Экс-директор «Большой книги» Георгий Урушадзе: У прогнившего Голиафа нет шансов уцелеть
В прошлом году журналист уехал из страны и создал русское издательство за рубежом
История о том, как 19-летний журналист Георгий Урушадзе во время путча 1991 года дозвонился до Горбачева в Форос, стала легендарной. Молодого корреспондента ленинградской «Смены» пустили в Белый дом и даже обещали взять на борт ТУ-134, вылетавший за советским президентом в Крым, но в последний момент заявили, что мест нет. Однако парень не растерялся, лихо ворвался в кабинет председателя парламентского комитета по СМИ Виктора Югина и прямо через кремлевский коммутатор потребовал соединить его с Горбачевым. И ведь получилось!
Сегодня Георгий Урушадзе известен прежде всего как экс-директор премии «Большая книга». В прошлом году он оставил эту должность, уехал из страны, а теперь создал русское издательство за рубежом.
Как рушатся империи
– В начале 1990-х, наверное, казалось, что вы в гуще событий и можете на что-то повлиять?
– Есть такая поговорка: власть не дают, власть берут. Тогда журналисты сами ее брали и действительно оказывали большое влияние на избирателей. Я легко дозванивался до Ельцина, Горбачева и мог задать напрямую первым лицам все свои вопросы.
Помню, однажды написал материал про одного подполковника, на тот момент никому не известного. В 1990-м на депутатских выборах ему на каждом шагу чинили препятствия, я приехал разбираться, описал увиденное. После этой публикации его избрали в депутаты, а потом он некоторое время работал даже премьер-министром России (речь про Сергея Степашина – Ред.).
Сегодня в такое влияние газетного слова сложно поверить, а тогда пресса занималась своим делом – восстанавливала справедливость. Нам удавалось спасать политзаключенных, помогать людям. Постепенно всё нивелировалось. Сначала сами журналисты сдали позиции – 90% ушли обслуживать власть или создавать развлекательный контент, а потом власть надавила уже на десять процентов не сдавшихся.
– В 1990-х вам удалось поработать в архивах ЦК КПСС и КГБ СССР, которые тогда ненадолго открылись. Что вас особенно там поразило?
– Архивы открылись только на полгода, когда после путча номенклатура пребывала в растерянности. Но уже в феврале 1992 года доступ к ним заблокировали. Архивы перевезли в специальный президентский фонд, куда никто из исследователей уже не мог попасть. В то время я был пресс-секретарем и экспертом парламентской комиссии по изучению попытки госпереворота.
Что поразило? Документы развеяли все иллюзии про мощь советских управленческих структур. Многие тогда обвиняли Горбачева в разрушении СССР, но никаких шансов уцелеть у этого прогнившего Голиафа не было. Достаточно вспомнить маленький эпизод из 1990 года. Страна разрушается на глазах, национальные республики начинают уходить из империи, многотысячные митинги, огромные экономические проблемы. А что в это время обсуждает политбюро ЦК КПСС? Зимний отпуск товарища Лигачева!
Вот так империи и рушатся. Власть не умеет заниматься стратегическим планированием, она способна только запрещать и преследовать несогласных. И это продолжается до сих пор, и результат будет такой же, потому что никто не сделал никаких выводов. В 1991-м не решились на люстрации и не запретили офицерам спецслужб идти во власть.
А картина мира спецслужб очень проста: есть зловредное окружение, а они – стражи СССР, ну или Святой Руси. В итоге вместо системного, самоотверженного служения Родине они способны только, как и их предшественники, бороться с диссидентами, приговаривать людей к большим срокам за выражение собственного мнения.
«Название «Сердце пармы» придумано в моем кабинете»
– Вас удивил шорт-лист «Большой книги» этого года?
– Не интересуюсь своим бывшим проектом, не хочу лишний раз расстраиваться.
– Кто из писателей давно должен был получить премию, но пока остался обделенным?
– Я бы назвал Алексея Иванова. Для меня это особенный автор – я был его первым издателем. Название «Сердце пармы» придумано в моем кабинете. На «Большой книге» Иванов с минимальным отрывом оказался на четвертом месте. Насколько я понимаю, он обиделся и больше не выдвигался. Но Алексей прекрасен и без премии.
– Когда-то вы отказались публиковать «Географ глобус пропил» из-за того, что роман не вписывался в концепцию издательства «Пальмира» своей мрачностью. А сейчас не жалеете?
– В то время чем мрачнее была книга, тем популярнее. Мы хотели найти луч света в темном царстве. С точки зрения рынка, безусловно, роман надо было издать, это сулило коммерческий успех, но... Тогда мы спорили о том, что сильнее: концепция или талант автора? На мой взгляд, успех издательству приносит сочетание этих двух факторов.
«Пусть скорее запретят иноагентов! Их захотят читать!»
– Сейчас вы создали новое издательство. Расскажите, что такое Freedom Letters?
– Это название можно понять в разных смыслах: это и письма свободы, это письма о свободе и это свободное творчество. У нас нет цензуры, никаких ограничений, никто не вмешивается в текст автора, не сокращает в угоду идеологическим историям. И это не только антивоенные, украинские или квир-книги. В первую очередь это литература очень высокого качества. К сожалению, 90% наших книг не могут быть изданы в современной России.
Моя цель – создать лучшее независимое издательство в мире. Не больше и не меньше. У меня друзья спросили: ты делаешь либеральное издательство? Нет, я не загоняю себя ни в какие рамки. Как говорил один философ, определение – это гробик для мысли. Как только я назову себя либералом, я сразу задам программную политику, отсеку хорошие книги не либерального свойства. Это противоречит моей идее свободной литературы. Я не правый, не левый, я за Литературу с большой буквы.
Но в то же время есть люди, которых я никогда не буду издавать. Выступающие за людоедство, убийство мирных граждан, поддерживающие последнюю букву иностранного алфавита – не мои герои.
– А вы бы издали запрещенный в России роман «Лето в пионерском галстуке»?
– Нет, потому что текст не соответствует нашей высокой планке. Я издал «Спрингфилд» Сергея Давыдова. Для меня это сильнейший роман про одиночество, принятие себя, про выживание человека в угнетающем его обществе. Давыдов очень талантлив, текст безупречен драматургически. А финал!
Уверен, «Спрингфилд» легко бы продался в России тем же тиражом 500 тысяч. Но вышел известный закон о запрете пропаганды ЛГБТ... Он исходит из того, что сексуальную ориентацию можно менять, как прическу, просто прочитав книгу или посмотрев фильм. Но даже если следовать этой извращенной логике, «Спрингфилд» – это антипропаганда. Героя буллят в школе, от него отказывается родная мать, он абсолютно несчастлив, ходит по каким-то заброшкам. На месте Думы, уверенной в возможностях книг менять природу человека, я бы раздал этот текст всем, тогда точно никто бы не стал геем.
– Как думаете, запретят ли издавать иноагентов?
– Пусть скорее запретят! Запреты приведут к тому, что все захотят их читать. Пока никаких костров на центральных площадях не жгут, и это умное решение. Но я не исключаю, что в какой-то момент свободолюбивых писателей захотят убрать из публичного пространства. Но руки коротки. Особенно в век электронных книг. Сейчас слепой левиафанушка хватает одного из миллиона, а всех остальных просто пытается запугать.
