Людмила Гурченко: Плюют в спину – иду вперед

Она часто повторяет: «ЕБЖ – если буду жива», а еще «плюют в спину – иду вперед». К собственным юбилеям (очередной был 12 ноября) она давно относится с иронией. Она доказала, что в любом возрасте можно оставаться женщиной с большой буквы – с осиной талией и блеском в глазах. Она рискнула перепеть песню Земфиры «Хочешь?» и в 75 лет дебютировала как режиссер с музыкальным фильмом «Пестрые сумерки». Что тут скажешь? Браво!

Рай из опилок и клея

– Людмила Марковна, от вас ожидали фееричную комедию, а вы сняли пронзительную историю про незрячего музыканта Олега Аккуратова…

– Мы с Сергеем Михайловичем (мужем. – Авт.) увидели Олега на одном из фестивалей и были потрясены его талантом. Он вырос в специальном музыкальном интернате, где его научили нотной грамоте. В 4 года он сыграл на слух Первый концерт Чайковского. С семи лет участвовал в международных конкурсах наравне со зрячими, везде получал гран-при. Как-то на дне рождения Эльдара Рязанова я рассказала про Олега Михаилу Швыдкому, он очень чуткий человек и сразу сказал, что надо срочно писать сценарий и снимать кино. Обещал помочь и сдержал слово.

– В фильме ваша героиня Анна берет шефство над слепым музыкантом, а в реальности «Пестрые сумерки» изменили судьбу Олега Аккуратова?

– Это очень больная тема. Как только Олег начал делать успехи, запахло деньгами, нарисовался папа мальчика Борис Аккуратов, которому раньше не было до сына никакого дела, как, впрочем, и матери, которая родила его в 15 лет – слепого да еще и с ДЦП. Папаша оформил над ним пожизненное опекунство и теперь живет на пенсию сына по инвалидности, а также сколотил под него джаз-банду, и Олег вместе с ней выступает по кабакам города Ейска. Вместо Чайковского и Моцарта играет попсу и шансон. Содержит новую семью отца. Олега ждут в Америке – в школе, где учились Стиви Уандер, Рэй Чарльз и другие слепые музыканты, но отец ничего не хочет слышать – ему нужны живые деньги каждый день. Нам звонят из Америки, умоляют: «Сделайте что-нибудь! Он же гений, станет через год миллионером!» Но что мы можем?

– Вам понравилась роль кинорежиссера?

– На самом деле у меня не было никаких амбиций, просто так вышло, что за неделю до начала съемок режиссер сделал нам ручкой. По сути процессом съемки руководил оператор Дмитрий Коробкин. Я параллельно работала над музыкой и стихами. Тексты ни у кого не заказывала – они сложились из поэтических произведений, которые мне дарили замечательные люди после концертов. К примеру, заглавная песня со словами: «Когда судьба бросает шанс, хватай его, лови…» родилась на основе стихов 19-летней девочки из Ижевска. Для написания последней темы фильма я использовала аж семь стихотворений разных авторов.

– У вас в фильме очень красивая Москва.

– Да, это многие отмечают. Один телеканал даже просил продать им эти кадры для заставки.

– Говорят, вы приходили на площадку в 6 утра – раньше всех.

– Считаю, что учить других можно не нотациями, а только собственным примером. Кино – это моя жизнь. Когда я вхожу в маленький задымленный павильон, где ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, где пахнет смесью дыма, опилок и клея, понимаю: вот он – рай!

– Начало съемок фильма как раз пришлось на разгар кризиса. Как вам удалось довести дело до ума?

– Госкино всем дает одинаковую сумму, на которую снять кино невозможно. У нас были договоренности с хорошими компаниями, но из-за кризиса все рухнуло. Мы снимали фильм на собственные средства, обросли долгами, но тем не менее в нем звучит музыка в исполнении живого симфонического оркестра, что большая редкость для кино. Мы перевезли в Горки Ленинские, где проходили съемки, всю нашу мебель и посуду. Когда перевозили, забыли предупредить об этом женщину, которая делает у нас дома уборку, и она страшно перепугалась, решив, что нас ограбили.

– Ну и как, уцелела посуда во время съемок?

– Увы, грохнули-таки антикварную вазу, которую мне на день рождения подарил Анатолий Чубайс. Но вы ему не говорите…

К сожалению, в фильм не вошла сцена, где моя героиня принимает ванну – ту самую, в которой в свое время плескался сам Ленин.

Не надо мне вашей звезды!

– Хотите еще снимать?

– Ага, тигр хочет мяса, да кто ж ему даст… Бессмысленно. «Пест­рые сумерки» вряд ли окупятся…

– В сентябре этого года в Смоленске в рамках кинофестиваля «Золотой Феникс» заложили мраморную звезду с вашим именем. Как-то вы сказали, что готовы получить звезду в любом городе, кроме Москвы. С чем это связано?

– Меня особенно любили тогда, когда я не снималась. Когда часто мелькаешь на экране – многих начинает раздражать, намекали: дай-ка нам поработать. Когда решили заложить мою звезду в столице, мне позвонили из оргкомитета и разговаривали таким тоном, будто делают мне одолжение. И я сказала: не надо мне никакой вашей звезды! И на концерт не поехала. Никто и не заметил. А зачем, если Елена Воробей сделала на меня прекрасную пародию? Всем понравилось. Кстати, на «Мосфильме» висят портреты всех звезд нашего кино, кроме моего. Думаю, это очень правильно. Я всегда была неудобной, ни в какой партии отродясь не состояла, как и гениальная Нонка Мордюкова. Мы с ней – две народные артистки СССР – без партбилетов. Нас ни в какую партию не засунешь. Я также не член никакой академии, гильдии, ничего ни от кого не жду. Но вдруг мне дают «Нику» – награду, которую я всегда презирала, начиная с того момента, когда статуэтку за роль второго плана в фильме «Вторая попытка Виктора Крохина» должны были дать великому, моему любимому актеру Николаю Рыбникову и не дали. Вскоре Коля ушел из жизни…

– Но тем не менее в прошлом году вы взяли «Нику».

– Да, потому что номинация замечательная – «За честь и достоинство». Это больше, чем звезда в Москве. Пусть лучше будет звезда на Смоленщине, ведь на этой земле в деревне Дунаевщина в 1898 году родился мой папа. Там во время войны на глазах у моей бабушки Федоры Ивановны немцы повесили ее сына, моего родного дядю Михаила – партизана. И она через три дня умерла…

– На съемках фильма «20 дней без войны» вы называли вашего парт­нера Юрия Никулина папой. Что в нем было от вашего отца?

– Да ничего. Просто тогда умер мой папа, и мне нужно было кого-то называть папой. Я и мужа Сергея иногда так зову. Плохо мне без этого слова. Я не знаю, где у нас находится душа, но когда становится невыносимо, что-то там внутри крутит-вертит, я спешу к папе – на кладбище, чтобы выговориться. Потому что меня никто никогда так не любил. Я испорчена им. Увы, ни один мужчина не дал мне такую степень обожания, как он. И к своему юбилею я сделала себе главный подарок – записала аудиокнигу «Мое взрослое детство», где рассказала про папу и про себя рядом с ним. Сподвиг меня на это грандиозный человек Виталий Вульф. Он сказал так мягко и нежно: «Люся, надо».

– В этом году к юбилею Победы вышло много фильмов о войне. Вы что-нибудь смотрели?

– В Смоленске посмотрела «Брестскую крепость» некоего Александра Котта. Вот это я понимаю. Именно так война и начиналась. Мы с вами сидим, пьем чай, беседуем, и вдруг – трах-бах – и все кончилось. Только что росли цветы, а уже все дымится. Я в детстве бегала вокруг горы замерзших трупов, играла. На моих глазах из проруби вытаскивали покойника и продолжали брать воду – приспособились, привыкли…

Кино давно умерло

– Вы работали со многими режиссерами, и нередко ваши отношения складывались сложно, как, например, с Петром Тодоровским на съемках «Любимой женщины механика Гаврилова»…

– Петр Ефимович – талантливый режиссер, но он на тот момент давно не снимал и ему хотелось, чтобы я играла Риту из неореализма, а я трактовала свою роль иначе. Потому что женщина, которая влюблена, из кожи вон вылезет, влезет в долги, но найдет возможность выглядеть как королева. Мы ужасно разругались, после картины долго не общались… Но недавно у Петра Ефимовича был юбилей, мы с ним пели песни, даже всплакнули, и он признался: «А знаешь, Люся, ты была совершенно права. Это благодаря тебе я приодел Наташу Андрейченко в «Военно-полевом романе». Ты меня научила, какой должна быть женщина».

– Кто из актеров был для вас самым желанным на площадке?

– Мне повезло, я играла с великими мужчинами. Но есть три человека, с которыми всегда возникал момент интуитивной близости. Мы могли не видеться месяцами, но стоило оказаться в кадре плечом к плечу и – как будто не расставались никогда. Это Олег Борисов, Андрей Миронов и Никита Михалков.

– Были на недавнем юбилее Никиты Сергеевича?

– Нет, я в Питере была в те дни. Мы давно не виделись, некогда дружить.

– А кто из молодых актеров вас цепляет?

– Вы знаете, меня поразил Михаил Пореченков в «Ликвидации». Он так правдиво смотрел на певицу, с таким неподдельным умилением, именно так после войны офицеры заглядывались на женщин. Я просто заболела этим эпизодом. Он молодец на триста процентов! Дмитрий Дюжев мне нравится, главное, чтобы он имел дело с хорошими режиссерами, не опустился. Евгений Миронов уже состоялся как актер. А вот из женщин мало кто нравится. Разве что Чулпан Хаматову назову.

– А какой из ваших 96 фильмов вам особенно дорог?

– «Старые стены». Я до сих пор благодарна режиссеру Виктору Трегубовичу за то, что он выиграл эту лотерею в тот момент, когда я была на грани жизни и нежизни, когда я была никому не нужна и думала, что мне больше не суждено работать в кино. И вдруг появилась роль – такая далекая от меня. Я сама не верила, что смогу сыграть.

– Разве есть роль, которую вы не смогли бы сыграть?

– Берусь иногда за откровенно плохие роли – ради выживания. Часто понимаю, что не нужно лезть, но лезу… И вообще, родная моя, вы в курсе, что я уже 20 лет на пенсии?! Да, если где-то пригласят – работаю. Я не из шоубизнеса, я киноактриса, это разные сферы и профессии. Кино давно умерло. Все сложно.

– Но вы по-прежнему востребованы.

– Вам так кажется. Скажу одну вещь – никогда у советского и постсоветского актера не было свободы, а свобода – это материальная основа. Поэтому, после того как пришла перестройка, настоящее кино кончилось. Один за другим стали уходить из жизни прекрасные актеры – от нищеты. Я держусь, потому что могу работать на эстраде.

– Неужели власть вас никак не поддерживает?

– Никак. У нас одни долги после съемок фильма. Думали даже квартиру продавать…

– Бывший мэр Лужков называл вас своей любимой актрисой.

– Да, он мне признавался в этом. Все время приглашал откры­вать вместе с ним то школы, то больницы. Я ему какой-то приз вручала. Потом прошло время, случайно встретила его, поздоровалась, а он так сухо мне ответил, что я сразу отошла и подумала: что-то неладно с ним, точно перешел какие-то флажки. К тому же о чем говорить, если мы много лет не могли решить проблему с лифтом и ходили пешком на шестой этаж? 18 мая этого года нам должны были лифт установить и запустить, но не тут-то было. И вдруг – о чудо! На третий день работы нового мэра Москвы лифт заработал!

– Думаете, Собянин распорядился?

– Понятия не имею, я с ним пока не знакома.

Расстраиваюсь, когда читаю о себе херню

– В каких странах вам довелось бывать и где особенно понравилось?

– Мне кажется, что в прошлой жизни я родилась в Италии. Знаю наизусть Рим – люблю его, просто умираю. Долгое время пришлось провести в Штатах. Мне нравятся в Нью-Йорке 57-я улица, где Карнеги-холл, 46-я и Бродвей, где мюзик-холл. До глубины души меня поразила Куба, в Гаване я представляла ретроспективу моих фильмов, в один день показали сразу 13 картин, пела на испанском. Но с Фиделем встретиться не удалось. Индия тоже удивительна. Есть там такое местечко – Бангалор, где круглый год 26 градусов тепла, там глухие роскошные места, красивейшие озера, величественные слоны. Я была в гостях у Святослава Рериха и его индийской жены, которая смешно называла его «Сватослав Ныколаевыч». Я пела ему русские романсы, те, которые он никогда не слышал, мы провели чудный вечер.

– Вы говорите, для вас главная дата – 9 мая.

– Да, я с этим живу. Мы с мужем останавливаемся перед каждым памятником, где стоит раскрашенный серебрянкой воин. Недавно были на Курской дуге. Очень люблю солдат, офицеров, пою песни военных лет для ветеранов всех войн, «афганцев» и «чеченцев».

– Свои юбилеи не любите, а день рождения мужа?

– Каждый раз в феврале мучаюсь, что подарить (смеется). Ну, получит он очередную рубашку «два икс эль». Что касается меня, я бы хотела одного – чтобы меня тихо оставили в покое, но понимаю, что никто не оставит, что у всех есть галочка. Я очень расстраиваюсь, когда читаю о себе всякую херню: то у меня отнялись ноги, то от меня муж ушел. У меня все нормально. Но не спрашивайте меня о будущем. Я просто живу с достоинством и решаю проблемы по мере их поступления. А если кто меня обидит – будет иметь дело с моим мужем.