Украина, Сирия... Турция? Грозит ли России новая война

Эксперт объяснил Sobesednik.ru, почему война — проявление главного фактора развития и чего ждать от внешней политики РФ.

В пятницу, 12 февраля, стало известно, что члены Международной группы поддержки Сирии договорились о том, что в течение ближайших семи дней правительственные и оппозиционные войска прекратят вести боевые действия друг с другом. Группа также договорилась о поставке гуманитарной помощи в нуждающиеся регионы.

О чем говорит это перемирие? Каково российское влияние на Ближнем Востоке? С кем еще Россия может ввязаться в военный конфликт? Эти и другие вопросы Sobesednik.ru обсудил с экспертом по Среднему Востоку и Центральной Азии, востоковедом, доктором исторических наук, профессором Александром Князевым.

— О чем может свидетельствовать сегодняшнее перемирие? Достигнут какой-то консенсус?

— Нет. Думаю, это отражение тупика, в который зашла конференция в Женеве. У ряда участников переговоров достаточно непримиримые позиции: например, Турция категорически против участия в переговорах сирийских курдов, ряд участников против участия правительства Асада.

Любой переговорный процесс — это этапы схождения интересов, взаимных уступок, но пока участники не готовы, и переговоры в Женеве отложены до конца февраля. Перемирие, которое объявлено сегодня, является отражением ситуации, когда силам, связанным с Асадом — правительственные войска, иранские подразделения, «Хезболла», российская военная группировка, — необходима передышка. Противоположной стороне, терпящей поражения, в еще большей степени необходим тайм-аут. Но не думаю, что это долго продлится. Все может возобновиться.

— В последнее время часто можно услышать, что Россия якобы сама развязывает конфликты или содействует им, чтобы отвлечь внимание населения от внутренних проблем, в том числе экономических — или чтобы принудить Запад к сотрудничеству в решении этих проблем. Насколько справедлива такая позиция?

— Я не согласен с этим мнением. Но что касается правительственных подконтрольных СМИ, то, возможно, на этом уровне такая связь есть. В двух последних крупных конфликтах — события на Украине и военная операция в Сирии — присутствуют жизненные интересы России как государства, независимо от того, кто сегодня находится у власти. Другое дело, что и на Украине, и в Сирии, на мой взгляд, процессы были слишком запущены, и вмешиваться в них нужно было намного раньше и, возможно, более мирными средствами. А отстранение и недостаточно активное участие России вынудили на каком-то этапе вступить ее в прямой конфликт. Но не думаю, что ради этого все затевалось. Тем более что оба конфликта создала не Россия.

— Какие интересы в Сирии были изначально? Зачем нам сражаться на Ближнем Востоке?

— Сирия — единственное союзное государство для России на Ближнем Востоке, где находились военные объекты, имеющие определенное значение. Кроме того, существует проблема, связанная с газопроводами — попытки реализации проектов, вступающих в конфликт с интересами России в этом регионе, в частности по поставкам газа в Южную Европу. Ну и то, что лежит на поверхности, причем не единственное, как нам пытаются доказывать правительственные СМИ, хотя и важное, — нужно посмотреть на тех, кто находится на противоположной стороне конфликта. Это радикальные группировки, многие из которых были причастны к войне в Чечне, их спонсоры: Турция, Саудовская Аравия, Катар, Кувейт. Это тот же набор пролонгированных во времени, не сегодня возникших противников. Важность этой операции в том, что эти силы уничтожаются или хотя бы ослабляются с упреждением — до того, как они придут на территорию России, что уже было в недавней истории страны.

— Почему тогда военная операция в Сирии началась только осенью 2015-го?

— Это уже вопрос к Кремлю. Я, например, считаю, что России надо было участвовать с самого начала — с 2011 года, причем активнее. Тем более что уже тогда были очевидны и расклад сил, и основные акторы.

— Сирийская военная операция — это попытка сохранить влияние в стране или способ расширить сферу своего влияния?

— И то, и другое. Не только в этом регионе, но и в целом сохранить и усилить позиции в мировой политике. На Ближнем Востоке Россия серьезно сдала позиции в 90-е и двухтысячные, и Сирия оставалась единственным государством за пределами бывшего СССР, где была небольшая по масштабам, но важная площадка для Черноморского флота — ремонтная база в порту Тартус.

В российской геополитике, начиная с XIX века, существует одна особенность: просто в силу даже географических особенностей страна не может обеспечивать свою безопасность просто охраняя границы — она обеспечивается созданием влияния далеко за пределами. Ближний Восток относится к таким регионам. Россия, восстанавливая это влияние, одновременно заявляет о возвращении статуса мировой державы. Не думаю, что можно говорить, что этот статус уже вернулся, но это серьезная заявка.

— Если говорить о безопасности государственной границы путем влияния в третьих странах, то может ли обострение с Турцией привести к новым военным конфликтам?

— Это нежелательный вариант развития событий. Насколько я понимаю, союзники Турции по НАТО также в этом не заинтересованы. Думаю, сейчас многое зависит от субъективных факторов: личные амбиции, национальная гордость, способность к самодеятельности на уровне исполнителей, тех же генералов. У кого нервы крепче. Сейчас ситуация подведена к точке, когда может сработать любая провокация, и возникают сложные комбинации с членством Турции в НАТО. Думаю, российские военнослужащие в Турции сейчас имеют указания на этот счет — набраться выдержки. Но мы же не знаем до конца намерений руководства Турции, у которого есть свои амбиции, интересы, отличающиеся от планов их союзников, и каковы настроения непосредственных исполнителей. Последние события, в частности визит премьер-министра Турции в Астану и встреча с Назарбаевым и последующий разговор Путина с Назарбаевым, — думаю, что это признаки поиска площадок для диалога обеими сторонами и попытка найти компромисс. Это трудно, долго, но нужно.

— Нежелательно, но возможно? Существует вероятность военных столкновений?

— Вероятность есть. Но в таких ситуациях во многом срабатывают субъективные факторы. Даже случись какое-то локальное столкновение, оно может получить развитие, а может и нет. С обеих сторон — живые люди, которые могут принять правильные и неправильные решения, способствующие развитию конфликта, или, наоборот, тормозящие его. Прогнозировать трудно. Но основные акторы ближневосточной ситуации не заинтересованы в таком военном конфликте, думаю, и турецкое руководство информировано об этом. Надеюсь, что это просто игра мускулами, попытка сохранить лицо.

— Насколько с этим связаны недавние заявления Порошенко о возможности полномасштабной войны, которая «больше, чем когда-либо»?

— Полагаю, со стороны Порошенко это просто риторика, не думаю, что вероятность этого высока. Да, сейчас мы находимся в условиях кризиса, который можно сравнить с Карибским, но если Карибский кризис был сразу завязан на применении ядерного оружия и проходил в условиях жесткой поляризации Запад — Восток, США — СССР, то сегодня такой жесткой поляризации в мире нет и речь не идет о применении оружия массового поражения подобных видов вооружения. Я думаю, этот конфликт можно отнести к одной из разновидностей гибридных войн, являющейся не конвенционной, традиционной, а представляющей собой набор локальных взаимоувязанных конфликтов.

— Европа может допустить на своей территории какие-то конфликты?

— Какие-то противостояния могут происходить только в третьих странах. Сейчас любой из активных глобальных игроков (а их много — США, Евросоюз, Китай, Россия) на своей территории не будет вести военные действия. Такая же ситуация была в период холодной войны, когда противоречия между США и СССР решались на вьетнамской, афганской территориях, в Анголе, Мозамбике и других странах.

— Существует распространенное мнение, что из войны можно выйти, только вступив в другую войну. Если это так, то чего нам стоит ждать? В какой конфликт мы ввяжемся дальше?

— Война — это проявление конкуренции. А конкуренция — главный фактор развития. Так мир устроен, по-другому пока никто не придумал. Поэтому войны будут, но это касается не только России, но и других стран. Если говорить о прямых направлениях угроз, то существуют серьезные угрозы конфликтов на территории Средней Азии, в которых так или иначе Россия будет вынуждена участвовать — хотя бы потому, что пока не существует серьезной государственной границы, которая могла бы охраняться, ни по линии российской границы с Казахстаном, ни по южной границе Казахстана. Киргизия и Таджикистан — военно-политические союзники и России, и Казахстана. Но именно Киргизия и Таджикистан являются наиболее уязвимыми странами. Причем это могут быть вооруженные конфликты в первую очередь внутреннего характера. В этих странах существует серьезный внутренний протестный потенциал, кстати, в Туркмении тоже. И одновременно у них отсутствуют сильные государственные институты, способные этот потенциал либо снимать за счет решения проблем, либо хотя бы силовым методом сдерживать, как в Узбекистане. Поэтому в этих двух республиках (Киргизия и Таджикистан) я допускаю возникновение внутренних конфликтов, а потом и подключение внешних факторов.

— У стран НАТО есть какой-то интерес в этом регионе?

— Только интерес присутствия и контроля над ситуацией, но интереса участия в военных конфликтах и долговременного интереса я не вижу. Контроль над ситуацией — недопущение распространения китайского влияния и попытки сократить российское влияние.

— С Китаем возможно какое-то противостояние?

— Вообще у Китая нет традиции участия в военных конфликтах за пределами своей территории. Войны, как правило, велись на территории страны, либо это были приграничные конфликты, которые нельзя назвать войнами, потому что это конфликты из-за спорных территорий. Хотя в последние два года появились намеки на изменение традиций, в частности китайское военное присутствие в Судане, которое позиционируется как миротворческое, но с формулировкой «защита интересов китайских граждан и китайских компаний». Весной позапрошлого года были заявления Си Цзиньпина и министра иностранных дел КНР, что Китай готов защищать собственные интересы за пределами страны.

— Неоднократно слышал истерию прибалтов, опасающихся, что Россия их захватит. Может ли это произойти?

— Не думаю, если не возникнет ситуация, аналогичная украинской. Тот же Крым был вынужденным сценарием для России. Я не считаю, что Крым — заранее спланированный вариант, думаю, он мог быть сценарием «B» или «С». Сценарий «А», сценарий номер один, полагаю, состоял в том, что Януковичу дадут еще денег (а попытка была) и все будет как раньше. Но не получилось. Тогда пришлось включать другой сценарий или на ходу его менять. В отношении Прибалтики, как и Украины, у России нет подобного интереса.

[:wsame:][:wsame:]