Валерий Гаркалин: Ну нельзя мне принимать "странные" напитки!

Народный артист РФ Валерий Гаркалин рассказал «Собеседнику» о ситуации в стране, коллегах и своем неизживном горе.

Его уволили из Театра сатиры за очевидную ложь. Не так давно он подрался с соседом – об этом писали многие СМИ. Некоторые режиссеры отзываются о нем не очень лестно, дескать, характер у артиста противоречивый. «Злые языки», – подумали мы в «Собеседнике», напросились на интервью к народному артисту России Валерию Гаркалину и выяснили, что слухи... иногда бывают правдивыми.

«Беда – то, что происходит со страной»

– Валерий Борисович, скоро выборы в Госдуму. Пойдете голосовать?

– Нет. Я перестал думать о политической жизни страны.

– А как же гражданская позиция – отдать свой голос?

– В этой стране, считаю, политическая жизнь бессмысленна. Наше государство страдает страшной болезнью нелюбви к ближнему. Я сейчас говорю именно о политиках. Вы послушайте их интонацию, тон, стиль – это ужасно, что они говорят друг о друге! Друг другу!

– Но ведь это тоже театр? Только политический.

– Вот и плохо, что он есть. Театр – это условность в меру безусловности. Идею создал и реализовал когда-то Шекспир, который потому и остался в веках. А разве актеров сегодняшнего политического театра кто-то вспомнит хотя бы через пятьдесят лет?! Не думаю.

– Если бы вам предложили сыграть какого-нибудь политического деятеля, согласились бы?

– Нет. Никто из современных политиков не интересен, правда. Мне кажется, я мог бы еще притвориться, сыграть того, кто давно ушел в историю.

Помните английскую актрису Хелен Миррен – Елизавету II в фильме «Королева»? Как здорово она показала ныне здравствующую высочайшую особу, как точно передала характер. Особенно меня поразила сцена, когда она увидела оленя, выходящего к ней на берег реки. Он смотрит на нее, а королева со слезами восхищения говорит: «Ох, какой красавец!» Вдруг вдалеке раздаются выстрелы охотников, и она кричит оленю: «Беги, убегай!» Это было так искренне, потрясающе! И олень был действительно прекрасен. Хотя, казалось бы, простой эпизод... Но ведь когда королева в фильме смотрит на оленя и восторгается им, она имеет в виду, что и народ такой же красивый. И жизнь прекрасна. И такого политика будут любить.

Подобного героя я хотел бы сыграть. А у нас… Беда – то, что происходит со страной. И виной всему свинское отношение к народу.

– Может, народ сам позволяет так к себе относиться?

– Не так давно, если сравнивать с космическим временем, у нас отменили крепостное право. А это не шутка. Чудовищная история! Еще Чехов говорил, что нужно по капле выдавливать из себя раба. Не случайно же сказал. Антон Павлович прекрасно знал, что у страны не получится сразу избавиться от ощущения рабства. В нас это до сих пор осталось. Вот власть и пользуется.

[:image:]

«Не могу уехать отсюда»

– Говорят, история повторяется. Одни кричат, что снова идет гражданская, другие сравнивают наше время с началом мировой войны.

– Я не стал бы так сильно сгущать краски, у меня лично нет очень трагических ощущений. Обыкновенная свора, попытка сделать весь мир тебе подобным и удобным. Но, думаю, об этом мечтают и другие государства. Хотя столкнуть людей по признаку «нравится – не нравится» – плохая идея. Наша страна это уже пережила, ничего хорошего не вышло.

– О Гражданской войне вы с Николаем Сванидзе сделали цикл документальных фильмов «Обреченные». Мне показалось, параллели с нашим временем все-таки там были.

– Возможно, кто-то и увидел параллели, но честно скажу: мы не искали, кто виноват, кто прав. Знали, что ужасно и то, что является смыслом для одних, и то, в чем видят смысл другие. Та вой­на была особенно страшна тем, что она была гражданской: брат убивал брата.

А выгодна эта травля конечно же власти. Ее постулат: придумать врага, который мешает нам жить, и натравить на него народ. Гитлер так действовал: убедил немцев, что главный враг их нации – еврей.

Нечто подобное делается здесь и сейчас. Возьмите, к примеру, Швейцарию. У нее нет врагов, и жители не знают, что вокруг них может быть какая-то вражда. Или Израиль, где я часто бываю. Страна в окружении врагов, но жители не испытывают этого комплекса. Там всегда есть ощущение свободы и благожелательности друг к другу.

– Когда одни приводят примеры жизни в других странах, им парируют: «Нравится там? Ну и поезжай туда жить!»

– Я буду жить в своей стране. Сколько мне осталось?! Десять лет? Двадцать? Буду только здесь. Я – носитель слова. Моя профессия связана с этим важным моментом. Не могу уехать отсюда. И в этом моя серьезная, если хотите, миссия.

– Вы как-то сказали: «Моя трагедия в том, что я знаю буквы»…

– Вот-вот, в ту же тему. Так или иначе, я – русскоговорящий человек и ничего с этим поделать не могу. Не знаю ни испанского, ни итальянского, ни английского. Хотя моя дочь Ника в совершенстве владеет английским.

Однажды мы вместе летели в самолете, и я подметил, что она даже шутит с иностранцами на этом языке. Отсюда у нее ощущение широты, полноты восприятия мира. А я скован русской речью.

– Сожалеете?

– Нет, наше слово – гениальное. Великие стихи написаны на русском. Однажды позвонил Борис Мессерер: «Я знаю, вы со сцены читаете Беллу Ахмадулину. Пожалуйста, приходите на открытие памятника, прочитайте стихи Беллочки». Это ведь никто не делал публично, потому что она сама гениально декламировала. Стиль Ахмадулиной, интонации перекрывали всех. Но так получилось, что я прочувствовал ее стихи, полюбил особенно и читаю не интонацию Беллы, а смысл. Помню, актриса Женя Симонова на одном вечере за кулисами спросила: «А чего ты женщину читаешь?!» Сама она выступала со стихами Игоря Северянина. Я ей в ответ: «Ну а ты – мужчину?!» Половая принадлежность тут не важна.

[:image:]

«Образцов был диктатором»

– Когда-то вы служили в театре Сергея Образцова. Труднее руководить куклой или самому играть роль?

– Мне кажется, кукольный театр – все-таки искусство подлинное. Когда ты сам на сцене, то можешь применить много своих уловок: мимику, пластику тела. А куклу тебе надо оживить, и это крайне трудно.

Помню, когда пришел в театр, Сергей Владимирович дал мне сыграть Аладдина, которого делали в очередь Евгений Сперанский и Зиновий Гердт. Я волновался, но справился, даже потом несколько раз играл его. Но мало поработал в этом театре. Все-таки Образцов был диктатором.

– А режиссер не должен быть таковым?

– Не должен. Ему надо быть лояльным, четким, осмысленным. Вот сейчас многие восторгаются Сталиным, мол, хорошо, что он был диктатором. А мне хочется материться, когда такое слышу.

– Вы ведете свой актерский курс в ГИТИСе. Что чувствуете, когда вас называют профессором?

– Ну, студенты ко мне так не обращаются, такой традиции нет. Эта должность скорее для афиши дипломного спектакля, для документов.

– С учениками общаетесь только на творческие темы, они не интересуются вашим мнением об общественно-политической жизни в стране?

– Эту тему в наших разговорах я снимаю. Им нужно заниматься делом, думать о будущей профессии. Хочу, чтобы они самостоятельно ко всему приходили, наблюдали, делали выводы. Идея самостоятельности – главная в моем методе преподавания: чтобы молодой человек сам вырабатывал свое отношение к тому, что делает. Тогда внутри проснется художник.

– В чем отличие студентов вашего времени от нынешних?

– Я не в маразме и не считаю, что «яблоки были слаще, а вишня вкуснее». Все развивается, движется. Бессмысленно сравнивать и анализировать разные поколения. Разговоры: «А вот в наше время…» – типичный маразм.

«Это нельзя пережить»

– Однажды худрук Театра сатиры Александр Ширвиндт жаловался, будто вы, сказавшись больным, в тот же день играли антрепризу. Поэтому он вас уволил.

– Так и было. Но было и по-другому – когда Александр Анатольич с Михал Михалычем уезжали с антрепризами в Америку, в афишу срочно ставили спектакли с моим участием. И никто меня не спрашивал… Да, Ширвиндт говорит правду. Но если б я тогда не сыграл с Таней Васильевой антрепризу, то должен был бы выплатить огромную неустойку. Поэтому не стал рисковать и взял в театре больничный. Но нашелся «добрый» человек – пришел на наш с Таней спектакль, засвидетельствовал и доложил Ширвиндту.

Меня потом вызвали на собрание, причем в день моего рождения, осудили. Особенно ругали Ольга Аросева и Спартак Мишулин. Сейчас приятно вспомнить – перед уходом из жизни и Спартак Васильевич, и Ольга Александровна нашли время позвонить и попросить прощения за резкие слова.

Я не жалею о случившемся. Мало того, когда прохожу мимо Театра сатиры, даже не переживаю. Катарсиса нет. Я остался самим собой. Важно не где делаешь, а ЧТО!

– В последнее время вы много работаете как режиссер, причем тоже в антрепризе. Там интереснее, чем в репертуарном театре?

– Свободы больше. Скоро выпускаю трагикомедию «Ангелы на карнизе» по пьесе Ганны Слуцки. Играют замечательные Таня Орлова, Андрей Леонов, Слава Манучаров. Продюсер – известная актриса Екатерина Семенова. Работаю в удовольствие. И радуюсь, что процесс идет в ту сторону, которая нам всем нравится. Разве я мог позволить себе сделать это в академическом театре, где роли распределяют приказом, а пьесы тебе навязывают? Сегодня для меня режиссура важнее актерства.

– Особую популярность вы получили после выхода фильма Владимира Меньшова «Ширли-мырли». Если честно, до сих пор не могу понять, за что его любят зрители. Вы не обижаетесь, когда картину называют пошлой?

– Никогда не думал, нравится моя работа или нет. Зачем? Кто-то фильм не воспринял, это нормально. Главное, чтобы было интересно, не скучно. Меньшову удалось. Я бы даже сравнил его картину с работами Чарли Чаплина.

– О как!

– Да-да, не смейтесь. Мы с Меньшовым работали так же, как и он на съемочной площадке. Многие смешные трюки и шутки рождались прямо на съемках. Помните сцену с зеркалом, когда два брата-близнеца повторяют движения друг друга? Типично чаплинская история. Вообще это были мои лучшие съемки.

– Вы как-то сказали в интервью: «Жизнь не терпит ограничений». У вас их нет?

– Стараюсь так жить. Вот нельзя мне принимать «странные», назовем их так, напитки. А я считаю, что и это не повод для ограничений.

– Иногда «странные» напитки помогают человеку забыться в сложной ситуации... Восемь лет назад у вас умерла супруга. Как пережить такое горе, можете дать совет?

– Пережить нельзя, с этим надо научиться жить. Хотя я до сих пор не справился. Жизнь течет, но без Кати это немыслимо. Каждое утро я просыпаюсь дома или на даче и понимаю, что беда не покинула меня. И в то же время понимаю: счастье, что она была в моей жизни, была моей женой. Осознание этого немного помогает.

От редакции

Интервью с Валерием Гаркалиным – редкий случай в истории «Собеседника», когда мы долго решали: печатать текст без визы героя или нет? Оказалось, «странные» напитки в последнее время артист употребляет все чаще, и на встречу с нашим корреспондентом он явился после очередной такой дегустации. Тем не менее разговор состоялся, и, как нам показалось, беседа получилась интересной. Ерунда, что журналисту пришлось оплатить счет в ресторане, где происходила беседа, – своих денег у задремавшего за столом артиста не оказалось. Мелочь жизни, что надо было довести Валерия Борисовича до дома. Отчего же не помочь хорошему человеку?!

Когда материал был готов, мы выслали текст Гаркалину. С трудом дозвонившись, услышали обещание незамедлительно прочитать интервью, но… Наш герой снова пропал в пространстве. А когда удосужился ознакомиться с материалом, текст уже готовился к печати. Не стесняясь угроз и резкого тона, народный артист запретил нам печатать интервью. С предложением корреспондента найти компромисс – удалить или заменить некоторые предложения – не согласился. А вдобавок еще и обвинил автора, что тот ел и пил за его, народного артиста, счет...

Наконец текст согласовали с адвокатом Гаркалина. Внесли правки. Не очень большие, но теперь читатель не узнает, что на самом деле думает Валерий Борисович о президенте России и руководстве ГИТИСа... Досадно и противно другое – под диктофон известные люди откровенничают, а когда дело доходит до публикации – обвиняют в нечистоплотности журналистов. И тут еще много чего можно было бы добавить...

[:wsame:]

[:wsame:]