"Он видел больше всех". Вспоминая Олега Павловича Табакова

Олега Табакова вспоминают друзья и коллеги, а также креативный редактор «Собеседника» Дмитрий Быков.

Напомним, народного артиста СССР, худрука МХТ им. Чехова не стало 12 марта.

Дмитрий Быков: Даже не верится

– Вот как хотите, а на этот раз я ему не верил. Мне казалось, что Табаков и на этот раз сделает невозможное – поднимется и вернется в театр. И все его студенты, выпускники, актеры «Табакерки», уникальной экспериментальной площадки, которую он сделал из затопленного подвала, верили, что он вернется. А может быть, говорил я себе, это у него такая хитрость на время президентской кампании, когда каждый голос на вес золота, когда руководители театров должны дружно высказываться за, а иначе каждого привлекут, потому что каждого есть за что, – а он решил перележать в больнице; всегда был лоялен, но понял: хватит! «Пид грудя подперло», как в украинской поговорке, которую он цитировал, когда – все, предел, невыносимо. Вот мне и кажется, что ему в какой-то момент тоже стало невыносимо, потому что он все отлично понимал. (Я спросил однажды: «Ну что же вы в общем ряду поддерживаете Лужкова, неужели так зависите от него?» Он ответил: «Что ты хочешь, мужская солидарность, я тоже старый муж молодой жены».)

У каждого с Табаковым связаны свои воспоминания, он общался со многими и щедро, всегда доброжелательный и широкий человек, поднявший МХТ из руин и гордившийся этим, вообще, кажется, не знавший неуспеха: за что бы ни брался, все получалось. Это обаяние было даже чрезмерным, потому что казалось, что он вообще не знает проблем; а он их знал и переживал крайне глубоко. В одном интервью я спросил его: «Вы так отлично читаете вслух, столько детских пластинок я помню с вашим голосом – нет желания продолжить эту практику?» Он ответил неожиданно серьезно: «Есть, я хочу начитать вслух «Один день Ивана Денисовича». – «Боже мой, но почему вдруг эту вещь?» – «Потому что я помню, как ко мне в школу-студию приехал мой дядя. Только что освобожденный. И как он стеснялся подойти. Ты понимаешь? Он ко мне стеснялся подойти, потому что думал, что я его побоюсь признать! И зря думают, что реабилитация что-то может исправить, что человека можно вернуть... Ничего – исправить – нельзя!» В нем это глубоко сидело, и под всей своей ликующей бравадой он был человек трагический и самой исповедальной своей ролью считал старика в третьей новелле «Трех историй» Киры Муратовой. «Старость – вот она это самое и есть». Это там, где девочка его играючи отравила и где он перед смертью говорит о страшном одиночестве. И особенно он любил роль Ивана, Ваньки Жукова – в «Комнате смеха».

Я ему в одном разговоре пожаловался на страх смерти, с которым непонятно что делать.

– Ничего не надо делать, это правильный страх. Надо помнить. У меня инфаркт случился в 28 лет, и я с тех пор знаю, что это будет, что все всерьез, что надо успевать. Вот и живи, так сказать, в присутствии. А иначе как же работать?

Но это не значило, что надо работать любой ценой и делать что попало, лишь бы оставаться на виду. Однажды он дал мне осовременивать старую пьесу, которую по каким-то внутренним театральным делам надо было ему поставить – то ли к юбилею, то ли для знакомого режиссера из соседней страны. Я бился и так, и этак – ничего не выходило; он звонил, подгонял, раздражался. Наконец я честно пришел в театр и сказал:

– Олег Павлович, я не могу этого сделать, это совершенно поперек души, и получится фигня.

– Да? – спросил он с облегчением. – Я тоже так думаю. Ну и не надо.

Он умел лавировать, маневрировать, был гением компромисса – во всем, что не касалось искусства; на сцене надо было говорить главное и правильное, а ради этого можно было идти на многое. Какие бы необходимые по статусу вещи он ни говорил в последние годы, он сыграл своего религиозно-криминального Тартюфа, и главным высказыванием останется это, а не официальные пассажи. Когда Александр Молочников поставил довольно рискованный спектакль «19.14» (я сочинял туда зонги), он после просмотра долго молчал (все уже перепугались), а потом сказал:

– Но ведь это спектакль антивоенный?

– Да, да! – закричали все радостно.

– Вот и всем так говорите.

И выпустил.

Он был настоящий Актер Актерыч, артист до мозга костей, игравший и в жизни каждую секунду, поэтому так сразу и не вспомнишь моментов, когда он был абсолютно серьезен. Иногда говорит с совершенно серьезным видом:

– Мне бояться нечего, я свою норму выполнил.

И сразу:

– Норму ГТО, кстати, тоже. Я в 70 лет родил четвертого ребенка, кто может повторить этот рекорд? Это вам не бегать по утрам...

Елена Миллиоти, актриса: Он умел поесть красиво

– С Лёликом, а его только так все звали в театре «Современник», мы вместе начинали. Театр для всех нас был родной семьей, и в этой семье Табаков был любимцем. Большой хохмач, всегда все весело воспринимал, неуемный, окружающие улыбались, когда с ним общались. Я ему очень благодарна, потому что он помог моему мужу – артисту нашего театра Геннадию Фролову – избежать армии. Военком был поклонником таланта Табакова, Лёлик пошел к нему и сделал, казалось бы, невозможное. Он любил поесть, и делал это так заразительно! Когда ел, создавалось ощущение, что ест что-то божественное, хотя на тарелке могло быть что-то совсем простое. Но он чем-то посыпал, казалось, колдовал. Вообще, что бы ни делал, с таким отчаянием отдавался этому делу! Табаков прожил свою жизнь насыщенно, столько всего хорошего сделал людям!

Александр Ширвиндт, худрук Театра сатиры: Помощь не афишировал

– Олег Павлович – абсолютно штучная фигура. Бывают замечательные артисты, бывают хорошие администраторы, хорошие семьянины, потрясающие педагоги. А у него какое-то одно определение вырвать сложно. Он во всем был талантлив! Вспоминаю, как в 1965 году он попал в больницу с инфарктом и я приехал к нему в больницу. Он мне тогда сказал: «Вот, Санёк, никогда не думал, что так быстро все кончится!» Но потом была у него огромная, крепкая жизнь. А сколько он помогал всем и помощь эту не афишировал! Вспоминаю, как столкнулись с ним случайно перед моей поездкой в Канаду. Узнав об этом, он тут же вытащил свою визитку, написал на ней адрес какого-то знакомого в Канаде режиссера и приписал: «Дорогой Майкл, подкорми чем-нибудь моего друга». Эта визитка сохранилась у меня до сих пор. 

Ольга Спиркина, ученица: У него был «третий глаз»

– Для меня Табаков – ключевая фигура. Только он с его неординарностью, неформальностью мог взять меня – девушку с улицы – сразу к себе на второй курс ГИТИСа. Он видел больше всех, впечатление, что у него был «третий глаз»! Он нам был хотя и «отцом родным», но строгим отцом. С одной стороны, у нас была семья, с другой – иерархия, где каждый знал свои обязанности. Табаков мог жестко отчислить студента, но всегда давал шанс. Помню, как одному мальчику он сказал: «Ты – талантливый, но, если не исправишь свой украинский говор, выгоню!» Парень тот поленился, не занимался техникой речи, ну и вылетел... Нам Табаков говорил: «Я должен быть уверен, что мои студенты заработают себе кусок хлеба». И в этом Олег Павлович был честным! После учебы работала у него в театре-студии, который только начинался. 

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №10-2018.