На прошлой неделе не стало Станислава Говорухина. Мы общались с ним, когда он уже болел. О недуге знали только близкие люди, но слухи о том, что режиссер занемог, медленно начинали просачиваться.
«Как ваше здоровье?» – поинтересовалась первым делом. «Все хорошо. Вы о моем самочувствии хотите поговорить или у вас есть вопросы поинтереснее?» – как отрезал председатель комитета Государственной думы по культуре.
Даже предположить было нельзя, что это интервью выйдет уже после его смерти...
Премиями я не избалован
– Станислав Сергеевич, что вы думаете о современном киноискусстве?
– Что чем больше в нем от искусства, тем меньше у него шансов завоевать любовь зрителей. Потому что аудитория, которая наполняет залы кинотеатров, сегодня очень изменилась. Это молодежь, подростки. Молодежь, как правило, нечитающая, то есть не имеющая литературного вкуса. И сами режиссеры такие же в общем-то. Сейчас уже полно режиссеров, которые прочли две с половиной книжки. Но если нет литературного вкуса, он и сам не может ничего создать. А в основе кино лежит драматургия.
Ну и конечно, воспитание должно быть другое. В школе необходимо больше выделять времени гуманитарным наукам. Гуманитарно необразованное получается поколение. А значит, это отставание всюду. И в искусстве, и в науке. Посмотрите, все великие ученые были гуманитариями в душе: Эйнштейн играл на скрипке, Менделеев занимался тем, что придумывал рецепт водки...
– Да, водка – это очень гуманитарно.
– (Смеется.) У всех были увлечения какие-то. У одного история, у другого путешествия, у третьего литература.
– Я читала, что после выхода фильма «Уикенд» вам не понравилась реакция зрителей и вы зареклись снимать кино...
– Нет, это какая-то дура или дурак написал.
– Но в принципе вы человек чувствительный к критике ваших произведений?
– Ну, жизнь меня так воспитала, что я не избалован был всякими премиями, фестивалями...
– Вы ж снимали гениальное кино.
– Ну, гениальное не гениальное, я снимаю долгоиграющее кино. Наш дипломный фильм «Вертикаль» по сей день многие смотрят и любят… Но когда мои ленты выходили на экран, я всегда натыкался на шквал критики или на полное невнимание.
Вот самый мой замечательный эпизод, который научил меня последующему отношению к критике, был такой. В 1979 году показали «Место встречи изменить нельзя», страна вымирала абсолютно, когда он шел по телевизору. И меня в этом же году послали с «Местом встречи» на фестиваль телевизионных фильмов, где участвовали 23 многосерийные ленты. В общем, там были премии, призы какие-то, дипломы. И единственный фильм, который не получил вообще ничего, был мой. Узнав об этом, я совершенно искренне расхохотался, и мне стало намного легче жить и не обращать внимания на критику.
– Просто удивительно. Как? Вас не любили? Или из-за Владимира Высоцкого, который сыграл там главную роль?
– Не доходило просто. На похоронах Высоцкого Юрий Любимов сказал: «Как много он бы мог сделать, но в это время снимался в каком-то милицейском фильме...» И потом, я же много снимал жанрового кино, а оно, как и комедия, считалось низким сортом. У нас были же гении типа Леонида Гайдая, ну спросите, почему он не получил ни одной премии, никогда и ни на какие фестивали не ездил…
– О, слышу нотки зависти?
– Да какая зависть? Зато я снимаю на долгие годы! На хрена мне рецензия в 1967 году по сравнению с тем, что сегодня, спустя 50 лет, всё еще показывают мой дипломный фильм?
Мало ли попов-дураков
– Вы недавно как-то так позитивно высказались о цензуре в нашей стране: мол, у нас ее нет, хотя она нужна.
– Я депутат же. И должен отстаивать интересы избирателей. А опросы общественного мнения показывают, что 85% людей – за цензуру. Отец опасается пойти в храм искусств – театр – с 16-летней дочерью, боясь нарваться на голую задницу или на монолог, состоящий только из мата.
– Может, достаточно просто ввести возрастной ценз?
– Но отцу и со взрослой дочерью невозможно слушать мат или видеть, как актеры опорожняют мочевой пузырь… Я один раз был свидетелем такой истории, когда губернатор Краснодарского края Александр Ткачев с женой и дочерью пришли на премьеру «Кинотавра» и там был фильм, где жутко матерились. А после показа я увидел их троих, они сидели какие-то смущенные. «Наверное, тебе неприятно было смотреть это?» – поинтересовался я у дочки Ткачева. «Вы бы лучше спросили, как чувствовала себя ее мама», – ответила супруга Александра Николаевича.
– То есть спектакли запрещают только из-за мата? А за что тогда в Сибири сняли детский спектакль про попа и работника его Балду?
– Я уверен, что ничего подобного не было. Да, мог кто-то возмутиться. Граждане имеют право возмущаться и обязаны возмущаться, если их что-то не устраивает.
– Но граждане, по-моему, в последнее время слишком часто возмущаются.
– Значит, не все благополучно и в театре, и в обществе.
– А вам не кажется, что в последнее время наша православная церковь пытается ввести свою цензуру и влиять на искусство и вообще на жизнь общества?
– Мне кажется другое. Вот у меня был хороший педагог, который мне читал несколько лекций по истории – Александр Исаевич Солженицын. И он мне говорил, что во время Февральской революции (именно она была самой разрушительной в истории нашей страны) офицеров поднимали на штыки, жгли помещичьи усадьбы, попов волокли за бороды. Ну посмотрите, кто были в русской литературе главными отрицательными героями? Поп да урядник. То есть шел подкоп под два столпа, на которых держится государство: церковь и полиция.
И сейчас происходит нечто подобное. Я все время вижу, например, нападки на Патриарха. То у него часы не такие, то еще чего-то. Я православный человек, не очень такой верующий, к сожалению, и тем не менее мне это неприятно. Как гражданину, неприятно, когда идут нападки на церковь. Кстати, «Сказка о попе и работнике его Балде» – не самое гениальное произведение Александра Сергеевича. И в России оно никогда не ставилось. Это только при советской власти осмелились сделать.
– Зато сейчас издаются книги, где попа заменили на купца.
– Видимо, это чья-то инициатива.
– Это инициатива церкви… Точно так же, как во многих регионах России запрещают в детских лагерях устраивать праздники Нептуна. Поскольку Нептун считается языческим богом.
– Ну, дураков-то много на свете.
– Тем не менее идея пошла из местных епархий…
– Я про это ничего не знаю. Думаю, что это дурь. Мало ли и попов-дураков…
Я говорил: Путин – это черный ящик
– Давайте перейдем к политике. Для меня в свое время было странно, что вы стали депутатом Госдумы. Вы ведь ранее даже не состояли в КПСС?
– Нет, конечно. Хотя меня в эту партию загоняли. Меня спасла наш парторг. Как-то мы выпили, и она сказала: да не ходи ты, ничего тебе не будет, покричат и отстанут. А потом изменились времена, и показалось, что действительно от каждого гражданина что-то может зависеть.
– Вас часто критикуют за то, что вы на протяжении своей политической карьеры меняли взгляды. Например, будучи демократом, поддерживали главу КПРФ Геннадия Зюганова на президентских выборах.
– Ну а кого я должен был поддерживать? Там было две кандидатуры.
– Зюганов и Ельцин.
– Я из двух зол выбирал меньшее. Только и всего. Вот и все мои левые взгляды.
– Сейчас, поддерживая Путина, вы также выбираете из двух зол меньшее?
– В общем да. Мне кажется, что он из всего имеющегося потенциального набора – лучшее, что может быть. И безусловно, меньшее зло, конечно.
– Вы сами принимали участие в президентских выборах в 2000 году – зачем вам это надо было?
– Ну, эксперимент.
– Но вы же понимали, что вас не изберут?
– Конечно. Я понимал, что меня не изберут, и понимал, кого изберут. Мне было интересно посмотреть, что там делается в этой системе. Что, от меня убыло что-то? Нет. Приобрел я много. Опыт, конечно. Это и необходимо политику – вот такой опыт. Выборы – это вообще интересное дело.
– Правду говорят, что после тех выборов вы сказали, что Путин своей победой обязан рабской психологии народа?
– Во время предвыборной кампании я мог все что угодно говорить. Это вещи допустимые. Мог и такое брякнуть. Хотя я помню, что говорил другое: что Путин – это черный ящик. Поскольку у него такое прошлое, такое воспитание – работа в КГБ… Ну что мы можем знать об этих людях? Они очень закрыты. Вот состоялись выборы, ящик был вскрыт, и выяснилось, что впервые лет за 90 у власти оказался образованный человек, чрезвычайно трудолюбивый. Но это не значит, что я согласен со всеми действиями Путина.
– А в чем не согласны?
– Этого я говорить не буду. Но многое меня удивляет, многого я не понимаю, многое не одобряю. Правда, иногда случается так, что я, скажем, не одобрял, а потом выяснилось, что он прав.
– Я знаю, что ваш отец был репрессирован. В последнее время у нас в обществе появилось большое количество людей, которые кричат о пятой колонне и с восторгом отзываются о репрессиях. Вам не кажется, что мы в итоге можем к чему-то похожему прийти?
– Пока не пришли? Ну а чего ж тогда кликать беду? Пока нет никаких оснований. Мне кажется, наоборот, наш президент слишком мягок.
– Даже так?!
– Конечно. Я в этом глубоко убежден. В этом у меня и основные претензии. Например, я не понимаю историю с Сердюковым.
– Никто, по-моему, не понимает.
– Мне кажется, надо быть жестче. Но это мое личное мнение.
Ради великой цели можно и кризис перетерпеть
– Я понимаю, что вы поддерживаете присоединение Крыма к России, но вам не кажется, что все-таки…
– Я никогда так не говорю. Это не присоединение, а воссоединение. Или возвращение. Вы же, как грамотный человек, не могли всерьез считать, что Крым украинский? Он же был пьяным Хрущевым передан Украине. Ничего там не изменилось, только вывески повесили.
– Тем не менее для нашей страны это, как вы сказали, возвращение дало очень тяжелые последствия…
– Какие?
– Кризис.
– И что?
– Я про то, что люди в России сейчас живут очень бедно.
– Ну что делать?
– Ради великой цели можно и потерпеть?
– Как видите, пока терпят. Положение тяжелое, ну так и что, ради этого лизать задницу кому-то надо было? И что, мы лучше бы зажили?..
– Как вы думаете, что ждет Россию в ближайшее время?
– Тяжелое время ждет. Завтра хорошо не будет. А послезавтра будет. И обязано быть.
– Вы в это верите?
– Абсолютно.
– Зачем нужен Общероссийский народный фронт (ОНФ)? Со стороны такое ощущение, что это лишняя трата огромного количества денег, потому что непонятно, что он делает.
– Почему? Он экономит, а не тратит деньги. Например, такое направление деятельности фронта, как борьба за честные закупки, сэкономило государству сколько-то рублей… не помню цифру… что оправдывает все содержание функционеров этого движения.
– Да? Но вот по подсчетам РБК, на этот фронт тратятся сотни миллионов рублей.
– Не понимаю, откуда эти деньги. Например, вот я сопредседатель ОНФ, я никогда ничего не получал, никакой зарплаты… Но, повторяю, сэкономили мы гораздо больше. Если говорить, например, о такой деятельности, как сохранение леса, борьба с черными лесорубами, то это миллиарды долларов.
– А без ОНФ не экономили, что ли? Например, та же «Единая Россия» куда смотрела?
– Пока же ничего не делалось без фронта. Я не знаю… До этого-то разворовывали во-всю и сейчас разворовывают. Но масштабы уменьшились весьма. Потому что огромное количество добровольцев встали во всех регионах на защиту леса. Рискуя жизнью иногда.
– Простите, залезу и в ваш кошелек. Я посмотрела ваши доходы – до 15 миллионов с лишним (в 2015 году). Откуда? Депутатская зарплата у вас все-таки поменьше…
– Я, между прочим, продюсер. Мы сняли штук 20 картин. Вы доходы наших продюсеров, таких как Федя Бондарчук, знаете?
– Я думаю, вы для них нищий…
– Ну, об этом и речь… Кроме того, я еще и режиссер, и сценарист. А что за это платят деньги, знаете?
– Знаю. Ваша супруга тоже работает с вами?
– Нет.
– Тогда откуда у нее в том же 2015-м доход в 4,5 миллиона?
– Я ей даю, откуда еще у нее деньги…
– Вы ей зарплату платите?
– Нет, я ей просто пересылаю на книжку, на ее счет.
– Нет. Согласно документам, она их где-то заработала.
– То есть наш общий годовой доход – 20 миллионов? Чего-то мало. По-моему, я гораздо больше зарабатываю. Что такое 20 миллионов в год? У нас миллион уходит в месяц на жизнь. На содержание дачи, бассейна и квартиры, на гостей, на одежду, на еду. Кроме того, я же не один живу, у меня есть сестры, внуки…
«У нас снимают обезьянье кино»
– Станислав Сергеевич, это правда, что вы решили уйти из кино? Почему?
– Как говорил Феллини, мой зритель умер. На самом деле он, конечно, не умер, но его зритель перестал ходить в кинотеатры. И мой тоже уже давно туда не ходит. Посмотрите вообще, какое состояние сегодняшнего кинематографа. Если перефразировать знаменитую фразу Войновича из «Чонкина», я бы сказал так: дела в кино идут плохо, то есть не то чтобы плохо, можно даже сказать, хорошо, но год от года все хуже и хуже. Примерно так. Вот в России сняли за год 130 с лишним фильмов. Часть из них на экране вообще не была – по причине тоски смертной. Погоду делают только десяток высокобюджетных фильмов. Их реклама настолько бешеная, что практически людей загоняют в кинотеатры. Да, и у нас тоже есть замечательные картины. Например, «Коллектор» Красовского или «Ученик» Серебренникова. Но это скорее исключение. В основном у нас снимают обезьянье кино.
– Потрясающее определение!
– Обезьянье кино, скроенное по голливудским лекалам. А зачем молодому зрителю эта нелепая подделка? Вот такой авторитет у отечественного кино, когда людей можно загнать на него только рекламой огромной, и таков авторитет у американского кино, которое может идти вообще без рекламы.
– Потому что народ в основном ходит смотреть в кинотеатры, извините за выражение, зрелищное дерьмо.
– Совершенно верно. Или низкопробные комедии с юмором уже ниже возможного. Вот мы сегодня любим говорить: все решает зритель. Окончательное слово за ним. За каким зрителем? В кинотеатре в основном молодежь. Она у нас не очень образованная. Если сегодня студент-медик пишет слово «пациэнт» или «поциент», то чего можно требовать от публики, которая сидит в кинотеатрах? Она ничего не должна решать. Сейчас появилась такая опаснейшая тенденция: чем фильм лучше, тем меньше на него идет зрителей. Чем он хуже, тем больше у него шансов стать популярным.
«Ох, вот была девка!..»
– Вы – человек, который нам открыл Светлану Ходченкову. Одно время вам даже приписывали некие романтические отношения. Вы как на эти слухи реагируете?
– Ну, я обычный мужик, конечно, она мне нравилась, и, между прочим, раньше даже больше, чем сейчас. Так я бы и не стал снимать артистку, которая мне не нравится. Света была просто уникальная. 19 лет, такая стать! Ну, мы и сегодня с ней работаем. То в одной, то в другой картине. Мне по сей день пересказывают объяснения в любви к ней зрителей. Ох, вот была девка!..
– Сейчас, после того, как она так сильно похудела…
– Да я-то – бог с ним… Те зрители, которые рассказывают ощущения от нее в фильме «Благословите женщину», они, наверное, разочарованы.
– Какие вас все-таки отношения связывали?
– Никакие, абсолютно. Рабочие.
– Не было даже дружеских?
– Нет. Мы, кстати, собирались сделать ей псевдоним, но чего-то я не довел дело до конца, потом пожалел.
– Почему?
– Ну… Ход-чен-ко-ва. Сложно. Она придумала так – Светлана Есенина. Я поначалу не принял эту идею. А теперь думаю: а классно, давно привыкли бы – Светлана Есенина. Но, видите, она поступила по-другому – свою трудновыговариваемую фамилию заставила всех зрителей выучить. Так что она умница.
– Ходченкова одно время пыталась покорить Голливуд и даже снималась в одном из фильмов про Росомаху. Как вы считаете, почему там у нее особо карьера не задалась?
– Ну, потому что, во-первых, не англоязычная, во-вторых, они, как говорил Задорнов, тупые. Она хорошая артистка, могла бы сниматься где угодно… И вообще, это покорение Голливуда – никому оно и не надо. Ну, снялась бы Света один или два раза в хорошем фильме. А на родине ее бы никто и не знал. Тут ее все знают.
– А почему же тогда наши актеры постоянно пытаются закрепиться в Голливуде?
– Вот это все та же обезьянья порода лезет из человека. Вот хочется, как у них… Поскольку мы кино пытаемся снимать, как у них, так и сниматься хочется у них. Не потому, что там деньги большие, там, наверное, не больше платят, чем здесь, звездам.
«Я сделал одолжение и до сих пор жалею»
– Вы на удивление человек талантливый во многом. И режиссер, и сценарист, и актер. Почему вас в последнее время не видно в кино как актера? В последний раз вы засветились, кажется, в фильме «Любовь-морковь 3» еще в 2011 году.
– Это продюсер Ренат Давлетьяров меня уговорил. Но что это за роль? Я сделал одолжение своему товарищу и до сих пор жалею.
– Вам не нравится эта роль или не нравится фильм?
– Мне не нравится ни то, ни другое. И вообще, зачем мне было там светить мордой своей? Ну а все остальное было подобное этому, что мне предлагалось. Я много лет уже отказываюсь.
– Если сейчас пригласят сниматься в каком-нибудь фильме, который вы посчитаете достойным, согласитесь?
– Нет. Уже неохота просто. Надевать костюм, грим… Да ну. Сидеть и ждать, когда тебя позовут, – это же мучения с ожиданием, пока ты войдешь в кадр.
– Вы еще и рисуете.
– Есть маленько, да. Опять-таки в последнее время уже нет.
– Почему?
– Неохота.
– Но у вас же выставки были.
– Это несколько лет назад.
– Вы почетный член Российской академии художеств.
– Ну и что?
– Для вас это хобби, которое сейчас наскучило?
– Наскучило, да. Да и как-то дар пропал. Даже рисунок не стал получаться. Ну потому что нет тренированности, школы нет. А для этого нужна школа, я даже уроков рисования ни у кого не брал.
– Вы еще и большой любитель шахмат, как я знаю. Что для вас шахматы?
– Отвлечение, развлечение, увлечение. Скажем, вот у тебя неприятности случились на работе и ты никак не можешь выгнать мысли об этом из головы. Значит, садись за шахматную доску. Абсолютно вылетает все остальное. Ты совершенно погружаешься в эту игру.
– Сергей Соловьев про вас сказал: «Такой вот характер, самый скверный характер, который я только встречал в своей жизни». Это действительно так?
– Ну, отчасти да. У нас старый спор. Он на мой характер давно жалуется.
– А вы на его?
– Нет. Он, кстати, человек очень симпатичный. А я действительно иногда невыносим бываю.
«Незаслуженно пользуюсь славой сына»
– Как же вас жена терпит уже 50 лет?
– Ну терпит же. Значит, какие-то достоинства другие существуют. Но характер у меня плохой – это правда.
– Но при этом тот же Соловьев говорит, что вы очень добрый человек. Как все это сочетается?
– Ну а чего – это несочетаемые вещи, что ли? Скверный характер и добрый человек? Все логично и совместимо.
– Не могу не затронуть тему вашего сына. К сожалению, его нет уже… Мне кажется, что поговорка «На детях природа отдыхает» не про него была?
– Да, он очень способный.
– При этом меня очень всегда удивляло то, что он, отпрыск далеко не последнего в нашей стране человека, одно время работал где-то на Севере обычным сварщиком.
– Я скажу больше. Авторитет моего сына такой высокий, что я иногда незаслуженно пользуюсь его славой. Ко мне очень часто люди подходят и говорят: «Особенно я вас уважаю за Сергея».
– И потом он много лет был военным корреспондентом, на войне потерял ногу… Все привыкли, что дети известных, высокопоставленных людей – это так называемые дети-мажоры. Как вы смогли воспитать своего сына другим?
– Ну, воспитала его скорее моя первая жена. Я мог только собственным примером наставлять. Но сильно влиять, давить на него было невозможно даже в глубоком детстве – характер у него хуже, чем у меня.
– Вы с внуками общаетесь?
– Конечно!
– А с внучкой – внебрачным ребенком Сергея?
– Редко.
– Нет времени?
– Вы ж говорили о характере… Вот у меня такой характер. У меня нет особого желания.
– Вы возглавляете благотворительный фонд социальной защиты ветеранов кинематографа…
– Я даже этого не знаю.
– Да вы что? Так написано в интернете: благотворительный фонд «Киноцентр».
– Я не знаю об этом. Может, и состою.
– Большое количество наших старых актеров сейчас, к сожалению, живут очень бедно.
– Ну, я думаю, что Никита Михалков все-таки достаточно много делает для них в Союзе кинематографистов. Кстати, я не член этого cоюза.
– Почему?
– Я был членом, но 9 октября 1993 года через газету «Известия» я объявил о своем выходе. Это случилось после расстрела Белого дома, после этих шабашей в Доме кино. Я сказал, что я в этом деле участвовать не буду.
– Михалков не зовет обратно?
– Нет. Да и какая разница – зовет, не зовет? Раз уж объявил…
* * *
Материал вышел в издании «Собеседник» №23-2018 под заголовком «Президент слишком мягок. Надо быть жестче»
и в газете «Зажигай!» №24-2018 под заголовком «У меня невыносимо скверный характер, но я добрый».
