Валерий Плотников: Никита Михалков всегда любил вкусно поесть и поэтому набирал вес

Наше общение с Никитой началось давным-давно. Ещё во ВГИКе, где мы оба учились. И это, кстати, была довольно смешная история. Потому что Михаилу Ильичу Ромму, который там тогда преподавал, вдруг пришла в голову идея о совместном курсе режиссёров и операторов. Дело в том, что во всех кино- и театральных институтах тогда объединяли обучение режиссёров и актёров — потому что, мол, им вместе потом работать, и хорошо, чтобы они прониклись особенностями профессии друг друга. А Ромм сказал, нет, надо не режиссёров с актёров на одном курсе обучать, а режиссёров и операторов, потому что как раз они в дальнейшем будут плотно вместе работать.

Сказал — и сделал. Впервые объединил на одном факультете операторов и режиссёров, и в этот эксперимент Ромма как раз попал мой курс и курс Никиты — нас объединили для общих занятий. Ну и естественно, зачёты мы тоже сдавали вместе. И вот Михаил Ильич Ромм подводит итоги первого задания: «Ну что я могу сказать — вот лучшая работа операторского курса» — и называют мою фамилию. Мы, операторы, вроде как не родные  дети чужих родителей, сидели в конце аудитории. А на первых рядах, естественно, сидели режиссёры, и Никита, который привык всю жизнь быть первым, — как «шагал по Москве», так и прямо и шагает до сих пор, — он так повернулся в мою сторону и очень сильно выразил удивление. Но Михаил Ильич Ромм и потом неоднократно отмечал мои работы, и если бы хватило бы ему здоровья и сил и если бы он не ушёл тогда, неизвестно ещё как бы сложились наши жизни. Хотя, моя жизнь, думаю, сложилась правильно и хорошо. Я бы не хотел заниматься такой режиссурой, какой в последние годы занимается в том числе и Никита. 

Но так или иначе, наше общение с Никитой началось с того, что его очень как-то царапнуло то, что Ромм выделял мои, а не его работы, тем более, что Никита пришёл на режиссёрский факультет опытным — после Щукинского училища, где учился на актёра. Ну и вообще считает себя учеником Михаила Ильича Ромма. 

Ну а потом было очень много фотосъёмок. Я тут, перебирая в уме детали, сообразил, что семью Кончаловских-Михалковых я снял от и до — всех. И Наталью Петровну и Сергея Владимировича, который для меня всегда был дядя Серёжа, и Андрона, и Никиту, и Настю с Марианной Вертинских, и Татьяну, и Стёпу, и Анну, и Артемия… Словом, всех. 

Кстати, в своё время я снимал много моды, и хотел снять Таню, в то время еще Шигаеву (по первому мужу), которая тогда ещё была манекенщицей, на природе. Договорился с с Андроном и привёз Таню к ним на дачу — на Николину гору. И тут, как говорится, петелька-крючочек… и Никита взял нашу Таню в жены. 

Эта фотография тоже имеет самое прямое отношение к хлебосольному дому Михалковых на Никулиной горе. Чего только там на столе не было! Наталья Петровна волшебницей была по части кулинарии. И Никита — это у него как раз было от Натальи Петровны  всегда любил вкусно поесть и вкусно выпить. Ну и Никита, в отличие от Андрона, немножко иногда набирал вес и бывал излишне крупным — в общем, спортзал ему действительно был нужен. Никита всегда держал себя в хорошей спортивной форме, старался от лишних килограммов, если уж набрал, быстро избавляться, всегда отлично играл и в футбол, и в теннис, где я иногда составлял ему компанию. 

Эту съёмку меня попросила сделать Ольга Слуцкер — владелица сети фитнес-клубов, так сказать, премиум-класса, клиентом которых был и Никита. Поднятие тяжестей, может, и не было его спортивной страстью, но я видел, что Никита всё делает по-настоящему, а не позирует для съёмки. Он был весь мокрый от пота. Дальше он переходил на беговую дорожку и на другие тренажёры.

И все-таки, при всей разносторонности Никиты, его больше характеризует совсем другая фотография. Есть у меня снимок, где он сидит в чистом поле, на закате солнечного дня. Никита тогда мне сказал: «Знаешь, я хотел бы всегда походить на самого себя с этой фотографии». Может, он этого сам уже и не помнит, но это так и было. На той фотографии он не то чтобы красавчик, не в этом дело, он там очень глубокий, интересный, исполненный настоящего значения. Такой, каким он и собирался быть, — серьёзным, вдумчивым, большим режиссёром мирового кино уровня Феллини и Антониони… Таким он и был довольно долгое время — и режиссёром крупным, и вообще честным искренним человеком. Но потом жизнь как-то его расчехлила, увела в другую сторону. И поворотной вехой на этом пути мне кажется фильм «Сибирский цирюльник».