Андрей Макаров: Хамство всегда имеет фамилию

Возвращение в эфир депутата Андрея Макарова стало настоящим событием нового телесезона. Хотя поначалу это казалось утопией. Помня, какой была «Справедливость» на РЕН, многие сомневались, что ведущему дадут работать на «Первом». Но кажется, всё получилось: критики Макарова сдержанно хвалят, а зрители через сайт, звонки и письма атакуют «Свободу и справедливость» просьбами рассказать об их проблемах. И только один человек до конца не уверен в правильности принятого решения – это сам ведущий.

Закрытых тем на ТВ не осталось?

– Что вы чувствовали, приступая к работе на «Первом»?

– Самый тяжелый вопрос. Никто не задал его. Это все такие вопросы будут?..

– Посмотрим.

– Коротко не ответишь. Не собираюсь ничего скрывать и делать вид, что мне было все равно. Мне было не все равно… Мне было очень тяжело уйти из эфира. Еще примерно полгода после закрытия «Справедливости» мне снились неснятые программы: что-то происходило в стране, и я видел сны, какая бы об этом могла получиться передача. А потом я просто перегорел.

Возвращение в эфир…. Я не понимал, надо ли это делать. Слишком сильные были чувства, когда всё оборвалось. Был ли страх? Нет. Но мне бы не хотелось, чтобы нынешнюю программу на «Первом» люди сравнивали с тем, что я делал на РЕН. Все равно в одну реку нельзя войти дважды, бессмысленно что-то копировать. Можно долго обсуждать «Справедливость», но главным для зрителей была сенсационность тем, которые впервые прорвались на экран. Дело Сергея Магнитского, с которого мы начинали, история Веры Трифоновой – на их обсуждение было наложено табу. Мы нарушали его, и за это нам многое прощалось: затянутость сюжета, много рассуждений и пр. Как сказал мой очень близкий друг и человек, который для меня является, может быть, наивысшим авторитетом, – Анатолий Лысенко, «существует смелость людей, идущих вторыми по разминированному полю».

После «Справедливости» поднятые нами темы стали брать все кому не лень. Та же реформа МВД, из-за разговора о которой нас на РЕН и закрыли, – уже через месяц ее обсуждали повсюду и даже острее, чем было у нас. Просто мы были первыми. Повторить это невозможно. Сегодня закрытых тем на телевидении не осталось, само по себе обсуждение сенсацией уже не является.

Тогда возникает вопрос: «С чем ты приходишь?» В связи с «Первым каналом» было много разговоров, что «это вам не РЕН». Но все знают: своих взглядов я не менял. Понимая это, «Первый» все-таки предложил мне делать передачу. Считаю, что это поступок.

– Вас упрекают в отсутствии резкости, масштабных тем. Мол, вы сегодня не такой, как вчера…

– Вот этого-то я и опасался – что сравнения пойдут не по качеству программы, а по тому, что «никаких сенсаций». Готов воспринять какую угодно критику себя как ведущего, потому что в этом деле не профессионал и не претендую на мастерство. Но когда я услышал, что у нас в «Свободе и справедливости» мелкие темы, то несколько удивился.

Например, истории ветеранов войны, которые не получают квартир, положенных по закону. Причем самих ветеранов в студии нет – они уже не могут встать с постели. Деньги выделены, необходимые решения есть, но жилья старики по-прежнему не видят. Конечно, если бы мы говорили о сталинских репрессиях, то да – там миллионы жертв, масштаб виден. А ветераны… Господи, сколько их осталось-то там? Действительно, наверное, «мелковато»… Или мальчик, который в 14 лет не хочет учиться, так как каждый день должен рано утром пройти 7 км до школы, а потом столько же обратно. Ведь школу в его родном селе закрыли, как и тысячи других таких школ…

Нет смысла напоминать, что год назад эти же темы на РЕН были «крупные». Может, я не прав, но такое ощущение, что если сегодня в программе не произнесли 3 раза имя Ходорковского и не сказали 4 раза слово «ЮКОС», то она не удалась независимо от того, чему была посвящена. Кстати, свое мнение о ЮКОСе я не раз высказывал, но, помимо Ходорковского, в стране живут еще 142 миллиона человек.

Хамство всегда имеет фамилию

– Мелкие скорее гости, призываемые вами к ответу. Не шишки, а рядовые чиновники.

– В студии бессмысленно сталкивать человека с министром, который его в жизни не видел и решений по нему не принимал. Мне неинтересен чиновник «вообще». Я хочу показать именно того, который оставил след в жизни нашего героя. Именно он в глазах простого человека олицетворяет собой власть. Не Путин, не Медведев, не министр, а самый что ни на есть мелкий чиновник. Хамство, нарушение закона – они всегда имеют конкретные фамилию, имя и отчество. А дальше мы пытаемся разобраться, почему так происходит, кто виноват, а главное, что делать.

Что мы хотим от передачи? Просто показать? Или все-таки получить какой-то результат? Если просто показать, то это бессмысленно. Поверьте, мне в Думе есть чем заниматься, меня от работы депутата никто не освобождал. Важнее всего, сумеем мы помочь человеку или нет. Это уже совсем не телевизионное стремление, скорее адвокатское. Судьба человека – вот что главное. Интересно это или нет? А я не знаю. Если нет, значит, программа закроется.

– Вы приходили на РЕН с одним условием: если снимут хотя бы одну программу – тут же уйдете. С «Первым» играете по тому же правилу?

– Нет, здесь я такого условия не ставил. Я хочу сделать так, чтобы программа работала на людей, и прекрасно понимаю: на РЕН и на «Первом» разная степень ответственности. Пригласившие меня на «Первый» рискуют гораздо больше.

– Первая же программа, которую вы тут сняли – «Полицейский беспредел», – еще не вышла в эфир. Она навсегда на полке?

– Я не люблю громких названий. Не было программы «Полицейский беспредел». Однако готов подтвердить, что передача о полиции была снята с показа. Есть только одно «но». Она не вышла в эфир по моей личной просьбе. Я считаю, что она не получилась.

Очень хотел на «Первом» сделать программу об МВД. Ту, что должна была вый­ти на РЕН, руководство этого канала сразу размагнитило, хотя у меня сохранилась копия. Я не выкладывал ее в Интернет, ее никто, кроме меня, не видел. Эта программа значит для меня очень многое, и я бы не хотел, чтобы в эфир вышла программа, которая была бы хуже той, что мы сняли на РЕН. А это было не просто хуже… и виноват в этом только я.

– Воспринимаете как личное поражение, что закон «О полиции» все-таки был принят?

– Я депутат Госдумы и отвечаю за всё. Не готов делить происходящее на то хорошее, что принято благодаря мне, и на то плохое, что принято, несмотря на то, что я был против. В этом разница между мною и оппозицией, которая свои неудачи объясняет происками «Единой России», кого угодно. Всегда исхожу из того, что, если что-то не получилось, значит, я был недостаточно убедителен, не смог доказать свою правоту. Я предложил 56 поправок в закон «О полиции», и ни одна не была принята. Для меня это повод продолжать работу.

Приведу пример. 6 лет пытался провести закон о недопустимости арестов предпринимателей, проходящих по налоговым делам, на предварительном следствии. Я «стучался» с проектом во все двери. А потом этот законопроект поддержал Борис Грызлов. И проект из сказки, в которую никто не верил, превратился в закон. Когда мы делали программу по делу Магнитского, я попросил прощения у его матери за то, что не успел… Закон был принят спустя несколько месяцев после смерти Сергея.

После выборов 4 декабря жизнь не заканчивается

– Этим летом вы участвовали в праймериз в Нижегородской области и заняли 6-е место, обойдя Бабкину, но уступив Сафину…

– Серьезно? Шестое?

– А вы как будто не следили за результатами?

– Можете не верить, но действительно узнал от вас.

– Вы просто так, прогуляться ездили?

– Я знал, что вошел в десятку – и всё. Не кокетничаю абсолютно. Как бы вам объяснить?.. Огромное количество людей считают, что 4 декабря жизнь заканчивается, что выборы – та цель, которую ты достиг и умер. Ради того, чтобы попасть в Думу, они готовы на все что угодно. У меня нет такой цели, поверьте.

Мне есть чем заниматься. Я адвокат, наверное, не самый плохой. И адвокатурой смогу больше зарабатывать, чем депутатством. У меня есть телепроект, если «Первый канал» меня еще потерпит немножко. Просто в Думе я занимаюсь конкретными вещами. И если сочтут, что я ими занимаюсь хорошо, буду здесь снова.

– Насчет справедливости вашего попадания в список у одного человека есть большие сомнения. Константин Затулин, участвовавший вместе с вами в праймериз в Нижнем, очень обиделся, что вы прошли, а он нет. Затулин утверждает, что списки были составлены заранее и что вас включили по рекомендации сверху.

– Если бы люди предпочли мне господина Затулина или кого-то другого, я бы не стал говорить, что все было предрешено. Кстати, припоминаю, честность и справедливость результатов праймериз перед прошлыми выборами, которые господин Затулин блестяще преодолел в Москве как член команды Юрия Михайловича Лужкова, не вызывали у него никаких сомнений.

Как-то Николай Озеров, комментируя один футбольный матч, который наша сборная проиграла, сказал: «Да, у нас есть серьезные вопросы к судейству матча. И вопросы не только у нас, но и у других команд, которые уже вылетели из турнира».

– Объясните еще одну метаморфозу. В 1993 году, когда вас назначили руководителем комитета по борьбе с коррупцией, Аман Тулеев сказал: «Макаров – главный адвокат взяточников… не очень интеллектуальный человек, но очень услужливый». Проходит 10 лет, и в 2003 году, приглашая вас своим замом в Кемеровскую область, он же называет вас «очень опытным адвокатом, который вел сложнейшие процессы и все их выиграл». Я понимаю, что политики еще и не так мнения меняют, но всё же.

– Я думаю, что этот вопрос лучше адресовать к Аману Гумировичу. Не готов комментировать действия, слова и поступки других людей. Могу сказать одно: взгляды в этой жизни не меняются только у шизофреников.

– Идя к Тулееву, вы знали, что он о вас говорил?

– Конечно.

– И вас это не покоробило?

– Нет. Я рад, что его мнение обо мне улучшилось. Знаю людей, у которых мнение обо мне изменилось в обратную сторону.

В каком тайном обществе участвует Макаров?

– Вы сказали в Нижнем, что идете в Думу последний раз. Почему?

– Я в политике очень много лет, и жизнь научила меня никогда не говорить «никогда». Не знаю, что будет через 5 лет. Но мне сейчас 57…

– Устали?

– Устаешь, когда вечером доходишь до постели. А утром уже вроде ничего. (Смеется.)

Не знаю… Мне повезло в адвокатской карьере, хотя и говорят, что «не дай бог жить в эпоху перемен». Я вел самые интересные дела советского периода, в Верховном суде СССР – это вершина судебной системы. Думаю, что я единственный адвокат в СССР, который имел 5 полных оправдательных приговоров. А это было время, когда оправдательные приговоры не выносились. Первое в истории СССР дело о защите чести и достоинства, выигранное у всемогущей тогда газеты «Правда»: я представлял по этому делу интересы Галины Старовойтовой. Мне посчастливилось быть знакомым с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. По его просьбе я представлял интересы журналистов ногинской газеты «Знамя коммунизма». От них требовали опубликовать знаменитую статью Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами!», а они отказались, и их за это уволили. Потом я был представителем президента в Конституционном суде по делу КПСС, получил доступ к Особой папке и увидел реальную историю нашего государства. Я ведь был такой же «правоверный», как все. Так же ночь не спал, когда в пионеры принимали, в комсомол… Я участвовал в написании Конституции, был руководителем рабочей группы по подготовке Налогового кодекса, писал закон об адвокатуре, которым мы сегодня пользуемся. Наконец, я смог реализовать себя на телевидении. Многое, кажется, уже сделано, пройдено. Может быть, хватит?

– Дочери продолжают ваше дело?

– Три дочери – лучшее, что есть в моей жизни! Две старшие работают адвокатами, а младшая, ей сейчас 12 лет, не знаю, кем будет. Наверное, тоже юристом. Хотя пока не собирается.

Мне хочется, чтобы им в жизни было полегче, чем нам, и для этого все готов сделать. У меня абсолютно совковое мышление. В тех же Штатах ребенка родители в школе выучили – и пустили дальше в самостоятельное плавание. Мы же должны довести до пенсии. Как говорят индусы, это наша карма.

– А шахматный клуб имени отца помощника президента Дворковича посещать на пенсии планируете?

– Давно не был, к сожалению. Нет времени.

– Но вы международный мастер и даже были президентом Российской шахматной федерации. Пока вас не сместил Илюмжинов.

– У вас не совсем точная информация. Именно Илюмжинов, став президентом ФИДЕ, предложил мне пост вице-президента. Более того, этот пост с тех пор закреплен за президентом Российской шахматной федерации как признание вклада и роли России в истории шахмат. В чем вы правы, у нас с Кирсаном были разные отношения, но это никогда не мешало нам быть друзьями. А главное, и он, и я в самые критические моменты всегда были готовы сделать шаг назад, глубоко вдохнуть, сосчитать до 10 и начать искать компромисс. Политика – это всегда компромисс.

В самом начале 50-х годов уже прошлого века в конгрессе США творилось то же, что у нас в политике сейчас. И однажды 5 сенаторов из двух партий встретились за завтраком и сказали: «Ребят, мы боремся уже не за что-то, а друг с другом, переходим на личности. Давайте найдем тему, которая бы нас объединяла, и будем каждую неделю встречаться здесь за ее обсуждением». Они нашли такую тему, для Америки довольно типичную – идеи Иисуса Христа. Сегодня Национальный молитвенный завтрак в первый четверг февраля каждого года собирает в отеле «Хилтон» в Вашингтоне 4000 человек. Люди приезжают со всего мира. Такие завтраки с легкой руки американцев пошли в разные страны.

– Кроме России.

– Почему? Такая группа есть и у нас. Мы точно так же собираемся по средам и обсуждаем… Правда, не только Иисуса Христа. Я человек нерелигиозный. Но есть и другие объединяющие темы.

– И кто в вашу компанию в­ходит?

– О-о-о! Это большая тайна.

– Масонское общество?

– Замечательные люди, которые много лет знакомы. Мы стремимся понять друг друга, а для этого нужно научиться слушать друг друга, посмотреть друг другу в глаза.