Захар Прилепин в поисках правды о русских литераторах

9 августа в Москве прошла встреча писателя Захара Прилепина с читателями: только что вернувшийся с Донбасса писатель должен был презентовать новую книгу и ответить на вопросы. О том, как прошла встреча, рассказывает корреспондент Sobesednik.ru.

В книжном магазине прямо напротив Манежа ажиотаж: граждане хотят увидеть писателя, а писатель хочет высказаться. Ме́ста в книжном магазине мало, и читатели, которым не удалось пристроиться на кушеточку (почти всем), оккупировали в магазине все поверхности, к которым можно прислониться.

И пока сам писатель-воин Захар Прилепин давал комментарии тележурналистам, граждане рассматривали ассортимент магазина. А чего там только не было! Пазлы «Вежливые люди», деревянные игрушки «нож-бабочка», прочее игрушечное вооружение. Но не было в этом ничего странного: в самом деле, чего еще ждать от Российского военно-исторического общества, владеющего этим магазином.

Наконец перед собравшимися выстуил с приветственным словом главный редактор издательства «Молодая гвардия» Андрей Петров. Он рассказал, что Захар не так давно менял род своей деятельности — с литературной на воинскую, а теперь обратно. Чем, скорее всего, задел Прилепина: ведь Прилепин всем и всегда рассказывает, что он не просто писатель, а писатель-воин и одно неотделимо от другого.

Главред «Молодой гвардии» кратко представил книгу «Жизнь и строфы Мариенгофа», на обложке которой красуются Мариенгоф с Прилепиным: дескать, она «с хулигнанским переплетом, что отражает хулиганствующих имажинистов, как они себя вели в девятнадцатом и двадцатом году». Видимо, именно эти годы очень заинтересовали Петрова: «У меня как у главного редактора было ощущение, особенно когда читал про девятнадцатый и двадцатый годы, будто я вмете с ними дебоширил, пил, ночевал — Мариенгоф и Есенин, они же, так сказать, сожительствовали».

Захар поспешил вставить, что, мол, сожительствовали они «в хорошем смысле слова». Зал засмеялся, видимо, представив себе Есенина и Мариенгофа, сожительствующих в нехорошем смысле. Петров повторил за Захаром: «В хорошем смысле! Потому что о Есенине разные слухи ходят, о Клюеве и о Есенине. Здесь уж точно был хороший смысл слова, они друг другу многое дали».

Захар для начала рассказал о положении дел на фронте:

— Я еще не уволился, не демобилизовался. Но, надеюсь, Донбасс даст мне время поработать, сейчас там временное затишье, все-таки не четырнадцатый, не пятнадцатый, не шестнадцатый год, надеюсь, до выборов Порошенко все так или иначе протянется, а потом разрешится. Я понимаю как, но не буду говорить, чтобы планов не спутать, — заинтриговал слушателей воин.

От войны Прилепин перешел к литературе:

— Чувство великого почтения к писателям, в которых я в детстве влюблялся — это и Есенин, и Гайдар, философ Чаадаев, и Шолохов, конечно. Обо всех этих писателях, о которых ходят черные мифы, мне хочется написать. Потому что я внутренне убежден в вещах, которые касаются Есенина. Самая нелепая эта тема: Есенин и Клюев, Есенин и Мариенгоф. Они друг с другом не жили, это все чушь собачья, которая появилась лет через пятьдесят после смерти Есенина, когда один гомосексуалист решил пополнить компанию людей ему приятных, сочинил эту историю про Есенина и Мариенгофа. Нет никаких доказательств их гендерных предпочтений, и тот, и другой были, проще говоря, бабниками. Николай Клюев был, безусловно, человеком сложных предпочтений, и это одна из причин, по которым Есенин бежал от него. Хотя Клюев был замечательный персонаж и поэт.

Вот об этих черных мифах и собирается писать следующую книжку Прилепин, потому что по поводу всех этих мифов у него есть свое мнение: «По поводу всего этого у меня есть мнение, и оно стопроцентное, как не знаю что. Я докажу правду».

И Прилепин принялся «доказывать правду» на месте — отвечать на вопросы научного директора Российского военно-исторического общества Михаила Мягкова. А вопросы «будут неудобными», сразу предупредил Мягков.

Первый его неудобный вопрос был посвящен политическим предпочтениям «порождений революции»: «Вот эти имажинисты, символисты, футуристы — они порождение революции. Они все-таки вопреки или за?»

В ответ Прилепин рассказал вкратце об истории литературы Серебряного века и сообщил, что из перечисленных научным директором РВИО литературных течений порождениями революции являются только имажинисты.

«Не стыдно им было, видя, что творится в стране, жить такой полубуржуазной жизнью?» — переспросил Мягков. Прилепин в ответ встал на защиту литераторов: дескать, они приняли революцию, а потом увидели, что революция какая-то не та, и слегка охладели. Поэтому и ушли в «богемность». Но тот же Есенин, по словам Прилепина, после поездки за границу меняет отношение к советскому:

— За границей он видит западный, буржуазный мир. И гений Есениа в том, что он понял, что в метафизическом плане это еще отвратительнее. И он описал то, что многие из нас сегодня чувствуют в отношении западного мира. И он приезжает в 1923 году и говорит: ну, какая бы ты ни была, советская власть, я тебя принимаю.

Мягков все удивлялся поведению имажинистов — их дебошам, их стилю, их «желанию выставить себя», а Прилепин объяснял, что это нормально, что литература — такая, что так бывает:

— Литература всегда скандалит. Вон у Пушкина было 26 дуэльных историй, он там ко всем приставал от княжон до крестьянок. Русская литература не может себя вести иначе. Революция была в этом плане вселенским хулиганством: то отменялась семья, то восстанавливалась. Это уже стало частью нашей культуры.