Дмитрий Быков*: Я обязательно вернусь, когда будет возможность работать

Дмитрий Быков* опубликовал в «Собеседнике» десятки интервью с известными, яркими людьми нашей эпохи. Интервью эти, которые он брал, не пользуясь диктофоном, блокнотом, но абсолютно точно передавая не только мысли, но даже интонацию своих визави, вошли в золотой фонд этого жанра. Сегодня впервые Быков* выступает у нас не как интервьюер, а как интервьюируемый. К нему давно появились интересные вопросы…

Даты

1967 – родился в Москве в семье врача и школьной учительницы

1985 – принят на работу в газету «Собеседник»

1991 – окончил журфак МГУ, стал членом Союза писателей СССР

2006 – получил премию «Большая книга» за биографию Бориса Пастернака (две другие «БК» – 2013, 2018 гг.)

2012 – вошёл в координационный совет российской оппозиции

2022– объявлен в РФ иноагентом без объяснения причин. Не оспаривал этого почётного звания

Свет в конце подземного перехода

– Помню, когда мы ещё обитали на Новослободской, по которой автомобили мчатся в шесть рядов, я наблюдал, как ты, рискуя жизнью, перебегаешь улицу, хотя рядом был удобный подземный переход. Я спросил, почему ты им не пользуешься. «Он депрессивный», – ответил ты. Может быть, теперь и депрессивные подземные переходы на что сгодятся?

– Хитрый вопрос. Если это о том, стал ли я осторожней (в том числе при пересечении магистралей) – не думаю. Как раз некоторая оглядчивость появилась у меня в последние годы в России, это мешало писать (ну, потому, что при выборе слов начинаешь опасаться то экстремизма, то нежелательных сравнений), поэтому придумывал я в России, а писать уезжал то в Штаты, то в Одессу, где мне работалось лучше всего (после Крыма).

Вот чтобы избежать этой постоянной оглядки, я и стараюсь печататься в основном там, где нет внутреннего или внешнего цензора. Что поделаешь, я испорчен началом девяностых, да и наш главный в «Собеседнике» всегда повторял слова Егора Яковлева: пишите так, чтобы нас закрыли. 

Если же иметь в виду «подземный переход» как вид скрытой коммуникации, у меня есть отдельная лекция о семантике тоннеля – то есть горизонтальных связей внутри общества – в поэтике Высоцкого. «Проложите, проложите хоть тоннель по дну реки!» – это именно о необходимости простраивать такие связи, обеспечивать коммуникации между разными социальными и профессиональными стратами. Этим я продолжаю заниматься довольно усердно. Скажу больше – только это нам и может помочь, когда начнётся мучительный период выздоровления.

И с подземными переходами в Россию у меня все обстоит нормально – мои книги, в том числе новые, и мои стихи оказываются там практически мгновенно. Само собой, связи с уехавшими друзьями и регулярные визиты друг к другу тоже никуда не деваются. Я по журналистской привычке много езжу и гораздо лучше соображаю на ходу.

 – Когда вот это всё началось на Украине, ты был полон оптимизма: через месяц всё закончится. Год уже, как началось, но ничего не заканчивается. И какой теперь прогноз? 

– Мы уже прошли несколько развилок, когда события могли повернуться к лучшему. И когда я надеялся встретить Новый год на «Эхе Москвы», я давал 20–30 процентов на то, что не будет никакого «Эха». В результате мы почти тем же составом встретили Новый год – без особенного веселья, стихами, песнями и разговорами на «Живом гвозде», я проводил этот эфир из Тбилиси, а география его была широкой как никогда. Ну, значит, все будет для России гораздо труднее и трагичнее: оттянутая пружина бьёт больней. 

А как будет называться и управляться следующее государство на российской территории – все мы увидим довольно скоро, а кое в чём и поучаствуем.

Уехали тысячи моих слушателей

– Сейчас от публики в России, которая тебя слушала, смотрела, ходила на выступления, ты изрядно удалён. Вижу объявления: встреча с Быковым* в Белграде, выступление в Риге. Этого достаточно? Не потерял ли ты свою аудиторию?

– В Ригу я не поехал, потому что они выгнали «Дождь»*: надеюсь, это недальновидное решение будет пересмотрено. (А вот в Нидерланды, куда меня тоже зовут и где рады «Дождю»*, как раз скоро поеду.) Связь с российским читателем и слушателем никуда не делась, поскольку в эпоху интернета какие-либо запреты скорее забавны, чем действенны. Это уж не говоря о том, что многие тысячи моих слушателей, увы, тоже уехали – увы, понятное дело, не для них, а для нашей страны, которая осталась без будущего.

Но это, как ни странно, и к лучшему: надо дать нынешнему руководству до конца скомпрометировать свои идеи и методы, чтобы у них уже не было шансов применить любимую отмазку: нам мешали, нам не давали... либералы, евреи... Им и так уже дали двадцать лет, те самые вожделенные двадцать лет без потрясений, которых они все жаждали, ссылаясь на Столыпина. И они устроили такое потрясение, что весь мир никогда уже не будет прежним – и никогда уже, слава богу, не будет воспринимать их всерьёз.

– Вообще для тебя существуют авторитеты среди наших современников? Или остались только те, которые помечены звёздочками?

– Существуют, конечно. А вот среди соплеменников их все меньше. Я как-то в последние годы интересуюсь авторитетами в англоязычной литературе. И там полно авторитетов. И Зеленский, и Арестович, и Подоляк для меня вполне себе авторитеты, хотя у меня полно претензий к ним. И Лина Костенко, и Сергей Жадан, которые заслуживали Нобелевской премии прошлого года и вполне могут получить её в нынешнем. Среди режиссёров, публицистов, историков полно авторитетов.

А в России мои комплименты могут многим испортить карьеру, так что рекламировать этих прекрасных людей я пока подожду. Очень меня огорчает, что столь многие прекрасные люди умирают, не дождавшись перелома к лучшему. И мы сиротеем, потому что советские семидесятые породили блестящую плеяду талантов – а нынешнее время не порождает никого, и мы вообще в последние лет тридцать жили довольно скучно в культурном смысле. Запрещали многих, а не порождали почти никого – элементарно нет ни среды, ни повестки для формирования новых плеяд. Тем ярче будет новая вспышка конца двадцатых.

Кого из нынешних читать?

– Что происходит сейчас в русскоязычной литературе? Стагнация или малыми шажками она все же продвигается, приближая наше светлое будущее? Кого сейчас читать, кроме классиков?

– В украинской русскоязычной литературе сейчас настоящий подъём, хотя наблюдается тенденция к массовому переходу на украинский, чего раньше не было. А в России – ну что я буду доносить на тех, кто мне нравится? Их имена и так известны тем, кто любит читать. Сейчас в основном пишут стихи, потому что для прозы нужна стабильность и какая-никакая предсказуемость.

Хороших русскоязычных поэтов сейчас сотни, без преувеличения, и у всех мощный прилив вдохновения, не исключая меня: ведь мы стали свидетелями великого исторического разлома, сопоставимого, может быть, с первыми годами христианства. Вышло множество хрестоматий антивоенной поэзии. Есть и хрестоматии военной, тоже очень показательной.

Такой уникальный эксперимент, который поставлен над Россией, не может не привести к уникальным литературным результатам. Взлёты и падения одинаково грандиозны. Сейчас жить не очень комфортно, но крайне любопытно – и я не устаю радоваться подтверждению своих прогнозов.

– В недавнем интервью «Собеседнику» Сергея Степашина, который ещё и президент Российского книжного союза, мы попросили его назвать современных писателей, которых, по его мнению, стоит читать. Среди тех, кого он перечислил, и Дмитрий Быков*. Степашин помнит, как в 2018-м вручал тебе премию «Большая книга» за совершенно замечательный, по его словам, роман «Июнь».

– Ну что сказать: спасибо! Степашин вообще человек некровожадный. Страшно сказать – может, потому «семья» и поставила не на него, а на другого? Он-то небось до такого не довёл бы. Вообще страшно, конечно, сейчас вспоминать, что я в 1999-м был за Путина. Точней, против Примакова и Лужкова. Но при них, думаю, эта война началась бы лет на двадцать раньше – Лужков-то в Севастополь летал, как домой, а уж риторика была – святых выноси. Было бы всё то же, но быстрей. А так мы хоть успели что-то написать, кого-то воспитать...

Запад не понимает, как себя вести с нами

– Русофобия, она реально присутствует в Европе, в Штатах? Нас там ненавидят? В Европе я уже года три не был, хотя раньше часто туда ездил, так что лично наблюдать не довелось. Как на самом деле?

 – Тут каждый может ссылаться только на собственный опыт. Применительно ко мне никакой русофобии нет и никогда не было, но я ведь не особенно ассоциируюсь с нынешней российской властью, да и с Россией как таковой. Меня знают по книжкам, по газетной работе и общественной активности, и этого хватает, чтобы не видеть во мне врага.

Что касается России в целом, то здесь, вдали от неё, помимо вывешивания украинских флагов почти из каждого окна, я наблюдаю какое-то глубочайшее недоумение. Полное непонимание – как можно было на ровном месте, среди благополучной нефтяной конъюнктуры, при полном, казалось бы, отсутствии повода вот так взять и убить об стену собственную страну, её будущее, её репутацию. Это уж не говоря о чудовищном ущербе, нанесённом Украине, и о том, что радикально осложнилась жизнь во всем мире, просто масса препятствий для нормального его функционирования – и все чего ради?

Так что это не злоба, не преследования по национальному признаку, не отмена русской культуры – это какое-то полное непонимание, незнание, как себя вести. Никогда такого не было. Вчера ещё можно было с нами иметь дело, переговариваться, в гости приглашать... Они до сих пор не понимают, как себя вести и насколько это действительно поддержано большинством (этого и внутри никто не знает). И это недоумение в каком-то смысле страшней негодования: словно вообще непонятно, люди мы или какие-то негуманоидные сущности.

– А вообще возможно ли жить если не в любви, то хотя бы в согласии с соседями? Были ли такие времена и будут ли? Человечество всю свою историю погружено в войны, ни на год не останавливалось. Как там в песне – «да и просто хотелось пожить...»

– Наверное, можно. Живут же все. Война – всё-таки нечто из ряда вон. Разговоры о том, что Америка вон всё время воюет, во-первых, давно устарели, потому что она и не воюет с самого Ирака, и из Афганистана ушла (что тоже, конечно, вызывает разные оценки), а во-вторых, она же не с соседями воюет.

И в Европе последние войны такого масштаба отгремели в сороковые. Конфликты есть, вот я только что из Белграда – там все помнят 1999 год и боятся повторения, но там хоть никто никому не угрожал ядерным оружием. Нет, тут нам ссылками на других не обойтись: происходит нечто небывалое, не имеющее аналогов в мире. И закончится оно так же непредсказуемо, как началось – хотя все и предполагали такую возможность, но всерьёз её предрекал, кажется, один Арестович. На чём и базируется его репутация военного аналитика.

– Признайся, а за морем житьё не худо? Тоска по родине не гложет? Собираешься ли возвращаться?

– Я обязательно вернусь, как только у меня появится возможность жить и работать в России, не опасаясь новых кампаний травли и политических преследований. Я буду и писать, и преподавать, и строить новые школы, и издавать журнал, и воспитывать младшего сына на своей даче, если она уцелеет. Я хочу, чтобы он рос там же, где я, только в более приличные времена, чем мои. Первая волна эмиграции уезжала на семьдесят лет, третья – на десять – пятнадцать, пятая, думаю, на два-три.

– Семья это одобряет? Надёжен ли тыл?

– Я всегда хорошо выбирал друзей и спутниц. Я и газеты выбирал отлично, те, в которых работал. Началось это ещё с выбора семьи, где родиться. Да и со страной я не ошибся – мне выпало наблюдать зарождение главных событий и подтверждение главных заповедей, а это дороже всякого комфорта.

*Признан властями РФ иноагентом