Максим Шевченко: Рабами бывают те, кто ни во что не верит

Журналист, религиовед и политолог Максим Шевченко решил баллотироваться в губернаторы Владимирской области, где мы его и застали – он работает над преодолением муниципального фильтра. Незадолго перед этим он вышел из Совета по правам человека и лишился места в президентском Совете по межнациональным отношениям. Короче, бурная жизнь.

Шевченко всегда вызывает крайние эмоции, причем чаще всего искреннюю и беззаветную ненависть. Он даже, кажется, научился находить в ней источник сил. Убежден я в двух вещах: во-первых, он верит во все, что говорит. Это не делает его убеждения более симпатичными для меня, но его самого – делает безусловно. А во-вторых, он хороший поэт, как и его учитель Гейдар Джемаль, которого я тоже ценил прежде всего в этом качестве.

Собянин «теряет берега»

– Для начала: почему Владимир?

– Во-первых, очень символичный регион: древняя столица России, Андрей Боголюбский туда ее перенес из Киева. Основан Владимиром Святым. 

Во-вторых, один из самых бедных, коррумпированных и плохо управляемых регионов, где постоянно переназначают губернатора-единоросса Светлану Орлову. Она совершенно одиозный, не то гоголевский, не то щедринский персонаж, и она объявила мне открытую войну. Есть свидетельства, что всем депутатам, которые отдадут мне голоса, пообещали большие неприятности. 

Я подал заявление в Следственный комитет, хотя в жизни не делал ничего подобного: на моих глазах происходит преступление, я не могу о нем молчать. Орлова душит в регионе любое живое слово, все запуганы.

– Но, может, регион при этом процветает?

– Регион выглядит нищенским, хотя по соседству – в Иваново, например – происходит активное развитие. Да полно в России регионов, возглавляемых единороссами (Тула, Белгород), но такого нет нигде. Разбомбленная какая-то область, нищенски живут люди, зарплата – в районе десяти тысяч, и еще борются за нее! Города разрушенные – были в них военные, были ткацкие предприятия, все это остановлено. 

Чиновничество тащит взятки из любого инвестора: пришел в область предприниматель Вадим Дымов, все знают его колбасы, хотел строить современный свиноводческий комплекс на 5 миллиардов рублей – так ему создали такие условия, что он его перенес в соседнюю Ивановскую область. 

И всех депутатов заставляют подписываться за Орлову – надавили уже на сотни людей.

– И что, по-твоему, при таком давлении у тебя есть шансы?

– Есть, потому что вокруг меня формируется уже демократическая оппозиционная коалиция. Я иду от КПРФ, хоть я не член этой партии. И со мной, я знаю, солидарны многие люди левых взглядов – сегодня вообще популярней всего левая повестка. При этом дан приказ выдавить меня из Владимира любой ценой, найти любой компромат – на этот счет я спокоен, поскольку у меня действительно ничего нет. Кроме БМВ-«тройки» стоимостью два миллиона, купленной, когда я уходил с «Первого канала».

– Губернатор – расстрельная должность. Ты понимаешь, на что идешь?

– Я иду прежде всего с политической программой, с лозунгом «Вся власть Советам». Я и депутатам хочу сказать: хватит быть декорацией! Пора отдать власть на места. Решения должны принимать те, кто знает обстановку. Сам я не намерен навязывать свою волю – у меня будут мощные консультанты-экономисты, серьезная команда. Назвать их имена сейчас не могу, чтобы не подставить их под удар, но не сомневайся.

– В Москве, я знаю, ты входишь в штаб Кумина (кандидат на пост мэра столицы). Можно сказать, что это будет репетиция выборов-24? Потому что явно схлестнется партия власти с той самой левой идеей – может быть, с обновленной КПРФ?

– Про выборы Кумина, если хочешь, поговори с Куминым, я тебе дам контакты. А проводить параллели с президентскими выборами я бы не стал... хотя Собянин, видимо, проводит. Поэтому он и отказался от дебатов. И это уже, по-моему, дерзость не по чину, Сергей Семеныч! Я понимаю, когда от дебатов отказывается Путин: он поглощен проблемами международной безопасности, Сирия его отвлекает, ему не до общения с конкурентами, кроме Трампа. Но почему мэр не снисходит до конкурентов? Ты мэр, твое дело – отвечать на вопросы про мафию, захватившую рынки, про плитку, про тротуары... 

Собянин явно «теряет берега», и я думаю, что Кумин – серьезный соперник с хорошими шансами. Он занимался энергетикой, финансами, встречался с Си Цзиньпином – вообще человек перспективный. С Геннадием Андреевичем хорошо связан, тот поддерживает его.

Вообще, скажем, в Германии Кумин уже был бы депутатом бундестага. Подозреваю, что немецкая парламентская система – и еще австрийская – ближе всего к идеалу.

Сурков расхохотался

– А нет у тебя ощущения, что КПРФ как раз в обновленном виде и может стать штабом левых сил?

– Ну, не преувеличивай. Это сложившаяся, сплотившаяся партия, со своей бюрократией, своей номенклатурой – многие оттуда перешли в «Единую Россию». 

И главное, леваки всегда были хорошими теоретиками, сильны были в дискуссии. Много ты знаешь теоретиков в КПРФ? Когда в последний раз кто-то из КПРФ публиковал внятную теоретическую работу? Ленин, Бухарин, даже Сталин – все русские марксисты сильны были в диспутах и любили это дело. Социал-демократия – это всегда общественная дискуссия. 

Зачем нам партия? Мне кажется, сейчас время клубных структур. С тобой же, например, мы на многое смотрим по-разному – и при этом можем спорить? Мой идеал сейчас в этом смысле – итальянское Движение пяти звезд. Они евроскептики, социалисты, профессиональные ораторы – сейчас вообще время политических дискуссий, потому что накопилась масса непроговоренных вещей. Во всем мире непонятно, как развиваться и куда двигаться, и многие новые реальности просто не названы. 

Партия – тяжелый бюрократический аппарат, в ней есть дисциплина, все должны высказываться и голосовать, как решит руководство... Все это архаика, по-моему. Сегодня есть крупнейшие левые мыслители – Иммануил Валлерстайн, Антонио Негри. Кто в России широко обсуждает их идеи?

– По-моему, при нынешнем руководстве администрации президента в дискуссиях вообще никто особенно не заинтересован.

– Сурков был заинтересован, но и он наталкивался на нежелание и неспособность думать. Одно время он с Алексеем Чеснаковым устраивал нечто вроде форума для молодых политиков – ему нравилось здание МФТИ на «Новокузнецкой», вот там собирались, и я это дело модерировал. Высказывались коммунисты, Гудков Дима, совсем молодой, от справедливороссов... Но когда дело дошло до «Единой России», их было человек сорок, они все только сидели и в ужасе переглядывались. Никто вообще не мог слова сказать без команды. Сурков – он человек насмешливый – расхохотался: ничего себе пополнение растет у партии власти!

Сенцова надо освободить

– Раньше твое внимание привлекал не Владимир, а Дагестан: при Васильеве там начались сдвиги?

– Я не уверен, что уже можно об этом судить, но одно точно сдвинулось: арестован Шамиль Исаев, заказчик убийства моего друга Хаджимурада Камалова. О том, что именно он – заказчик, я говорил много раз. В 2011 году на могиле Камалова я поклялся, что убийца будет найден. И сейчас это сдвинулось.

Когда я говорил Михаилу Федотову о высокопоставленных заказчиках Камалова, он тоже обещал разобраться и тоже ничего не мог сделать – и у него всегда нет времени, он же так много ездит! Я пока не знаю до конца, какую тактику изберет Васильев в Дагестане, но по крайней мере один преступник при нем назван.

– Ты оказался вне Совета по правам человека, а теперь еще исключен из Совета по межнациональным отношениям: похоже, у тебя не остается возможности лично обратиться к Путину?

– Ну вот была у меня такая возможность, и я обращался – и что от этого менялось? Из Совета по правам человека я вышел, когда там отказались реагировать на избиение студентов казаками. И что в этом смысле изменилось? Как не обсуждали эту ситуацию, так и не обсуждают. 

Я лично говорил Путину о том, что на Ставрополье убиты семь ногайских имамов, в том числе родители тех девочек, которые носили хиджабы и которых за это осуждала вся страна. Семь безнаказанных убийств религиозных деятелей за год – и никакого расследования! Я рассказал ему об этом. И что?

Дважды говорил я ему о деле Расула Кудаева. Он балкарец, приговорен в Нальчике к пожизненному. До этого был в Гуантанамо – он через Афганистан двигался в Пакистан, чтобы получить духовное образование; его задержали дустумовцы, передали американцам, а те – нашим, после пяти лет в концлагере Гуантанамо. Никаких преступлений за ним не нашли, он был освобожден. В 2005 году его арестовали – якобы за нападение на административные объекты и убийство полицейского. Полицейского никто не называет, орудия убийства нет, доказательств нет, а он сидит в «Черном дельфине» в Соль-Илецке, и, когда к нему приезжает мать, его нарочно переводят в карцер, чтобы они не могли увидеться. А ему таких свиданий положено два в год, и она ездит к нему из Нальчика, и им не дают встретиться! 

Говорил я об этом Путину, и что? Президент тогда спросил: «А в Гуантанамо он попал случайно?» Я объяснил, как он попал в Гуантанамо. Изложил все обстоятельства его ареста и освобождения. Пообещали разобраться. Ничего.

У меня вообще всю жизнь ситуация «Жалует царь, да не жалует псарь». Путин готов выслушивать и давать распоряжения, чтобы разобрались. Все это на разных этажах профессионально тормозится. А каждый раз обращаться лично к нему невозможно. В результате пирамида господствует во всем, а разговоры об усилении местной власти приравниваются к сепаратизму, и так во всем – от госуправления до правозащиты. Я не могу тратить жизнь на участие в картонных декорациях, я не на помойке себя нашел, в конце концов.

– А Совет по межнациональным отношениям? Тебе-то, кажется, там самое место...

– А там я оказался единственным человеком, проголосовавшим против совершенно непостижимого закона о национальных языках. Исключение языков народов России из обязательной программы – это удар по многонациональной России, на местах возмущались все, а против не высказался никто. Я примерно догадываюсь, почему его тогда инициировали: считалось, что это даст Путину более высокий процент голосов. Объединит русское большинство. Но никакой необходимости его дополнительно консолидировать не было, это преступная по сути мера на ровном месте. 

И тоже я, честно говоря, не вижу для себя особенного смысла участвовать в этом сугубо декоративном совете. 

– Надо ли освобождать Сенцова?

– Я много раз высказывался о том, что Сенцова надо освободить. Я за освобождение всех политзаключенных – заметь, леваки и в этом последовательны, потому что некоторые высказываются только за идейно близких политзэков. Мы требуем освобождения всех политзаключенных, за обмен Сенцова на политзаключенных Украины, за взаимодействие омбудсменов, которое сегодня сорвано. 

И вообще, не помню случая, чтобы я поддерживал репрессивные меры – даже когда репрессиям подвергаются мои оппоненты.

Трамп часто блефует

– Напоследок: встреча Трампа и Путина. Один из камней преткновения – Иран. Это же в принципе твоя тема...

– Иран требует обсуждения стопроцентно. Трамп будет давить и шантажировать войной, но в действительности воевать против Ирана он, конечно, не готов.

– Почему?

– Потому что это уж точно мировая война. Первая же американская бомба вызовет ответный удар – и не по Израилю, как думают некоторые, а по Саудовской Аравии. Готов ли Трамп к такому ближневосточному конфликту, куда скоро окажутся втянуты все? Думаю, нет. Он блефует часто, но до известного предела.

Иран не стоит недооценивать – это одна из самых свободных стран, какие я знаю.

– Рискованное заявление.

– Но справедливое. Тебе бы очень интересно было туда съездить. Внутренне они действительно очень свободные люди. Больше того, если американцы начнут там войну, американские иранцы приедут воевать за Родину, сколь бы богато и комфортно ни жили они в Штатах. 

Внутренняя свобода – вообще главная черта всех людей, твердо в чем-либо убежденных. Рабами бывают только те, кто ни во что не верит.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №27-2018.