Дмитрий Быков рекомендует: книжные новинки февраля-2018

В обзоре писателя, журналиста, креативного редактора «Собеседника» Дмитрия Быкова – книжные новинки нескольких издательств.

Герой. Месть старины Хема

Мэри Дирборн. «Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника». М.: Эксмо, 2018.

Хемингуэй давно превратился из автора в героя: мало кто, положа руку на сердце, читает сегодня «Прощай, оружие!» или «Праздник, который всегда с тобой». Я тут недавно взялся перечитывать – не по душевному велению, а по делу – «По ком звонит колокол» и поразился тому, какая это претенциозная, слабая, подростковая книга. Кроме «Старика и моря» и дюжины действительно отличных, лаконичных, резких рассказов, взгляду отдохнуть не на чем – стилист хороший, а писатель плоский, неумный.

С Фолкнером – получившим Нобеля за пять лет до него – никакого сравнения, хотя Фолкнера тоже мало кто перечитывает. Но перестав быть актуальным автором (уже, кстати, в пятидесятые, еще при жизни), Хемингуэй остался широко обсуждаемым, скандальным, отталкивающим и привлекательным персонажем, и читать про него по-прежнему интересно. Книга Дирборн вопреки утверждению автора – не первая биография ЭХ женской работы; до этого была книга Максима Чертанова (Марии Кузнецовой) в серии «ЖЗЛ», вызвавшая большой скандал. Вот и Дирборн разоблачает тайные страсти «Эрнста» (так она его именует, не без фамильярности, на протяжении всей книги). 

Да, в детстве его часто одевали в женское, в молодости он приписывал себе сексуальные подвиги, в зрелости его фетишем была женская прическа, и он любил, чтобы возлюбленные стриглись под мальчишек и красились в блондинок; да, он практиковал обмен ролями в постели и даже был латентным этим самым, как пишут некоторые нелатентные; да, он страшно много пил и был, пожалуй, аддиктом, то есть попросту алкоголиком; да, под конец жизни он разучился стрелять, да и раньше стрелял хуже, чем писал (в обоих смыслах: не так часто попадал, как утверждал потом в книгах, и не так удачно охотился, как издавался). Да, он всю жизнь притворялся. Но после всех этих разоблачений возникает удивительный обратный эффект: начинаешь его ужасно жалеть и любить. И даже восхищаться тем, как этот человек с тяжелым детством, изуродованной молодостью, наследственным безумием, ночными страхами и патологическим писательским тщеславием все-таки умудрялся писать очень приличную прозу, воевать в Испании, брать Париж во главе партизанского отряда (даром что воевать там было уже не с кем), противостоять фашизму и довольно точно делать нравственный выбор в путаной истории ХХ века. Он был человек невыносимый, это факт. Но он был человек хороший. Он был герой. И пусть он всю жизнь притворялся героем – это лучше, полезнее, чем честно быть свиньей. Если бы все притворялись хорошими людьми, мы жили бы в прекрасном мире.

Мэри Дирборн, типичный современный биограф, копающийся в сексуальных маниях и наследственных фобиях, ничего этого не понимает, хоть и проделала большую работу. Но она и так уже наказана чудовищным переводом Е. Шафрановой и оперативной (после выхода американского издания прошло меньше года) публикацией в России. Редактор, кажется, к этой книге вообще не прикасался: в тексте ее сохранились панические обращения переводчика к издателю и жалобы на проблемы, с которыми не удалось справиться. Хемингуэй всяко не заслужил такого отношения, но Мэри Дирборн заслужила. Будем считать это его элегантной посмертной местью: мужественные самоубийцы вообще часто преследуют тех, кто принимает их героический уход за слабость. 

Фандорин попрощался

Борис Акунин. «Не прощаюсь». М.: Захаров, 2018.

Хочешь не хочешь, а главной новинкой месяца придется, конечно, назвать последнего Фандорина. Хоть книга и называется «Не прощаюсь», но теперь ясно: прощается (а «Последний из романов» был как раз промежуточным финишем). Что изменилось: прежде всего ранний Акунин бывал серьезен, и хотя он всегда, по выражению Льва Данилкина, обращался с классикой, как Джек-потрошитель или новый Франкенштейн, то есть к торсу одного героя пришивал ноги другого, – это все-таки были детективы, и в авторские задачи входило построение сложной, часто непредсказуемой интриги. 

В новом романе Акунина совершенно не занимает детективная составляющая, о достоверности или логике он не заботится вовсе – это чистая пародия, диджейский микст на материале молодой советской литературы. Бабель, Всеволод Иванов, Артем Веселый, в огромной степени Алексей Толстой. Красные, белые, черные, зеленые. Написано это, как всегда, очень весело, эрудиция демонстрируется ровно настолько, чтобы не слишком продвинутый читатель узнал источник и уважительно кивнул самому себе. Есть прелестные, истинно акунинские циничные шутки.  

Но стоят за всем этим серьезные и дельные мысли, и потому «Не прощаюсь» – роман того же значения и уровня, что и «Статский советник» в свое время. Во-первых, пассионарность – не синоним честности и ума, под ней чаще всего понимается глупость и дикость. Большинство борцов, изображенных Акуниным, особенно на территориях, в которых угадывается очень похожий портрет нынешней Новороссии, не имеют отношения к идеалам, которые защищают (красные, прежде всего чекисты, в этом смысле нагляднее прочих). Выбирать не из кого – никто не верит в собственные принципы и не исполняет собственных законов; одни корыстны, другие тщеславны, третьи просто патологические садисты.

Но при этом роман оптимистичный, как ни странно. Финал – так вовсе почти симфонический, светлый, как и надлежит при окончательном прощании с любимым героем. Можно спорить о том, какой Акунин писатель, изобразитель, мыслитель, но пантеон литературных героев он пополнил, его Фандорина уже не вычеркнешь оттуда; герой не только с резкими индивидуальными чертами, но и с идеями, с британско-самурайским рыцарским кодексом, с черным юмором, с отлично придуманным спутником Масой. В общем, достойное завершение достойного замысла.

Иванов значительнее своего «Тобола»

Алексей Иванов. «Тобол. Мало избранных». М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2018.

Тут тоже не приходится особенно сомневаться: Алексей Иванов выпустил завершение «Тобола». Почему первый том назывался «Много званых» – понять можно: героев было действительно много, линии не складывались в единую картину. Теперь вроде бы сложились, но избранных осталось не так уж мало, а главное – никакого качественного скачка во второй части не произошло. При всем почтении, а временами даже любви к Иванову я не считаю «Тобол» удачей. 

Иванов, пишущий о современности или недавнем прошлом («Ненастье», например), всегда мне был интересней Иванова-историка, хотя и у исторических его романов не отнять занимательности и глубины. Но «Тобол» – эксперимент сугубо жанровый, и я там, грешным делом, не вижу авторского участия: раньше Иванов решал проблемы, которые мучительно волновали его самого. Теперь он показал, что может написать хороший многогеройный исторический роман с ужасными зверствами, дальними походами, грандиозными планами, казнями, придворными интригами и многочисленными локациями; все это могло стать – но, увы, не стало – основой для полноценного сериала и может скрасить отдых в санатории или дальнюю дорогу в поезде, но как-то я совсем не вижу, где тут Иванов. А именно он и был самым интересным героем «Сердца Пармы», «Географа» и «Блуды». Лучше живой Иванов с самыми завиральными идеями – насчет современной семьи, российских ландшафтов или уральских банд, – чем добротная (не переношу этого слова), плотная, но совершенно мертвая ткань «романа-пеплума». 

«Тобол» ужасно похож на советские исторические эпопеи в диапазоне от Пикуля до Георгия Маркова. Читать его трудно, именно потому, что все формальные требования к увлекательной исторической прозе там соблюдены – но об этом, то есть о профессионализме и холодном авторском носе, кричит буквально каждая фраза. 

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №09-2018.