Дмитрий Губин: Все, что было живого и яркого, из Питера уехало

Журналист и общественный деятель Дмитрий Губин рассказал Sobesednik.ru о специфике жизни в Петербурге и проблемах города.

Его уволили с радиостанции «Вести FM», где теперь вещает Соловьев, после резких слов в адрес Валентины Матвиенко. Вслед за этим Дмитрия Губина попросили из программы «Временно доступен» («ТВ Центр») и вырезали из уже отснятых выпусков «Большой семьи» («Россия»). Говорит остро, везде сует нос, не расшаркивается перед теми, кому другие кланяются. Такие разве нужны?

Но журналист не унимается. Является лицом прижатого (опять же из-за остроты) телеканала «Совершенно секретно», ведет мастер-классы, читает лекции. А недавно еще и стал гидом по дворам Петербурга, куда переехал из Москвы 30 лет назад. Губин и тут остается Губиным: помогает увидеть Питер, который не покажут ни на каких экскурсиях.

«Все толковое бежало из Питера в последние 16 лет»

– Ну давайте напишем сочинение «Как я стал экскурсоводом»…

– Тогда так: «Петербург – это город уязвленного самолюбия. Поэтому приличный питерец, в порядке компенсации, умеет показывать город в особой манере, как будто это его собственность, которой он делится с гостями. У приличного питерца, скажем, Фонтанный дом, в котором жила Ахматова, – это его личный дом, в котором жила Ахматова с Пуниным. Петербуржец показывает свой дом с чувством, неведомым москвичам, которым в голову не придет считать хоть какой-то из знаменитых московских домов своим…»

– Почему так?

– Понимаете, какая штука: у людей, живущих сегодня в Петербурге, поводов гордиться собой, как правило, нет. Все, что было живого и яркого – от Ксении Собчак до Дуни Смирновой, от выпускника биофака ЛГУ телеведущего Павла Лобкова до выпускницы биофака СПбГУ популяризатора науки Аси Казанцевой, – из Питера уехало. Кроме ресторанов, Питер сегодня ни в чем не главный. И основной имперский спектакль, и дополнительный перестроечный, когда в Питере были все-все-все – от Трахтенберга и Мамышева-Монро до Курехина и «Новой Академии», – отыгран. Оставшимся остается утешаться декорацией: «Вот в этом доме на Фонтанке и размещалось Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, то бишь русское гестапо, со знаменитым опускающимся сквозь пол креслом, сев на которое, инакомыслящий дворянин оставлялся без портов и был сечен по голому седалищу...»

Но если раньше такое утешительное знание распространялось лишь на парадную декорацию, на фасад, то сейчас, когда частная жизнь заменяет отсутствие общественной, питерец находит горькое утешение в знании жизни за городской кулисой. Да и питерская теневая, дворовая, закулисная жизнь разрослась многократно. Во дворах-колодцах появились отельчики и хостельчики, к ним стали лепиться кафешечки, магазинчики, всякие полуподпольные заведения без вывески…

Однажды я привел в тайный двор в Ковенском переулке, мимо которого все пробегают, хотя там на балконе стоит английская королева и британским флагом призывно машет, беглого каторж... то есть беглого питерца Володю Есипова, главного редактора журнала GEO. И тут Есипов, который объехал полмира, который кормил с руки акул, пингвинов и жирафов, ахнул. Потому что он вошел в темную грязноватую подворотню – а оказался на Косой линии из «Гарри Поттера». Там прямо с неба свисала огромная светящаяся люстра, вместо стен у домов были картины, а на деревьях росли велосипеды. И Володя сказал, что, если я не стану в Питере Вергилием и сталкером, он перестанет меня уважать. То есть мне многие это говорили, но он был последней каплей. Я вспомнил Лившица: «Делиться надо». И решил делиться своим тайным Петербургом. Неожиданно это возымело успех.

«Хованская может убить Петербург»

– В центре Москвы во дворы просто так не зайдешь: большинство закрыты.

– В Питере закрытых тоже хватает. Но я их называю мертвыми. В 99% случаев в закрытых жильцами дворах жизни нет, одни жильцы.

У Петербурга есть свойство, которое начисто отсутствует в Москве, – он может расширяться внутрь, как Воландова квартира. Большинство людей, попадая на пыльный шумный Литейный проспект, думают: «Здесь жить невозможно!» Угу. Но вот за фасадом дома номер 46 прячется тихий дворик размером примерно с два футбольных поля. Причем одно из этих полей является дублером Летнего сада, да-да, с копией знаменитой фельтеновской решетки. Дело в том, что в начале ХХ века на дом положил глаз тогдашний олигарх, нефтяной магнат, член Госсовета Павел Гукасов. Чтобы сделка уж точно состоялась, дому и двору сделали предпродажную подготовку: главный двор и дом превратили в ренессансную Италию, а второй двор сделали копией Летнего сада. То есть вкус у элиты за сто лет не изменился: и до революции были все те же Якунины, все те же Шуваловы…

– Все тот же Рашников, глава Магнитогорского металлургического комбината, который только что построил на Рублевке ренессансный дворец в 118 комнат.

– Да, им нужно, чтобы мир, потрясенный их богатством и вкусом, пал ниц. И чтобы ангелы с небес пали тоже. Я люблю таких по-детски искренних людей.

[:image:]

– Вы только красоту, остатки роскоши показываете или ужасы подворотен тоже?

– Сегодняшний старый Питер устроен так. В самых страшных дворах-колодцах, где жить может только ревностный адепт эвтаназии, начинает использоваться под полуподпольный хостел какая-то квартира. Затем вторая квартира, затем они объединяются, а хостел легализуется. Рядом вырастает кафе. Потом кальянная. Потом пиццерия, клуб, книжный магазин, парикмахерская… И мертвый двор становится живым!

Поэтому депутат Госдумы Хованская, с которой я знаком и считаю умной женщиной, – она со своим предложением запретить хостелы в жилых домах является натуральным убийцей Питера. Очень может быть, что такой закон нужен в Москве или Сольвычегодске! Но не в Питере. Она этот город не знает, не знает его механику. Это пример, как умная женщина, начиная стричь мир под одну гребенку, превращается во вредную женщину.

– В Мизулину?

– Да, в Мизулину, в Яровую. Мне, кстати, очень жаль того, что произошло с Мизулиной. Она приходила ко мне в эфир на «Радио России», еще когда была в «Яблоке». Но с тех пор она успела сменить, если не ошибаюсь, пять партий.

«Полтавченко ничего не делает»

– Скажите, а почему питерцы так вяло сопротивлялись в истории с мостом Кадырова?

– Горожане как раз очень активно сопротивлялись. Другое дело, что я в ряды сопротивления не вступил. С моей точки зрения, страна достигла фазы, когда глупо тратить силы на сопротивление – все рухнет само.

– Как считаете, есть реальная основа в слухах о скорой отставке Полтавченко? И под кого расчищают место?

– Все определяется теми данными о поддержке Полтавченко, которые кладут на стол Путину. Я несколько раз получал сведения из, скажем так, информированных источников, что Матвиенко была снята из-за своего крайне низкого рейтинга. Матвиенко – это лазеры, сосули, костюмы от какого-то дикого греческого дизайнера. Когда ее привозили на телевидение, специальный мальчик держал тазик, куда она, страдая, складывала тонны своих украшений, чтобы остаться в эфире с полутонной. Шум, блеск, красота! Вот это была Матвиенко.

У Полтавченко другое: он ничего не делает. Ни хорошего, ни плохого. В этом смысле он такой типичный ленинградец. Ходят, как анекдоты, рассказы, что в Смольном установлен иконостас, что там при Полтавченко служат молебны… Не знаю, правда ли. Но при Полтавченко появилось понятие «православный девелопмент».

– Это что такое?

– Это когда бизнесмен подает документы на строительство – а ничего не происходит. Ни отказа, ни замечаний – просто тишина. Он начинает выяснять, а его на полном серьезе спрашивают: «Ты сам передавал или через батюшку?» – «Сам». – «Да как можно не через батюшку?! А не в среду или пятницу подавал?» – «Не помню. Кажется, в среду. А что?» – «Да как можно в постный день! Только в скоромный!»

Но в итоге при удивительном попустительстве Богородицы и всех двенадцати ангельских чинов со строительством творятся форменные безобразия. Например, на Каменном острове, где не должно быть ничего, кроме исторических дач, сейчас строят многоэтажный апарт-отель. Это все равно что строить отель на Дворцовой площади. В то, что Полтавченко берет за это взятки, я поверить никак не могу. Но тогда получается, что он не твердый хозяйственник, а какой-то газообразный. Уважения к нему нет, и это чувствуется – он выполняет роль своего рода городского вздоха облегчения после пышных безумств Матвиенко. Поэтому его отставку исключить нельзя.

– А кто вместо?

– Личность не имеет значения. Откройте «Историю одного города» и ткните по списку. Хоть Амадей Мануйлович Клементий, всех принуждавший к итальянским макаронам, а потом битый и сосланный, – это такой прото-Собчак. Хоть прототип Валентины Матвиенко – Василиск Семенович Бородавкин, который замостил рыночную площадь и засадил березками улицу, а потому прослыл блестящим… Чиновник в России – это чистая функция, причем непрезентабельная.

Вспомните, как Матвиенко уже в Совете Федерации молчала, когда Путин потребовал дать полномочия на ведение войны за рубежом! Ни одного вопроса не возникло у этого человека – формально третьего в российской иерархии, но мы понимаем, что реально нулевого. При этом в личной жизни Валентина Ивановна совершенно другая женщина. Мне рассказывали о ее трагедии, настолько тяжелой, что не хотел бы повторять. Так вот, в этой личной трагедии она вела себя героически и безупречно, как жена декабриста. Вот это и есть российский ужас – когда замечательный в ближнем кругу человек превращается в государственных делах в своего антипода.

«Питерские театры – это ужас»

– И что же? Сидеть и ждать, пока все само изменится?

– Вариантов несколько, и уход в частную жизнь, в не связанную с государством работу, эдакая внутренняя эмиграция – не худший. Питер и есть сегодня эмигрант внутри России, не случайно в него приезжают 5 миллионов только российских туристов. А куда еще? В Питере есть аэропорт, вокзалы, в Питере есть тьма отелей на любой кошелек, как и ресторанов и ресторанчиков, и в Питер ведут автодороги. Питер и живет туристами, и дает приехавшим если не надежду, то золотой сон, мечту о никогда не существовавшей в России прекрасной стране.

Другое дело, что питерский спектакль все больше становится спектаклем второго сорта, причем уже не по вине государства. Владельцы корабликов начинают хамить и обманывать, я с этим сталкивался. В Петербурге плохо с театром и музыкой – они превратились в халтуру, начиная с Мариинского театра. Мариинский дает в день до 11 спектаклей – это просто-напросто музыкальный чёс, рассчитанный на вкус провинциала, который ничего в музыке не понимает, но считает, что надо приобщаться к прекрасному. На самом деле в Мариинском не один оркестр, а, судя по репетиционному графику, четыре, и ты никогда не знаешь, на какой попадешь. Гергиев на репетициях своих спектаклей не бывает, их за него репетируют другие, а он прилетает лишь на генеральные репетиции, да и то, говорят, не всегда. Если говорить об уровне постановок, например, Чайковского – а я их пересмотрел все, – это колхоз «Светлый путь». Когда вы последний раз слышали о мирового уровня премьере в Мариинском?! А вот о «Пиковой даме» этого года в Амстердаме в постановке Стефана Херхайма шумит весь мир. Я ее посмотрел – это изощреннейшая вещь. Там все хористы загримированы под Чайковского, там вообще сносит крышу.

– Вы и в музыке разбираетесь?

– Хороший вопрос! (Смеется.) Я влюбленный в музыку дилетант. Который, правда, немножечко разбирается в театре и у которого есть друзья-музыканты, терпеливо разбирающие по партитурам не только Чайковского, но и Вагнера. Да и когда в 25-й раз слушаешь ту же «Пиковую», то, даже если тебе все медведи мира прошлись по ушам, начинаешь понимать некоторые вещи. Музыкальный театр в Петербурге, за редким исключением вроде постановок Лилианы Кавани в Михайловском, занимается тем, что Пелевин очень мило назвал «трупоотсосом».

– А БДТ?

– БДТ – театр, давно умерший. Питер вообще как театральный город мертв. Я за сезон посмотрел десяток спектаклей – от БДТ, Александринки и Театра Ленсовета до Большого театра кукол и, прости господи, Театра на Литейном. Так вот, по сравнению с Москвой в Петербурге театра вообще нет. Когда я это говорю питерским театралам, они обычно говорят, что я сходил «не на тот спектакль». Но это как про ресторан сказать: ты траванулся, потому что заказал «не то блюдо». Если у вас не то блюдо – значит, вы плохой ресторан. В Москве же можно идти в МХТ, в «Гоголь-центр», в Мастерскую Фоменко, в Электротеатр Станиславского, причем на любой спектакль, – и это будет то блюдо.

– В Доме музыки Сергея Ролдугина, героя офшорного скандала, что-то интересное происходит?

– Я там не был: он же недавно открылся, и это дом во многом для музыкантов, там мастер-классы проходят. Но я знаком с учеником Ролдугина, подтвердившим, что тот очень хороший виолончелист. «А какой это человек, – добавил он, – я даже говорить не хочу». Но, знаете ли, в музыке гений и злодейство еще как совмещаются!

«От Дмитрия Киселева осталась одна труха»

– «Временно доступен» – последняя программа, которую вы вели на федеральном ТВ. После этого предложения были? Ваш бывший соведущий, большой интеллектуал Дмитрий Дибров сумел вписаться в систему.

– А почему вы называете очень талантливого телеведущего Дмитрия Диброва большим интеллектуалом?

[:image:]

– Разве нет?

– Поскольку интеллект – мое игровое поле, я вынужден быть точен с определениями. Интеллектуал – тот, для кого не существует границ в работе мысли. При всем моем хорошем отношении к Диме Диброву и искренней благодарности ему за те вещи, которым он меня научил, должен заметить, что он, будучи человеком очень умным и очень осторожным, сознательно поставил границы своему интеллекту. Интеллектуальная свобода Димы Диброва заканчивается на времени применения буквы «ять» в русском языке. Дальше небезопасно. Но интеллектуал не работает в безопасных пределах! Так что интеллектуалом я его назвать никак не могу, тут пусть Дима, даже обидевшись, меня простит. Начитанным, энциклопедически образованным человеком – да, безусловно. Но интеллектуалы – это Дима Быков, Александр Секацкий или Джонатан Литтелл. Для них нет границ.

А насчет предложений... мне было одно – от канала «Звезда». От какой-то программы, которую вел, кажется, Шаргунов...

– Это «Процесс».

– Да, спасибо. Я должен был быть по сценарию таким условным ведущим-либералом. Они прислали сценарий, и я обомлел, потому что либерализм, по мнению этих негодяев, состоит в том, чтобы обличать «укрофашистов», «киевскую хунту» и «вашингтонский обком», но как бы не матом. И – единственный случай в моей профессиональной биографии – я ответил им именно матом. Но, кажется, эти люди даже не поняли, почему. Они искренне верили, что ради денег я соглашусь на что угодно.

А вообще, сегодня работа на российском ТВ – лучший способ профессионального самоубийства. Там ведь всерьез считают Диму Киселева лучшим журналистом страны. Страны, в которой когда-то лицом телевидения был Леонид Парфенов! Ужас в том, что Киселева я знаю четверть века. И знаю, что Дима был не просто могучим семиохватным дубом, абсолютным западником-либералом, рыцарем без страха и упрека – он был образцом мужского благородства и в этом смысле для меня иконой.

– Это уж слишком!

– Вы знаете, что в свое время он отказался зачитывать в эфире Иновещания официальное вранье о вводе Горбачевым танков в Вильнюс – и его за это выгнали с работы и он год ходил с волчьим билетом?! И когда Литва получила свободу, литовцы его наградили за мужество медалью! Той самой, которую у него в позапрошлом году отобрали за пропагандистское вранье… И вот этот дуб рухнул, и перед нами труха, и бегают жучки-короеды... Господи, неужели он не чувствует унижения, когда одна из его бывших жен говорит: «Мне стыдно, что я была за ним замужем!» А друзья ее утешают: «Успокойся, ты была замужем за другим человеком». Ну не знаю, что может быть постыднее... Объявиться на публике без штанов с грязным задом и то более по-мужски.

Так что спасибо уязвленному провинциальному петербургскому самолюбию, что я не на федеральном телевидении в Москве.

[:wsame:][:wsame:]