Николай Досталь: Михалков выстроил вертикаль, копируя Путина

Импозантный, как английский лорд, при этом очень подвижный и непринужденный, он странно смотрелся в сиротской обстановке, где мы устроились для разговора. И куда его без конца подходили поздравлять – на последнем Московском кинофестивале фильм Досталя «Петя по дороге в царствие небесное» получил главный приз. На днях картина вышла на российский экран.

Наш ответ «Форресту Гампу»

– Вашего Петю уже называют русским Форрестом Гампом. Как вам такое сравнение?
– Только отчасти согласен, потому что совсем другой фон, другая почва, другое окружение. Но он такой же добрый, доверчивый и беззащитный. В этом их сходство.

– Добрый-то он добрый, но его губки поджатые, непомерная серьезность меня очень тревожили на протяжении всего фильма. А что, если бы ему дали не деревянный пистолет, а настоящий? И власть получил бы не иллюзорную, а реальную? Остался бы он таким же добрым?
– Да он даже защищаться не умеет, не то что нападать. Просто по форме положен пистолет, пусть даже без патронов. А тут мало того что без патронов, так еще и деревянный дают. Конечно, его это малость обескуражило и удивило. Нет, вы абсолютно не правы, что от него можно ждать чего-то плохого, он, бесспорно, человек совсем не опасный. Я уверен, что, даже будь у него настоящий пистолет с патронами, он скорей всего их вынул бы и положил где-нибудь отдельно.

– Вы оставили Петю на дороге в царствие небесное. Так попадет он туда в итоге или нет?
– Кому ж там еще быть, если не Пете – стремится каждому помочь, кто ни попросит. Таких среди нас немного. Их всегда был недостаток, но сейчас, по-моему, особенно не хватает. Кино не может изменить мир, но отношение человека к миру – это еще возможно. И мне кажется, что такие герои, как Петя, могут подвигнуть людей быть добрее и сострадательнее. В фильме наш герой в основном такую реакцию у окружающих и вызывает. И хотя кино заканчивается трагически, я все-таки надеюсь, что зрители увидят там свет.

– Вы взялись за эту картину потому, что в жизни не хватает добра и света?
– Вообще-то мы собирались делать фильм по повести Михаила Кураева «Капитан Дикштейн». Когда начали планировать бюджет и приехали в Кронштадт, то увидели, что сейчас нам этот проект не по карману – пейзаж сильно изменился, все линкоры, хоть мало-мальски похожие на те, что нам подходят, распилены на металлолом… Больше в шутку я спросил Кураева, нет ли у него чего подешевле. И он, как фокусник, вытащил из рукава кролика – повесть «Петя по дороге в царствие небесное». Я прочитал и сказал: «Да, это то, что нужно».

– Долго искали актера на роль Пети?
– Да нет, недолго, потому что рамки роли были довольно узкие – 20 лет, высокий, «как шлагбаум, который перекрывал дорогу на улице» – цитирую повесть. Стали смотреть училища и в «Щуке» нашли его, Егора Павлова. И по-моему, я не ошибся в выборе. Егор молодец. А его отец – Юрий Павлов, он у меня в «Штрафбате» небольшую роль играл, тут играет главного инженера ГЭС. Они все, и мама в том числе, в театре Погребничко служат.

Я награды коллекционирую

– Много говорили о том, что последний Московский кинофестиваль был рекордным по числу российских фильмов. По-вашему, это хорошо или плохо?
– По-моему, не очень хорошо, это снизило международный уровень фестиваля. Видимо, у отборщиков все-таки были проблемы: заполучить хорошую иностранную картину трудно, все хотят в Канны, Берлин и Венецию, а Москве – уж что остается.

– И у вас было это естественное желание, вы ведь тоже предлагали свою картину на Берлинале…
– Разумеется, потому что те фестивали более значимые для мирового кинематографа и для прокатной судьбы картины.

– …но ее не взяли.
– Может, эта история показалась им слишком русской, точнее, российской. У них существует масса поводов не взять и столько же неожиданных причин взять. Бывает, и политическая конъюнк­тура срабатывает, и моде фестивали подвержены, например сейчас в фаворе Иран, раньше были Китай и Корея. Они не объясняют, почему не взяли.

– В кризис какие мысли при получении фестивальной награды приходят в голову первыми – «Слава Богу, прокат, а с ним и касса гарантированы»?
– Конечно, ничего не гарантировано. Но отдавая картину на фестиваль, мы надеялись, что о ней узнают. Неважно, наградят – не наградят. Пусть даже поругают. Что бы ни говорили, лишь бы говорили. А уж если главный приз дали, то это сильный толчок картины к зрителю, на экран. Ну и конечно, приятно было по-человечески и продюсеру картины, и мне. Я вообще люблю подарки. А кто их не любит? Я награды коллекционирую, они у меня стоят в ряд на шкафу, посмотрел на них – и тщеславие «подкормлено». Творческому человеку признание необходимо, как без него?

– Получая «Золотого орла» за телевизионный фильм «Завещание Ленина», вы сказали на церемонии: «На этот раз всё по справедливости». То есть получил награду – значит, по справедливости, не получил – жюри ангажированное?
– Это я напомнил академикам номинировавшийся двумя годами ранее «Штрафбат». По всем параметрам именно он тогда должен был получить «Золотого орла» – по рейтингам, по критике, резонансу, теме… Даже я, не сочтите за нескромность, понимал, что среди своих конкурентов – «Детей Арбата» и «Сармата» – фильм лидирует. Но лучшим академики назвали «Сармат».

– Берясь за «Завещание Ленина», вы говорили, что и для вас, и для автора сценария Юрия Арабова открыть людям Шаламова – своего рода миссия. Сейчас можно сказать: удалась она или провалилась?
– Со всеми издержками и компромиссами – удалась. Его хотя бы начали читать, что важно, ведь произведения Шаламова – это предостережение, что может произойти со страной и обществом, если власть не окорачивать, они дают понимание, как не опускаться до рабов. Чтобы донести это, Варлам Тихонович жизнь положил: жена ушла, дочка с ним рассталась, а он писал, как волк-одиночка. Даже от сотрудничества с Солженицыным отказался, когда тот предложил вместе писать «Архипелаг ГУЛАГ». Сказал: «Нет, я один». Я считаю, что мы сделали о Шаламове большую серьезную работу, и если кто-то захочет узнать подробнее об этом великом русском писателе, картина им поможет.

– И тем не менее «Завещание Ленина» ни разу не повторили.
– У нас власть все время старается сделать прошлое лучше, вместо того чтобы делать лучше настоящее и будущее. А в «Завещании» это прошлое выглядит не так хорошо, как хотелось бы нынешней власти.

– Роль Шаламова почему-то не стала для прекрасного актера Владимира Капустина пропуском в большое кино. Вот только у вас же в «Пете…» и сыграл небольшую роль.
– Если предлагают муру, а не хорошие, значимые роли, то правильно делает, что после Шаламова не хлопочет лицом. Да и не очень-то я вижу большое кино. Где оно? Только большие, высокобюджетные «Острова обитаемые». Вот и хорошо, что ему там места нет.

Все можно, если Михалков захочет?

– Только не убивайте за следующий небанальный вопрос: над чем вы сейчас работаете?
 – Опять же вместе с Михаилом Кураевым для канала «Россия» написали сценарий и рерайт 16-серийного художественного фильма «Раскол». Снова ставлю перед собой еще и просветительскую миссию, ведь мало кто знает, что такое раскол в Русской православной церкви, кто такие протопоп Аввакум, патриарх Никон, царь Алексей Михайлович Тишайший, его сын Федор Алексеевич… Это был конец средневековой Руси. Мы много знаем о Грозном, потом о Петре, а что было между ними – почти ничего. Ни в литературе, а уж тем более в кино этот сложный драматический период нашей истории практически не присутствует.  

– Кстати, насчет раскола. Вы на чьей стороне в Союзе кинематографистов, когда то один съезд, где выбрали Хуциева, то другой, где выбрали Михалкова, потом суды по поводу их легитимности и так далее?
– Я голосовал за Хуциева. Никита Сергеевич выстроил вертикаль власти в союзе, копируя своего главного и любимого зрителя – Владимира Владимировича Путина. Может быть, в государстве российском она сейчас и нужна, не знаю, не уверен. Но в творческой организации надо общаться по горизонтали, а он сам назначает правление, секретариат… Зачем нам авторитарный режим в творческом союзе? Вы вспоминали, как я получал «Золотого орла» за «Завещание Ленина». Тогда в номинацию «Лучшая мужская роль в телевизионном фильме» я предложил сразу двух актеров, сыгравших Шаламова – Клааса и Капустина. Нет, возражают, нельзя, по регламенту – только одного. Проходит день-два, снова звонят с этого «Орла» и говорят: «Можно двоих выдвигать». А что, спрашиваю, случилось вдруг? Да вот Никита Сергеевич выдвинул 12 артистов за роли присяжных в своем фильме. Оказывается, все можно, если Михалков захочет, в том числе и регламент национальной премии менять. Притом всегда заявляет, что никакого отношения к руководству этой премии не имеет, президент – Наумов, а он – рядовой член…

– А что касается задач Союза кинематографистов?
– Его структура, созданная сверху для поддержки государственной идеологии, давно себя изжила. Надо создавать профессиональный союз, как это делается во всем мире, потому что объединяет нас профессия, а не творчество. Оно, наоборот, разъединяет. Ну что общего в творчестве Германа и Михалкова, Дыховичного и Говорухина, Абдрашитова и Суриковой? Ничего. Только то, что все их картины на русском языке. Творчество – вещь сугубо индивидуальная, если не сказать интимная. А вот профессиональные интересы – борьба с видеопиратством, авторское право, социальные страховки, помощь безработным – это объединяет всех: Михалкова, Хуциева – всех. На выходе из «Пушкинского», когда я получил за «Петю…» «Золотого Георгия», Никита Сергеевич меня так обнимал и целовал, что пошли разговоры: оппоненты Михалкова перешли в круг его друзей. Нет, ребята, мухи отдельно, котлеты отдельно.

– Если вы сейчас по-юношески мятежны и непримиримы, то каким же были в молодости?
– Ни бунтарем, если вы об этом, ни диссидентом я не был. Мы с братом (Владимир Досталь – продюсер. – Авт.) рано остались без родителей, отец, он был кинорежиссером, погиб в 1959 году во время съемок своего фильма, когда ему было всего 50 лет. Его сестра, которая нас воспитывала – мама-то наша еще раньше умерла, – рассказывала, как отец не хотел, чтобы мы шли по его стопам. Но когда его не стало, «Мосфильм» над нами взял опеку – и мы стали там работать. Сначала Володю взяли помощником режиссера, потом я туда устроился. И так же, как и отец, был против, чтобы мои дети шли в кино, хотел, чтобы у них в руках была какая-нибудь прикладная профессия. Как-то моего сына, ему тогда было пять лет, спросили в детском саду: «Кем у тебя папа работает?» Он хорошо ответил: «Никем не работает, он кино снимает». Устами младенца… Режиссер – это все-таки мистификатор, чего-то снимает целый год, лях его знает, потом люди смотрят на белую простыню, рыдают, смеются…

– Чем же ваши сыновья занимаются?
– Да в том-то и дело, что из моих мечтаний ничего не вышло: они оба с кино жизнь связали, младший – по административной линии, старший – второй режиссер. Но с собой я их не беру снимать, чтобы их не воспринимали как папенькиных сынков. Жена со мной работает, она – художник по костюмам, а сыновья – нет, переживаю за них в отдалении. И как ни уговариваю себя, что дети уже взрослые – одному 27, другому 28, не очень-то получается. Мне все кажется, что их надо учить, оберегать, подсказывать… Иногда очень возбужденно реагирую на какие-то их поступки. Жена меня за это все время корит, но себя не переделаешь.