Николай Николаев: За «расследования» коллег порой очень стыдно

Программа «Независимое расследование», которая гремела в нулевые на НТВ, а после известных событий на канале доживала свой век на «Первом», воспряла духом на РЕН ТВ. Все потому, что никуда она за эти 10 лет не пропадала, а жила внутри своего автора и ведущего Николая Николаева.

Чернушно-помоечной передачу сделать не позволю

– С премьерой, конечно, поздравляю. А вот об уходе из «Новостей 24» жалею: ваши дерзкие репортажи украшали программу.

– Спасибо, но я все-таки пока не ушел из новостей. «Независимое расследование» лишь встает на крыло, и как только будет полегче, я не исключаю, что смогу совмещать эти два дела… Душой-то я информационщик и скучаю, когда у меня нет «Новостей», чувствую себя недочеловеком.

– Говоря о «Независимом расследовании», вы всегда подчеркивали, что занимаетесь журналистикой, а не политикой. За эти годы все перевернулось, телерасследования сейчас и есть политика. Хотите обелить жанр своим возвращением?

– Нет, пытаться обелить те определения, которые зритель для себя уже сделал, не буду. Более того, я, как человек, который тоже смотрит телевизор и пытается абстрагироваться, вставая на позицию телезрителя, понимаю, в чем заключаются претензии. И мне порой очень стыдно за своих коллег. Но желания реабилитировать цех у меня нет. У меня есть свое клеймо, за него и несу ответственность. Постараюсь, чтобы бренд «Независимого расследования», который в той или иной мере за мной остается, не снижал планку и мы не превратились в чернушно-помоечную передачу, посредством которой можно заниматься антипиаром и мочить кого угодно.

Начинаю сначала

– Переезжая с программой на «Первый», вы тоже надеялись на лучшее. Но обманулись.

– Когда я уходил с НТВ, была безысходность. Того канала не стало, команда Киселева стала работать на ТВС. Но я понимал: моя передача будет в числе последних, которую восстановят. Если это вообще когда-нибудь случилось бы. И тут появилась возможность прийти к Константину Эрнсту, который и взял «Независимое расследование».

Могу сказать честно: Константин Львович тогда пытался сделать все, чтобы программа все-таки сохранилась. Но, к сожалению, это было только на начальном этапе. Что случилось потом, мне трудно сказать. Но все пошло под другим телевизионным цензорным соусом.

Мне ставили неприемлемые условия, вписывали в сценарий, даже не согласовывая это со мной, какие-то моменты. Мне сказали: «Ты теперь не автор, ты ведущий. Мы тебе сами текст напишем, а ты будешь произносить слова». Но зачем тогда быть журналистом? И я ушел. Хотя с «Первого канала» уходят только сумасшедшие и покойники. Знакомые крутили у виска: «Ты что? «Первый» – вершина нашей телебашни». Но я понимал, что не смогу больше оставаться в тех условиях. И вряд ли у кого-то еще раз получится использовать меня как вантуз для продавливания нечистот.

– Что же тогда вам обещают на РЕН ТВ?

– Даже если бы мне что-то и пообещали, я бы не повелся. Давно не верю никаким обещаниям. Я понимаю, что будет много работы. Ничего так просто не дается. Чтобы аукнулось в чьих-то сердцах, нужно много-много сделать. И мне сейчас предстоит все пройти сначала. Насколько я понимаю, мне дана определенная степень творческой свободы. Но в рамках очень плотной работы.

Не умею работать с оглядкой

– Какие изменения отмечаете при подготовке «Независимого расследования»? Характер происшествий, манера работы спецслужб стали другими?

– Сами события практически не изменились. Как были политические убийства, так и остались. Как падали самолеты, так и падают. Меняются только фамилии и места происшествий.

Что касается взаимодействия с прокуратурой, МВД, то правоохранительные органы выработали некую модель общения с прессой, которой жестко следуют. И вот так просто вынудить прийти на передачу представителей той же ФСБ, как это было на программе «Рязанский сахар» в 2000 году, невозможно. Не придут те высокопоставленные сотрудники и не станут разговаривать с жителями злополучного дома на улице Новоселов, которых, как оказалось, не от теракта путем экстренной эвакуации спасли, а издевательски использовали в ходе учений. От ФСБ будет человек, который очень коротко, протокольно начитает что-то по суфлеру, и из этой информации невозможно будет сделать ни одного вывода. Поэтому как мы бились, проводя собственные расследования, находя свидетелей, которые дорассказывали то, о чем молчали силовики, так будем действовать и дальше.

Главное изменение произошло со зрителем. Он уже давно умеет читать между строк, способен построить любую версию. Мы, россияне, стали большими специалистами в области криминала, коррупционных скандалов. Что называется, овладеваем предметом. В этом отношении стало легче.

– После той памятной программы о рязанском ЧП вас преследовали машины, люди в черном, из-за чего вы даже на время уехали в Испанию. Не боитесь, что сегодня реакция может быть и жестче?

– Стараюсь об этом не думать. Ответить «не боюсь»? Я же еще лоботомию не делал. Сказать «боюсь» – значит, завтра перестать заниматься расследованиями, а то можно и невроз заработать. Слава Богу, я умею перезагружаться. Я человек увлекающийся, и когда увлекаюсь, то забываюсь. Чувство страха, может, и витает, но не парализует меня, не заставляет быть слишком осторожным.

Чего мне никогда не удавалось, так это работать с оглядкой.
Я ничем другим, кроме расследовательской журналистики, заниматься не умею и пока не хочу. Есть же люди опасных профессий, которые тянут свою лямку до последнего? Я из их числа.