Сергей Лозница: «Я делал фильм о беспамятстве»

Сергея Лозницу уже считают старожилом Каннского кинофестиваля, а за фильм «Донбасс» он даже получал приз за режиссуру в программе «Особый взгляд». Его новый фильм «Бабий яр. Контекст» стал одним из самых страшных фильмов Канн-2021. Этот разговор состоялся еще в Каннах, а выходит сразу после российского фестивального показа.

Фильм собран из военной хроники, которую бережно отреставрировали и озвучили так, словно она снята сегодня. Кино идет без комментария, только редкие поясняющие титры. И пусть фильм не зафиксировал массовые расстрелы 1941 года под Киевом, именно за счет контекста воображение зрителя само дорисовывает все необходимое. 

— Вы уже много лет работаете над игровым фильмом про Бабий яр. Как из него выкристаллизовался «Бабий яр. Контекст»?

— Для того фильма я собирал материалы, в том числе хронику. И собрал в итоге достаточно много. Моя первоначальная идея остается прежней — собрать фильм из документальной хроники и из материалов, которые мы будем снимать. Причем снимать будем так, как снимали хронику на войне, выглядеть это должно так же. Хроника будет инкорпорирована в игровую картину. Съемки должны были стартовать уже в прошлом году, но началась пандемия. Но еще раньше, до пандемии, мне позвонил Илья Хржановский и предложил сделать что-то для мемориала Холокоста в Бабьем Яру, где он художественный руководитель. Мы начали думать об инсталляции из хроникальных кадров (она доступна на YouTube-канале мемориала – «Собеседник»), а потом я предложил сделать еще и фильм из этого же материала.

Технология уничтожения евреев

— Раз эта хроника будет и в игровом фильме, получается, что половину его мы уже посмотрели в «Контексте»?

— Нет. Игровой фильм будет совсем о другом. Он тоже о том кошмаре, который произошел, но рассказывает о нем по-другому, в нем будут показаны обстоятельства, которые мы не видели — и не могли видеть. Потому что снять это было нельзя, а местами это было очень даже интимно. В смысле — не для публики. Например, принятие решений. Как формировалась технология уничтожения евреев, которая окончательно была сформирована именно там, в Бабьем Яре? Прежде подобные акты были, как правило, частной инициативой, пусть и оговоренной, но приказов таких до этого не было! Был приказ уничтожать «иудо-большевиков», который позволил айнзацгруппам подверстать туда, например, детей и женщин. Вот об этом будет игровой фильм.

— Даже при беглом знакомстве с инсталляцией для мемориала Холокоста видно, что материала много и что его бы хватило на большой доксериал. Как вы определяли для себя рамки полнометражного «Контекста»?

— Я делал фильм о памяти. Точнее, о беспамятстве. И последний его эпизод определяет суть и тему картины: в 1952 году овраг, где были убиты десятки тысяч людей, залили бетоном и жидкими отходами соседних кирпичных заводов. Это позор, стыд, преступление, попытка скрыть эту память. Меня это возмущало всю мою жизнь, с детства, когда я жил как раз рядом с тем местом. Как так? Есть город Киев, в этом городе уничтожено примерно 150 тысяч человек, и большинство из них — жители Киева. Они превращены в пыль, в пепел, этот пепел смешался с землей. И вот этот пепел сверху залили отходами, чтобы сверху построить спортивный комплекс и дома, разбить парк, причем последнее было сделано. И — продолжать нормально жить, полностью уничтожив память о страданиях этих людей.

— Вам известно, чем это решение аргументировалось? Ведь все знали, что произошло в этом месте в 1941 году.

— Надо спрашивать у историков. Наверно, это связано с нежеланием вообще говорить о Холокосте на территории СССР. Вы много помните фильмов о Холокосте в советском кино?

— Конечно, нет, до середины 80-х годов у нас о нем, как и на Западе, никто не говорил, снимали фильмы о гибели просто советских людей, без национальной привязки.

— Да, правда, был фильм Марка Донского «Радуга», снятый в 1943 году. А потом был перерыв до 90-х годов. Но это ведь странно. На территории, где уничтожена большая часть еврейского населения Европы, не хотели об этом вспоминать. Сейчас прошло 80 лет после событий в Бабьем Яре, ситуация меняется, но практически ушло поколение, которое лично помнит эти события. А напряжение, как видите, нарастает.

«Вы не смогли бы прийти в себя и смотреть фильм дальше»

— Почему ваш фильм начинается с июня 1941 года? Ведь до немецких войск в тот же Львов вошли советские, и ряд событий в вашей хронике определяется и этими событиями тоже.

— А почему тогда не начать с 1914 года, когда возник «Союз освобождения Украины», или с первых еврейских погромов? Или можно начать с раздела Польши в конце XVIII века. Я же не писал историческую книгу. Я делал фильм о Холокосте на территории Восточной Европы, а именно Украины. Моя тема начинается в это время. А все остальные отношения, в том числе между евреями и украинцами или поляками и украинцами, я объяснять не могу, для этого пришлось бы уходить вглубь веков.

— В хронике Великой Отечественной много очень страшных кадров. Как вы для себя определяли, что допустимо использовать для фильма?

— Когда мы говорим «страшные», речь ведь идет только о нашем собственном восприятии. Как мы воспринимаем — или не воспринимаем — то или иное изображение. Например, люди очень плохо реагируют на человеческое тело, которое подвержено каким-то воздействиям. У меня были кадры убитых солдат, снятых очень крупно. Или кадры погромов во Львове. Такие кадры вас точно шокируют, и вы уже не можете прийти в себя и смотреть фильм дальше. Человек по какой-то причине отторгает подобное изображение. Хотя все вещества ведь одинаковые. Цветок и моя рука состоят из одних и тех же веществ. Но законы восприятия существуют, и поэтому я просто старался не показывать то, что будет вас выносить за пределы картины. Жесткого материала было достаточно много, это же война.

— А вас самого лично ничего из этого не пугало?

— Вы же понимаете, что это всего-навсего картинки на экране, иллюзия. Это потом мы создаем из этих картинок нечто, во что вы верите, как в свершающееся прямо сейчас. И это уже результат работы монтажера, режиссера, звукорежиссера, человека, который чистит и стабилизирует архивные кадры. Я уже во второй или третий раз пытаюсь привести архивное изображение к такому качеству, словно оно было снято сейчас. Где-то нам удается это сделать. Потому что такое изображение воздействует сильнее, вы ему больше верите.

— Насколько мне известно, у вас в планах еще ряд фильмов, основанных на военной хронике?

— Один из них называется «Киевский процесс». Когда я работал над хроникой для «Бабьего яра», я нашел в Красногорском архиве кинофотодокументов сокровище — материалы процесса 1946 года. Я о нем не знал, о нем вообще мало кто знает. Это процесс, на котором судили немецких офицеров и солдат. Он был зафиксирован на пленку, как и публичная казнь 12 человек на площади Калинина, ныне майдане Независимости. Этот материал отчасти присутствует в картине «Бабий яр. Контекст». Второй фильм называется «Естественная история разрушения» по мотивам одноименного эссе Винфрида Георга Зебальда. Оно посвящено уничтожению немецких городов во время войны, отношению к этому немцев и всего остального мира. Картина тоже будет из хроники. Наконец, еще один фильм, который я почти закончил, называется «Мистер Ландсбергис». Это история борьбы Литвы за независимость, и она не только увидена глазами первого президента страны Витаутаса Ландсбергиса, но и рассказана им. Я первый раз в жизни сделал для фильма интервью. Хотя архивы я там тоже использую. Планирую окончить все три фильма к концу года — и тогда вновь приступлю к игровой картине о Бабьем Яре.

Александр Пасюгин