Сергей Урсуляк: Когда "Тихий Дон" ни сделай – он вовремя. И это трагедия

Sobesednik.ru поговорил с режиссером Сергеем Урсуляком о его «Тихом Доне», жене Лике Нифонтовой и дочерях Саше и Даше.

На телеканале «Россия» начался показ 14-серийного проекта «Тихий Дон» Сергея Урсуляка. Это уже четвертая экранизация романа Шолохова. Урсуляк не боится браться за масштабные исторические проекты. Во многом благодаря ему отношение к сериалам в нашей стране поменялось в корне. Мало кто сомневается, что о «Тихом Доне» будут говорить не меньше, чем о его «Ликвидации», «Исаеве» и «Жизни и судьбе».

Я всегда на стороне тех, кого обижают

– Вам не страшно было снимать «Тихий Дон» после нескольких экранизаций?

– Я воспитан в театре и не вижу проблемы в том, что пьеса «Чайка» идет в разных театрах мира. Никто, ставя в очередной раз «Ромео и Джульетту», не претендует на единственно верное открытие Шекспира. Я всего лишь попытался рассказать эту историю своими словами. Бояться чего-либо я вообще давно перестал. Я по-настоящему боюсь только одного – снять хуже, чем я мог бы.

– А хуже, чем Герасимов или Бондарчук?

– Мне кажется, что сравнивать можно только с самим романом. Я же не декларирую: «Сейчас я вам покажу настоящий «Тихий Дон»! Вот так нужно снимать!» Я всего лишь делаю «Тихий Дон» так, как мне кажется сегодня правильно его делать.

– Я читала, что вы считаете «Исаева» своим лучшим фильмом.

– Нет, я просто считаю, что «Исаев» сделан лучше, чем «Ликвидация», а «Жизнь и судьбу» по многим параметрам считаю более профессиональной работой, чем «Исаева». Эти картины сложнее, я многому научился.

– «Жизнь и судьба» – это то, что вам особенно близко, потому что ваши близкие пережили весь этот кошмар?

– Это близко всем семьям, которые жили в Советском Союзе. Война прошлась по всем. Когда я определял для себя, почему я берусь за эту работу, я нашел в этой истории то, что лично меня касается. Это бабушка в гетто, это дед-танкист, мама в эвакуации, папа в оккупации.

Моя бабушка Анна Петровна жила в маленьком украинском городке Каменец-Подольский. Туда быстро пришли немцы. Дед ушел на фронт, его тут же ранили и через три дня привезли назад. Папа был ребенком. Они пережили немцев, которые стояли там довольно долго. А мама в это время сначала попала в Орел в эвакуацию, думая, что едет в тыл, а через две недели выяснилось, что Орел уже фронтовой город, они поехали дальше, в Иркутск. А дед по маме в это время был танкистом, он – один из героев «Жизни и судьбы». Меня грели эти генетические воспоминания, когда я делал картину.

– А в «Тихом Доне» что вас грело?

– Я всегда на стороне тех, кого обижают. В данном случае неважно, о донских казаках идет речь или о каком-то маленьком народе, который заставляют жить по чужим правилам. Эта история могла быть написана про казаков, а могла – про племя в дебрях Амазонки, куда пришли люди, которые хотят изменить их привычный уклад, а тех, кто против, уничтожить. Я не согласен с этим, я им сочувствую. Это ужасное преступление, поскольку люди достойны жить так, как они хотят. А их заставили умирать непонятно за что. Поскольку в нашей стране эта ситуация перманентно повторяется, то важно об этом напомнить.

– Значит, вы очень вовремя сняли этот фильм.

– Когда его ни сделай, он всегда будет вовремя. В этом трагическая ситуация нашей истории, нашей страны.

– Как вы считаете, есть смысл сейчас снимать кино о событиях на Украине?

– Можно снимать и сейчас, и спустя сто лет. Это совершенно неважно. Важно, про что ты снимаешь и что ты хочешь сказать. Самое ужасное, берясь за такую тему, пытаться кому-то понравиться. Можно только пытаться разобраться в том, что происходит. Я вот вообще не решаюсь браться за сегодняшнюю тему. У меня нет ни одной картины, которая относится к настоящему времени буквально.

[:image:]

– Вам неинтересно?

– Я просто пока не вижу подходящего сценария для себя и не очень понимаю систему сегодняшних координат. Она для меня неустоявшаяся. То, что для меня хорошо и плохо, совершенно не хорошо и не плохо для других людей. В этом смысле я просто не хочу лезть на территорию, на которой ничего не понимаю.

– Вы не хотите участвовать в политической жизни, как это делают некоторые люди искусства?

– Хотелось бы время от времени задавать вопросы напрямую президенту страны и тут же получать ответы. Чтобы это было в режиме предельной искренности. Это бы у меня сняло многие внутренние проблемы и вопросы, а политическая жизнь мне не сильно интересна, потому что сейчас я лишен общественного пафоса.

Вот раньше, в период перестройки, я был очень активным членом общества, а сейчас нет. Я пытаюсь разбираться, читаю новости, но я не готов участвовать в этом. Я готов изменять мир только посредством своей работы.

– Вам наверняка предлагали подписывать различные письма.

– Коллективные письма я не подписываю никогда. Ни в ту, ни в другую сторону. Голосовать хожу регулярно. Правда, я не знаю, пойду ли в следующий раз. Честно говоря, я не считаю большим завоеванием всеобщее избирательное право, но это отдельная тема.

– Вы индивидуалист?

– Напротив, моя профессия предполагает коллективный труд. Просто я не считаю, что подписание писем к чему-то приводит. Это не значит, что у меня нет позиции по каким-то вопросам – она у меня есть всегда, но она – индивидуальная. Если кому-то интересно, то пусть позвонят, я отвечу.

[:image:]

На жизнь и судьбу влияет жена

– Когда вы приехали в станицу Вешенская, где снимался «Тихий Дон», вы были разочарованы тем, что увидели?

– Конечно же я не ожидал, что мне навстречу выйдут казаки с пиками и нагайками. Но я и не рассчитывал, что нам придется столько строить. Думал, что мы зацепимся за что-то, от чего уже будем плясать. Я не предполагал масштаба изменений.

– Вам даже лошадей пришлось искать?

– Там есть лошади, но они необъезженные, не готовые к работе. Для атак нужны особые лошади, которые как-то к этому приспособлены. У нас должны были быть две пары быков, а мы нашли только одну, а вторую нам пришлось растить самим. Я не специалист по казачеству. От­того, что я снял «Тихий Дон», я им не стал, но традиции сохранять нужно в любом месте.

Если говорить о казачестве, то оно не от фуражек на голове и не от громких криков «Любо!» возрождается. По моему мнению, казачество – это прежде всего отсутствие рабства в душе. Казаки никогда не были рабами, они были экономически независимыми, хозяевами своей земли. Без этого всерьез говорить о возрождении казачества нелепо. За это их и не любили, за это их уничтожали, потому что, в общем, казаки были независимы от государства. У них была своя демократия, все решал круг. У них были такие наделы земли, которые сегодня никому не снились. У них не было крепостного права вообще. Они получили это в обмен на лояльность и на то, что защищали рубежи. Они по сути воины, но также они были пахарями и работягами. Почитайте «Тихий Дон», они там с утра до ночи вкалывают и только зимой могут себе позволить ходить по девкам. Попробуйте найти людей в Ростовской области, готовых так существовать. А без этого никак.

– Что было самым сложным для вас на этом проекте?

– На эту тему лучше поговорить с моей женой. Когда проект заканчивается, мне кажется, что все было очень легко. Но в процессе работы мне кажется, что так сложно еще не было никогда. Любой проект мне дается тяжело. Я пытаюсь создать на площадке хорошее настроение или хотя бы имитацию радости, но нельзя сказать, что я работаю с огоньком.

[:image:]

– Встречу с вашей второй женой – Ликой Нифонтовой – вы особо выделяете в своей биографии. В чем ее влияние на вас?

– Во всем! Жена влияет на мою жизнь и судьбу. Она – мой надежный тыл, если хотите. Я согласен с Марком Захаровым, который однажды сказал, что для творческого человека выбор жены гораздо важнее выбора театра, в котором он будет работать.

– А как правильно выбрать жену?

– В жизни все случайно. Я случайно родился, папу случайно перевели с Дальнего Востока в Подмосковье, случайно я поступил в Щукинское училище. Пошел туда просто за компанию. В ГИТИСе я уже прошел во второй тур, а друг попросил меня пойти с ним в «Щуку» в качестве поддержки, а эти два вуза друг от друга недалеко. Бабах – и я уже в третьем туре.

– У вас есть «свои» актеры, которых вы снимаете часто, в том числе Лика Нифонтова…

– Часто я снимаю Сергея Маковецкого, Федора Добронравова, Полину Агурееву. А Лику – не в каждом проекте.

– Не все однозначно относятся, когда режиссер снимает свою жену...

– Я не представляю, что муж-режиссер может сказать о своей супруге: да, как женщина она мне очень нравится, она прекрасно готовит и так далее, но как актриса – просто чудовищная. Для меня это немножко противоестественно.

Режиссеры в большинстве своем очень любят не только свою жену, но и актрису в ней. Приглашают они в фильм не жену, а актрису, которая им подходит. Это такой момент, который очень любят обсуждать. Но почти никто не понимает, что Глеб Анатольевич Панфилов не приглашает жену Инну Чурикову сниматься в своем кино только потому, что она находится в соседней комнате. Но когда он думает о том, кому дать роль, он совершенно искренне приходит к выводу, что есть замечательная актриса Чурикова, которая сыграет грандиозно. А бывают картины, например такие, как «Тихий Дон», где ну нет роли для жены, и я не буду ее специально придумывать.

[:image:]

– Тем не менее Лика Нифонтова сыграла небольшую роль в «Тихом Доне»...

– Это нельзя назвать ролью, это всего лишь эпизод, появление. Лика все время приезжала ко мне в свободное время и оказалась рядом в тот день, когда мне позвонила ассистентка по актерам и сообщила, что артистка на роль модистки, которая шьет свадебное платье, заболела и ее не будет. И я предложил эту роль Лике. Она есть в списке актеров, потому что случайно в нужный момент оказалась на площадке.

В «Тихом Доне» мне не нужна была актриса Нифонтова, но как жена она все время присутствовала. Она готовила мне еду, во всем помогала, ухаживала за мной и тому подобное. Но поверьте мне, никто не выбирает проекты по принципу: «а что здесь сыграет моя жена?»

Две дочки, две внучки, но занимаюсь собой

– Ваши дочери – тоже талантливые актрисы. А Дарья даже сыграла роль Натальи в «Тихом Доне».

– У меня две дочери. Старшая – Александра – работает в Театре имени Пушкина, я считаю ее выдающейся актрисой. Я был потрясен ее работой в спектакле «Добрый человек из Сезуана». Она играет как очень крупная актриса. И получила все премии – мыслимые и немыслимые, но у меня она ни разу не снималась. Я очень хотел бы этого, но я не буду специально искать для нее роль. Только в фильме «Долгое прощание» есть эпизод в библиотеке, где я снял ее ноги на лестнице.

Младшая – Дарья – недавно окончила «Щуку», где училась на одном курсе с Полиной Чернышовой, которая сыграла в «Тихом Доне» Аксинью. Изначально я объявил своим девушкам, что все свободны и никто в этот раз у меня сниматься не будет. В поисках Натальи я пересмотрел 54 актрисы, и был момент, когда девочка, которую я вызвал на пробы, не пришла, а Даша как раз находилась на этом же этаже – проходила пробы в другой проект. Я позвонил ей, попросил зайти, подыграть партнеру, и она очень хорошо себя показала, я вызвал ее еще раз. Потом подумал: ну что я сам от себя бегаю, ну дочь, и что теперь?! Дашей я очень доволен, как и всеми актерами. Хотя я был против, чтобы она шла в актрисы...

[:image:]

– Почему?

– Она и сама поначалу говорила: «Что я, сумасшедшая, что ли, идти в актрисы?!» Поступила на историко-филологический, а потом ушла с предпоследнего курса. И по новому закону она уже должна была платить за второе высшее образование. Я все четыре года оплачивал ее обучение в «Щуке». Вот так она мне отомстила. Дело не в том, что мне жалко денег, а в том, что мы очень хотели, чтобы у нас в семье хоть кто-то был нормальным человеком!

– Я думаю, что вы строгий отец.

– Нет, я не строгий совершенно, я очень люблю и очень высоко ценю своих дочерей, поверьте мне. Но ни жене, ни детям я не буду придумывать роли. Не хочу зарекаться, но, возможно, в какой-то момент, когда мне станет неинтересно заниматься режиссерской профессией, я дойду до маразма и захочу сделать что-то для внучек и собак. У меня еще есть две внучки, дочки Александры, – десятилетняя Аня и шестилетняя Настя. Но пока я занимаюсь собой.

– Вы каких собак имеете в виду?

– Лабрадор по кличке Чук прожил у нас в семье 18 лет, мы с ним сделали все мои картины. Он всегда был рядом в разные моменты моей жизни, мы вместе слушали музыку, смотрели отснятый материал, он жил моей жизнью.

[:image:]

– По первому образованию вы актер. Самого себя никогда не хотели снять в кино?

– Я иногда озвучиваю закадровый голос в моих картинах: в «Жизни и судьбе», в «Долгом прощании» и где-то еще. Но это опять же не потому, что я так хотел, а потому, что я не нашел актера с подходящим голосом. А сниматься – нет, я не хочу ни у себя, ни вообще.

Артист – это другое: психика, психология, отношения с миром, совершенно другая профессия. Я этим не обладаю. Маковецкий – артист, Машков – артист, понимаете? А я нет.

/Слово дочери

Дарья Урсуляк: Папа очень темпераментный

– Конечно, в начале работы были сложности. Так всегда бывает, когда папа снимает в фильме дочь. Но потом нам с ним удалось перебороть страхи, комплексы и сделать хорошую работу. Ничего нового я о нем не узнала. Папа сильной воли человек. Когда с ним работает большая группа людей, всем очень спокойно.

Да, он очень темпераментный, жесткий, требовательный в работе и громкий: может повысить голос. Но некоторых артистов и головой о стену нужно ударить (смеется). Это необходимо для достижения цели, для поддержания дисциплины в коллективе. Для себя я сделала вывод, что папу нужно внимательно слушать и все сказанное им воспринимать как истину в последней инстанции. В хорошем смысле нужно не иметь собственного мнения. Тогда все будет отлично.

[:wsame:][:wsame:]