Алексей Шор: мне интересно все, что связано с русской культурой

Это один из самых масштабных европейских фестивалей, который до этого несколько лет проходил на Мальте, а в этом году, по решению г-на Ишханова, президента Европейского фонда поддержки культуры, проводится в ОАЭ, в Дубае, одном из самых роскошных мест мира. К тому же, при всей должной безопасности во время пандемии, Дубай сохраняет открытость, необходимую для приёма многочисленных участников. 

Фестиваль открылся 28 августа, будет продолжаться до 26 сентября и к своему 10-летию подготовился основательно. 37 знаменитых солистов (среди которых Денис Мацуев, Рудольф Бухбиндер, Максим Венгеров, Михаил Плетнев, Андрей Гугнин, Сергей Догадин, Кит Армстронг и другие ярчайшие звёзды мировой классической сцены), семь симфонических оркестров и 12 дирижеров стали участниками этого музыкального праздника.

Наряду с сочинениями классических авторов InClassica представляет творчество композитора-резидента фестиваля Алексея Шора. С вопроса об этом титуле мы и начали разговор. 

— Вы композитор-резидент фестиваля InClassica — какие из этого следуют, так сказать, права и обязанности? 

— Прав, по-моему, не следует никаких. Да и обязанностей, по-моему, тоже особо никаких не следует. Разве что во время фестиваля я на пресс-конференции должен ходить и интервью давать. Но это не очень тяжёлые обязанности. А в общем и целом привилегии композитора-резидента состоят в том, что на фестивале играют много моей музыки, и значит, у публики есть шанс познакомиться с моей музыкой, а у меня есть шанс послушать её в замечательных, уникальных исполнениях.

— Да, имена участников фестиваля поражают! Это абсолютно потрясающие музыканты уровня Максима Венгерова и Дениса Мацуева, это весь Российский национальный оркестр под управлением Михаила Плетнёва. При этом вы начали писать музыку примерно в десятых годах, в Википедии вообще указано конкретно — 2012 год. А что было отправной точкой для начала композиторской деятельности и в чём вообще секрет такого феноменального успеха? Тут на ум приходит только Бах, который был так востребован при жизни.

— Бах как раз был не очень востребован при жизни. Иоганн-Себастьян Бах жил тихо у себя в Лейпциге и писал кантату в неделю. Хотя он в музыке как бог, по крайней мере для меня, но по части популярности были и более успешные творцы для своего времени. Вот, например, Гендель и Телеман были более востребованными при жизни. Правда, Телеман, композитор хотя и хороший, теперь почти забыт. Но это неважно — в любом случае, сравнение между мной и Бахом никак неуместны. А возвращаясь к вашему вопросу об отправной точке, я могу сказать, что сначала писал музыку просто так, для себя, для друзей, ради удовольствия — в общем, серьёзно к этому не относился. Я работал тогда математиком (Алексей Шор имеет докторскую степень по математике и до 2016 года занимался динамическими системами и геометрией — прим. sobesednik.ru) . Но у меня есть друг, совершенно замечательный альтист Дэвид Карпентер, которому я не говорил, что я балуюсь написанием музыки, потому что думал: он профессионал мирового класса, а я так, любитель. Но однажды он, придя в гости, увидел у меня на столе ноты, взял их, посмотрел и сказал: «Послушай, мне так нравится эта музыка! А где можно раздобыть полную версию и кто это написал?». Ну… тут пришлось признаваться. И после этого Дэвид стал настаивать, чтобы я писал для него. Я вначале к этой идее тоже не относился серьёзно, но все же подумал, что если такой профессиональный человек интересуется моей музыкой и говорит, что хочет ее играть, надо бы мне немножко подучиться. А потом… как-то, с одной стороны, меня это занятие очень затянуло — я математику бросил и стал заниматься только музыкой. А с другой стороны, я увидел интерес других людей — буквально с первой же вещи, которую Дэвид выставил на YouTube, ко мне пошёл поток писем от альтистов — о том, что они хотят играть ту же самую вещь. То есть я, как это говорится, поймал волну.

— Математический склад ума и одновременно способность «мыслить музыкой» — это как-то связано? Обычно такую универсальность ассоциируют с понятием «человек Возрождения».

— Ну таких, очень уж глубинных связей между занятиями музыкой и математикой я не вижу. Но какие-то поверхностные связи, разумеется, есть. И в математике, и в музыке важна симметрия, важна структура, важно не ошибаться даже в самых крохотных мелочах. В математике одна маленькая ошибка и всё, конец, — весь стостраничный текст бессмыслен. Точно так же и в музыке — одна неправильная нота, и вся аудитория будет дёргаться в этот момент. Вот примерно такие вещи, довольно, впрочем, поверхностной схожести, есть между занятиями музыкой и математикой. Но в принципе, конечно, это абсолютно разные виды деятельности.

— И все же, чтобы владеть и тем, и другим, нужно, чтобы мозг был как-то исключительно устроен. Математика в анамнезе вам помогает?

— Исключительно или нет, но ум мой, уж конечно, как-то устроен, — смеётся Шор.— И мое математическое прошлое наверняка очень помогало мне в период обучения. А сейчас, уже когда я вроде бы так или иначе овладел этой профессией, наверное, от математики уже такой явной пользы нет.

— Тема математического прошлого тем и интригует, что ваша музыка, на мой непосвященный взгляд, очень изобразительная. Скажите, может быть, вам особо близки пластические искусства? Скульптура, живопись? Что, может быть, вы особенно любите, на что, так сказать, западаете?

— Вообще-то, да, люблю. И живопись, в первую очередь. Что касается скульптуры, я более-менее люблю греко-римский период, потом Возрождение и потом немножко начало XIX века — скажем, Антонио Канову (итальянский скульптор 1757 — 1822 гг, первый президент Папской Римской археологической академии). А живопись я люблю более-менее во всех периодах, хотя период Возрождения гораздо больше любого другого.

— Период Возрождения всё-таки. Мне почему-то так и казалось. Еще одна особенность, скажем, ваших сюит — Travel Notebook и «С моей книжной полки» они же очень автобиографичны. Как вам приходит вдохновение? На этот банальный вопрос иногда отвечать очень сложно.

— Вдохновение приходит ко мне от абсолютно обыденных вещей — от путешествий, от общения с детьми. У меня маленькие дети, они в большой степени влияют на настроение и в итоге влияют на музыку, которая пишется. То есть такая, казалось бы, загадочная вещь, как вдохновение, происходит просто от обычной ежедневной жизни.

— А всё-таки есть ли для вас идеальная ситуация — идеальное время, идеальная среда, когда совершенно необходимо сесть и писать музыку?

— Идеально, конечно, если много свободного времени, где в течение многих часов никто и никак меня не прерывает. Это самый хороший способ писать музыку. Но такое когда получается, а когда и нет. Но даже если урывками заниматься, — час тут, час там, то дело тоже как-то двигается. Когда я путешествую, я делаю какие-то маленькие наброски, что-то записываю. Но для того, чтобы эти наброски превратились в полноценную музыку, всё-таки нужно приехать домой, закрыть дверь и остаться наедине с самим собой и своими идеями и чувствами. Видите ли, что касается автобиографичности, так, по-моему, музыка, по определению такое интровертное искусство и отражает эмоции человека, который ее пишет.

— Но если музыкант, исполняя вашу музыку, вкладывает в неё что-то своё — не то, что вы туда вложили, а другую совершенно экспрессию, другие мысли и интонации? Как вы реагируете, как относитесь к этому?

— Ну, слушая таких потрясающих музыкантов, которые принимают участие в фестивале, я только безмерно радуюсь. Потому что у них громадный талант, громадный опыт, прекрасный вкус, и, что бы они ни делали с моей музыкой, это её только улучшает. Ну естественно, бывают и другие примеры, бывает, кто-то что-то сыграет так, что… я тут могу только сказать: почитали бы ноты лучше и играли бы правильно. Но это происходит, разумеется, не с людьми такого уровня, как участники InClassica.

— То вы всё-таки не диктатор?

— Нет-нет, я абсолютно никогда и ни во что не вмешиваюсь. По крайней мере, когда меня не спрашивают.

— Интересно, музыка какого композитора для вас идеальна?

— Баха. Всё-таки в первую очередь — всегда Бах.

— А, наоборот, антипод, музыка, которая неприемлема, непонятна, чужда. Какую музыку вы отвергаете?

— Я хочу подчеркнуть, что это моё личное мнение и я абсолютно никак не хочу никого ни за что критиковать, но мне, что поделать, совсем не близок авангард.

— А вы сами не пробовали ничего такого сочинять?

— Да мне, честно говоря, неинтересно писать такую музыку. За сочинением музыки я себе представляю, что бы я чувствовал, если бы я был в аудитории среди слушателей — захотел бы я эту музыку ещё раз потом слушать? Ну вот такая особенность творческого процесса — она никак к авангарду меня не ведёт. Слушать авангардные произведения мне иногда любопытно, но душу они мне не задевают, и второй раз интереса слушать уже нет. То есть из чисто спортивного интереса писать такую музыку уже не станешь.

— А в каком жанре вы раскрываетесь полнее всего — как личность и как композитор?

— Я в основном пишу концертную симфоническую музыку. И наверное, из разных типов симфонической музыки мне очень близка именно идея концерта — где есть и противоборство, и единство, и иногда вообще конфликт между оркестром и солистом. Вот это мне очень и близко, и интересно, и захватывающе.

— Мы на фестивале InClassica слушаем, например, ваши сюиты, но тут вот какой нюанс. Как кофе стал среднего рода, и это уже норма русского языка, признанная академическими словарями, и точно так же аплодисменты между частями цельного музыкального произведения стали концертной нормой. Это, кажется, уже необратимо. Публика хлопает, и все тут! Только знающий слушатель консерваторской закалки еще как-то держится. Каким образом эти аплодисменты где ни попадя действуют на развитие музыки? Может быть, большая форма уходит? И может быть, вы это как-то учитываете в своём творчестве?

— Наверное, это связано с тем феноменом, что у людей вообще способность концентрироваться сильно сократилась. Дети не читают толстые книжки, а читают коротенькие рассказы — и то, если в видеоигры не играют. Я, прямо скажем, не то чтобы очень много усилий прикладываю к тому, чтобы соответствовать этой тенденции, этой дискретности, но написать какое-нибудь 10-минутное введение в произведение уже, наверное, в наше время мне в голову не придёт. Даже если бы я лично не прочь. Если бы можно было писать музыку, так сказать, в вакууме, то, может быть, у меня какие-то такие идеи и были бы. А сейчас, если я пишу концерт и оркестр там ведёт тему пару минут, я уже думаю: ну всё, уже надо солисту вступить, потому что иначе, того и гляди, публика не поймёт. Да всё-таки приходится учитывать эту тенденцию, но не в большой степени — если мне что-то хочется сделать, так я это делаю.

— Интересно и то, что и в литературе уже нет больших толстовских романов, и в кино долгих эпизодов, и даже театральные спектакли стали короче.

— Да, но это мир такой стал. Люди просто привыкли к тому, что удовлетворение приходит очень быстро, для этого не нужно долго работать, не нужно читать толстую книжку, пока наконец получишь развязку. Не нужно добывать знания — сеть все даст по щелчку. Какой-то вброс допамина в голову происходит беспрерывно, как в видеоигре — там примерно каждые 5 минут делаешь какое-то маленькое открытие, скажем, находишь какой-то волшебный меч под камнем. И люди привыкают к тому, что жизнь так устроена, привыкают постоянно, легко и без усилий получать какое-то маленькое удовольствие, и ждать никому ничего не хочется.

— Все так. А какие у вас отношения с технологиями? Как вы сочиняете музыку? Используете, может быть, какие-то компьютерные программы?

— По-моему, сейчас все уже, кроме совсем старшего поколения, используют программы, для того чтобы записывать музыку. То есть мне сложно себе представить, что какой-нибудь композитор сейчас придёт с рукописным текстом к исполнителю. Так или иначе, но сегодня компьютеры используют все. И я обычно сижу перед компьютером — поскольку я пианист абсолютно никудышный и мне у рояля совершенно незачем сидеть, я просто сразу в компьютер всё пишу. Вот более-менее на этом все отношения мои с технологиями заканчиваются.

— Я думаю, что широкой публике очень сложно себе это представить, потому что в голове есть стереотип композитора: садится такой Бетховен за фортепиано и ну сочинять.

— Ну так было бы, конечно, лучше, и если бы я был хорошим пианистом, это было бы вообще гораздо лучше, но вот так жизнь сложилась. То есть я абсолютно никому не рекомендую делать так, как делаю я. Я, скорее, рекомендовал бы людям научиться хорошо на рояле играть.

— А как вы отдыхаете, и чем вы увлекаетесь помимо музыки, разумеется? Вы вот про компьютерные игры сказали…

— Я по-старомодному книжки читаю — в компьютерные игры не играю. Это вот с детьми у нас всё время война на эту тему идёт. Они хотят играть в компьютере, а мы им запрещаем, потому что я не хочу, чтобы они привыкали к мысли о том, что можно получить большое удовольствие в жизни без всякого труда. Зато кино мы им разрешаем. Мы вместе детьми любим смотреть старую русскую классику.

— А интересует ли вас сама Россия? Многие считают, что российская действительность идеальна для творчества.

— Я, честно говоря, плохо знаю про условия в России для творческих людей. Но, хотя я уехал очень давно, мне было 20 лет, тем не менее в душе я, конечно, больше русский, чем американец или мальтиец или израильтянин — учитывая страны, в которых я успел пожить. Поэтому, конечно, всё, что связано с русской культурой, мне очень близко и интересно, но я очень мало что знаю из того, что связано с реальной жизнью в России. До пандемии я приезжал в Россию раз в год на неделю, если меня там играли, и это всё было очень приятно — понимаете, я уехал из какого-то грязного и серого Советского Союза, а приехал в красавицу Москву. То есть я понимаю, что наверняка у людей, живущих в этой стране, есть миллион разных проблем, но мне, как туристу, там было совершенно замечательно.

Досье: 

Алексей Шор (Alexey Shor) родился в Киеве в 1970 году. После Чернобыльской катастрофы переехал в Москву, окончил математическую спецшколу, учился на Мехмате МГУ. В 1991 г. вместе с родителями эмигрировал в Израиль (Хайфу). В 1994 г. переехал в США (г. Нью-Йорк), там завершил высшее образование и получил докторскую степень по математике. Музыка Алексея Шора звучит в самых престижных концертных залах мира. Его музыку играют самые известные музыканты и концерты с его произведениями транслируют самые крупные телеканалы. В сентябре 2018 года премьера его балета «Хрустальный дворец» с большим успехом состоялась в Кремлёвском Дворце. 

Шор также является композитором-резидентом Академии Мальтийского филармонического, оркестра и Армянского государственного симфонического оркестра.