Виталий Манский: Документальное кино еще покажет себя!

Известный кинодокументалист – в сегодняшней России это оксюморон. Но Виталий Манский – именно известный режиссер документального кино. Он не останавливается в поисках, каждый его фильм не похож на предыдущий, и каждый – работа мастера: будь то картина о Путине на заре президентской карьеры, история группы «Тату», рассуждения о девственности или портрет современной Кубы, как в последнем фильме «Родина или смерть». А главное – во многом благодаря Манскому наше документальное кино еще пытается существовать и пробиваться к зрителю.

Старики разбегаются кто куда

– Недавно в Выборге завершился кинофестиваль «Окно в Европу», где вы были председателем жюри конкурса неигрового кино. Как вам документальная программа?
– Я, если честно, не всегда понимаю принципы ее отбора. За прошлый год у нас много было картин гораздо более значимых, но ни одна из них не была включена в конкурс. И даже фильм-победитель «Ждем, надеемся, не верим» Михаила Павлова – всё в нем хорошо, но он эстетически из 80-х. Общий уровень – крепкий симпатичный середнячок. Ни полных провалов, ни открытий. Хотя наше документальное кино и на грани катастрофы, но все-таки лучше, чем по Выборгу можно подумать.

– Может, организаторы отбирают их, чтобы выдержать некую направленность?
– Но победителей-то выбирает жюри, организаторы не могут заставить жюри принять нужное им решение. Мне, во всяком случае, все равно, какая там у них направленность. Я часто сижу в жюри на разных фестивалях и всегда оцениваю, только исходя из своих представлений. Даже когда мне достаточно откровенно намекают, чего бы от меня хотели.

– И такое бывает?
– Не хочу называть никого, но… Например, был случай на одном фестивале в Германии. Я в принципе языком владею, но не идеально. То есть я пойму смысл фильма, но детали могу и не уловить. На одном-единственном фильме рядом со мной посадили переводчика. Понимаете, что это значит? Нет, фильм был хороший, я бы и так за него голосовал, но сам факт показателен.

– Вы сказали, документальное кино на грани катастрофы.
– Так и есть. Новое поколение не приходит, а старое разбегается кто куда – кто в игровое кино, кто в продюсерское дело… Здесь больше нет возможности самореализации. Нет аудитории, нет нормальных фестивалей. Цель фестиваля должна быть – открыть картину, дать ей судьбу. Чтобы она получила широкий прокат, прошла по телевидению… Сейчас ничего этого нет.

На Кубе всё по талонам

– Ваша «Родина или смерть», слава Богу, успешно идет в прокате. Вам удалось показать в фильме то, что хотелось?
– Да. Для нас это был шанс вскочить в уходящий поезд истории. Сегодняшняя Куба – это мир в преддверии преобразований, как было на закате Союза. Мы показали рефлексии человека перед лицом неизбежных перемен. У них же все держится на лидере, а ему недавно стукнуло 85. Долгих ему лет, конечно, но никто не вечен.

– И что ждет Кубу потом?
– Могу предположить три варианта. Первый – из Штатов вернутся состоятельные кубинцы, которые со страшной силой начнут все скупать, и начнется «дикий капитализм». Второй – китайский вариант, но маловероятно: не тот темперамент. Кубинцев нельзя поставить в строй – через минуту это будет хоровод. Третий, наиболее благоприятный – это постепенные либеральные преобразования: свой Горбачев, перестройка, гласность…

– А потом август, путч… и «дикий капитализм».
– Возможно.

– Вы прожили в этом мире три месяца. Что вы чувствовали?
– Голод.

– Неожиданный ответ…
– Голод был постоянный. Там же всё по талонам! Есть рестораны для туристов, но это безумно дорого. Если ты приехал на неделю отдохнуть, еще ничего. Но когда три месяца… А нас пять здоровых мужиков! Нам сказали, что в российском посольстве есть продуктовая лавка. Пришли. Очередь – человек двести! Лавочка два метра на три, стоит тушенка, какая-то салака в банках… Взяли ящик тушенки, тем и жили. А! Еще узнали, что при дипкорпусе тоже есть человеческий магазин. Пошли туда. Огромное помещение, высокие стеллажи вдоль стен – все пустые! Единственная не пустая полка заставлена бобами. Вдруг в дальнем углу толпа, шум, давка. Что такое? Сосиски выбросили!

– Сейчас никто и не поймет, что значит «выбросили»…
– А я помню прекрасно. Сейчас на Кубе точно то, что было у нас. Помню, я ходил в магазин на Горького – огромный был длинный магазин с тремя входами. Очередь скапливалась задолго до открытия. Так они что делали – одну дверь открывали на пять минут раньше, чем две другие! И те, кто стоял у этой двери, успевали забежать, зацепиться у прилавка, и им доставалось. А кто стоял у других дверей, тем не доставалось. Каждый день дверь была разная – такая лотерея.

– Кубинцы похожи на нас тогдашних?
– Нет. Мы же постоянно в трауре, как будто у нас вчера родственник умер. А они – как будто им только что любимая женщина дала...

– Вас хорошо принимали?
– Прекрасно! Они вообще очень хорошо относятся к иностранцам. И вот это как раз очень знакомо, ведь и у нас в те годы – если в холодильнике сберегалась баночка красной икры на Новый год, то стоило вдруг приехать гостю из какой-нибудь дружественной Чехословакии, как все это тут же с радостью ставилось на стол. Смотрите, у нас все хорошо, есть икра…

Нашему водителю отрезали ухо

– Ну, это для туристов. А вы насмотрелись изнанки…
– Главное, что я увидел – школы и больницы. Они же утверждают, что у них лучшее образование и лучшее здравоохранение. Но никому не показывают – запрещено. Я с больницей познакомился, только когда нашему водителю отрезали ухо.

– …?!
– А, напала банда вечером (машет рукой). Сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать. Правда, сейчас я уже думаю, что зря я так впечатлился: ну мало ли, может, это нормально. Может, они больных на голый камень кладут вместо кроватей не потому, что кроватей нет, а чтобы не жарко было?

– А как сама медицина?
– А медицина хорошо. Ухо ему пришили. Он его в руке принес, и пришили. Правда, врачи были не кубинцы – венесуэльцы или кто-то в этом роде.

– А школы?
– Пробрался и в школу. Первое, что впечатляет – жуткое амбре. Туалет типа сортир, такой, с дырками и выгребной ямой, напротив столовая – и жара! Можете представить…

– Пожив там, возвращаешься другим человеком?
– Да. Я на многие вещи стал смотреть… более философски. Вообще, туда ехать надо обязательно. А перед выборами просто насильно всех возить на экскурсию, чтобы не было соблазна галочку поставить, где не надо.

– Над чем теперь будете работать?
– Да я, собственно, уже закончил новый проект «Иконоскоп». История телевидения, как оно развивалось и как в конце концов завладело миром. Почти двухчасовое кино – для документального немало. Сейчас уже идет озвучка, и через пару месяцев, наверное, будет готово.

– И где можно будет увидеть?
– Думаю, телевидение должно заинтересоваться… С другой стороны, оно может и не захотеть всю правду о себе услышать – и показать. Кстати, вот что интересно: мы в работе столкнулись с тем, что до сих пор нет ни одной полной книги по истории телевидения. Есть отдельные издания, брошюры, и они, как правило, состоят из каких-то баек, и всё. Мы огромный труд проделали, собирая материал, так что, возможно, и книга будет.

– Было бы здорово!
– Ну, может быть, займусь, когда уйду на пенсию…