Николай Цискаридзе: Стекло в пуанты - детский лепет относительно сегодняшних нравов!

Кто и зачем мог покушаться на здоровье Сергея Филина? Николай Цискаридзе заявил, что знает заказчиков преступления. Эти и другие подробности многочисленных скандалов в Большом театре Цискаридзе рассказал в эксклюзивном интервью «Собеседнику»

– Почему все-таки вы не думаете, что покушение на Сергея Филина связано с его профессиональной деятельностью?

– Потому что задача была – испортить внешность. Я рассуждаю как обыватель. Таких историй много сейчас показывают по телевизору. И еще раз – не Филин виноват в том, что происходит в Большом театре и других театрах страны.

– Вы думаете, что у Иксанова есть высокие покровители?

– Наверняка, раз все, что происходит, стало возможно. Одного мы знаем точно – это бывший министр культуры Швыдкой.

– Простите, Коля, но уж Швыдкого никак нельзя назвать человеком, далеким от театра. Иксанов тоже театровед по образованию, но он, согласен, театральный администратор, менеджер. А Швыдкой, насколько нам известно – не примите за лизательство, он сейчас и не начальник ни в чем, – классный специалист по английской драматургии и бывший редактор журнала «Театр»...

– Но английская драматургия никакого отношения не имеет к опере и балету! Я ни в коей мере не посягаю на его заслуги и достоинства, могу вспомнить лишь то, что при Швыдком был вытеснен из своего оркестра великий Евгений Светланов, уволен из Большого Владимир Васильев и на его место пришел Иксанов. Так менеджер встал во главе Большого театра.

Дело в том, что менеджеру невозможно объяснить многие детали, касающиеся искусства: что в маленьком репетиционном зале невозможно репетировать балет, идущий на огромной сцене, и что если спектакль идет на сцене с покатом, то и репетироваться он должен с покатом – и т.д. и т.п. И когда в театре с гордостью укладывают полы «Арлекин» – название этой фирмы всех почему-то гипнотизирует, – им ведь не объяснишь, что полы должны специально подбираться для каждого конкретного спектакля… Не хочется выслушивать жалобы зрителей, которые во время спектакля слышат, что балерины стучат пуантами, все время раздается непонятный скрип, издаваемый артистами и заглушающий музыку. Артисты в этом совершенно не виноваты, а претензии предъявляют именно им.

Единственное – обидно, что на реставрацию был потрачен миллиард долларов, а на сцене – огромное количество ям, которые нам отмечают крестиками. Крестики на полу означают то, что в это место прыгать нельзя – повредишь ногу. На стыках под новым знаменитым полом «Арлекин» брусья находятся на разной высоте. Танцуя, мы должны смотреть на эти крестики, чтобы не повредить ноги и остаться в профессии…

А сколько времени вся эта реконструкция продолжалась? Тот же Швыдкой весной 2008 года во время съемок своей телевизионной программы «Театр+ТВ» говорил мне, что уже осенью этого года театр будет открыт после реконструкции, как и обещалось ранее. А я в это же самое время из окон своего репетиционного зала видел 20-метровый котлован. Именно тогда один из лучших театральных режиссеров Москвы, Карбаускис, собирался ставить «Котлован» по Платонову и подыскивал под это подходящий театр: я в шутку предложил ему поставить этот спектакль прямо здесь, на этой площадке, ведь лучшего места и найти было нельзя…

– А не приходила вам самому мысль просто уйти из Большого? Вы бы выжили...

– Слушайте, почему я должен уходить из своего дома? Я свою карьеру сделал сам, но мне помогали великие деятели Большого, я прожил тут всю творческую жизнь. У меня были моменты отчаянные: я, был грех, написал заявление о приеме в Мариинку, к Гергиеву. Валерий Абисалович мне сказал: ты можешь у нас танцевать и уже танцуешь, но на тебе клеймо Большого театра, железная, вечная ассоциация. Говорим «Цискаридзе» – видим восемь колонн и квадригу.

Вообще я очень горжусь своей работой в Мариинском театре и очень счастлив, что единственный бенефис московского артиста в Мариинке «по инициативе и за счет» Мариинского театра за всю его долгую историю был именно у меня. Это была великая честь и радость. Но мой дом – Большой театр.

– А почему безмолвствует Григорович, чья власть в Большом была когда-то абсолютной?

– Не знаю. Григорович сейчас находится в другой должности: раньше он был главой всего в балете, а сейчас по штатному расписанию он балетмейстер. К сожалению, сейчас все зависимы: у нас такая хитрая система оплаты труда, что любого несогласного можно ударить рублем, поэтому многие ведут себя тихо, готовы подписать что угодно и стараются жить по принципу «моя хата с краю»…

Стекло в пуанты – это детский лепет

– Мне кажется, в балете никогда не было особенно мирных нравов: он искусство жестокое.

– В балете всякое бывало – и пресловутое стекло в пуанты, и иголки в костюм, и интриги, но все это смотрится как-то по-детски по сравнению с сегодняшними нравами. Если вы почитаете балетный интернет-форум, какие заказные комментарии там пишут про любого артиста, несогласного с точкой зрения администрации, то сильно удивитесь.

– Ну кто читает эти форумы...

– Многие читают. А писать на них готовы люди, получающие за все это бесплатные билеты в театр, вместо того чтобы выкладывать большие деньги за обычные билеты. Почитайте, сразу получите представление об атмосфере. И это цветочки еще. А когда про меня в разгар конфликта России с Грузией писали, что я грузинский артист? Я очень хорошо запомнил эту статью некой балетной обозревательницы в одной деловой газете. Хотя я вырос здесь, а в Грузию ездил по приглашению танцевать, когда там ни тепла, ни света не было, в невыносимых условиях абсолютно… И такого очень много, к сожалению, – заказные чернушные статьи сейчас стали нормой, и авторы и редакторы – в большой дружбе с администрацией. Все эти кампании – что перед ними иголки в костюм?

– Ну и почему так испортились нравы?

– Банальную вещь скажу, но – деньги. Абсолютная зависимость. Как жил балет в советское время? Министерские оклады у премьеров – по 600 рублей в месяц плюс заграничные поездки – это уже безбедная жизнь. К тому же был КЗоТ. И в те времена кипели страсти, но начальство так свирепствовать не могло: у артиста была элементарная защита – не идеальный вариант, но какие-то рамки… Хотя это, конечно, тема отдельного исследования, сравнивать сложно.

– А мне кажется, беда еще в том, что Большой законсервировался. Нельзя вечно предлагать зрителю один и тот же классический русский балет, Мариус Петипа давно умер...

– Это совершенно дилетантское мнение, простите меня. Большой театр обязан показывать русский классический репертуар – это национальное достояние. И это совершенно не отменяет новаторства и поиска новых путей развития. Как бы это пояснить на близком вам примере... Вот вы поесть любите?

– И не скрываю.

– Ну и представьте себе, что в ресторане вам подали итальянский салат, французский суп, индийское второе и бразильский десерт! Нельзя: ни один желудок не выдержит. Идя в Большой, вы идете на классический репертуар.

Думаете, артисты от этого сами в восторге? Хорошо один, два, пять раз станцевать вальс в «Лебедином», но 85 раз в году?! Однако Большой театр – это именно «Лебединое», «Щелкунчик», «Евгений Онегин», «Борис Годунов» – то, что мы называем классикой.

– Но есть Борис Эйфман, в конце концов, и у него вы тоже танцевали...

– Эйфман – совершенно другой язык. Это с дилетантской точки зрения все можно делать одновременно: но поверьте, все движения и пластика у Эйфмана другие. Если сегодня танцевать у Эйфмана, а завтра классический спектакль – у артиста очень скоро от этого начнутся травмы. Одно не исключает другое, но подходить к этому надо аккуратно. Не пьют кефир с огурцами – извините, организм не удержит.

Я бы рискнул руководить труппой

– А представьте невозможное: назначают вас руководить труппой Большого. Вы согласитесь?

– По крайней мере рискну. Вы правы, это невероятно – но я точно знаю, что нужно артисту, и точно пойму нужды любого работника родного театра, так как знаю абсолютно точно работу всех служб и все проблемы в родном коллективе.

– А чем бы вы сами объяснили столь упорную нелюбовь к себе этих людей из менеджмента? Ведь ситуация не первый год напряжена, как пришел Иксанов – так и началось...

– Независимостью. Я очень давно понял систему нажима со стороны администрации и постарался обеспечить финансово себя так, чтобы это не зависело от зарплаты в театре. Это было нелегко, но пришлось.

– Но, наверное, Большой вырастил звезд и кроме вас...

– Конечно. Только растил звезд «старый» Большой театр, и я был одной из них. Сейчас этим никто не занимается. Большой театр звезд растить не хочет: это опасно, у них обычно есть свое собственное мнение. Потому, на взгляд администрации, лучше текучка. Растить премьера – это очень серьезная работа. Это адов труд, высшая математика, специальная педагогика, и нельзя этим заниматься без подготовки – я знаю у нас, например, чрезвычайно талантливых артистов, у которых уже сейчас серьезные травмы, и все из-за того, что их неправильно растили. Если вы выйдете на улицу и попросите назвать хоть одну молодую звезду Большого театра, вам никто не сможет назвать никого из балетных, а про оперу и спрашивать нечего.

– У вас сейчас много спектаклей в Большом?

– Обычно по два в месяц: в январе был «Щелкунчик» и «Лебединое», в феврале «Лебединое озеро» и «Корсар».

– Напоследок. Что вы намерены предпринимать в ближайшее время?

– Оставаться артистом Большого театра. И сейчас как раз пойду репетировать.

Справка

1973 – родился в Тбилиси (31 декабря) в семье физика (мать) и скрипача (отец)
1977 – впервые в жизни смотрит балет («Жизель») и раз и навсегда выбирает профессию
1992 – по приглашению Юрия Григоровича приходит в труппу Большого театра
1997 – первая премия и золотая медаль на VIII Московском международном конкурсе артистов балета
2001 – получил свою первую (из двух) Государственную премию
2003 – станцевал Квазимодо в «Соборе Парижской Богоматери» Ролана Пети
2043 – «В 70 лет хотел бы жить в домике на Лазурном берегу»

Смотрите фотогалерею