"Смерть и жизнь Джона Ф. Донована": "Жестокие игры" с Леджером и Рильке

Sobesednik.ru — о том, как новый фильм Ксавье Долана миксует его биографию, поп-культуру и манифест против нетерпимости.

Тридцатилетний канадец Ксавье Долан уже давно не воспринимается публикой как открытие, хотя его картина десятилетней давности «Я убил свою маму» именно таким открытием и стала. Тогда, в далеком 2009 году, фестивальная публика не ожидала от 20-летнего актера той глубины и интимности, с которой он обратился к публике при раскрытии воспросов нетерпимости и поиска собственной идентичности. Картина уже тогда произвела сильное и обескураживающее впечатление даже на видавших всякое посетителей Каннского кинофестиваля.

Правда, отхватить свое первое Гран-при в Канне Долан сподобился лишь к 2016-му — с более зрелым фильмом «Это всего лишь конец света» и в более почтенном 27-летнем возрасте. К этому моменту публика уже успела привыкнуть к автобиографичной исповедальности и вызовам, которыми все еще достаточно юный Долан не брезгует в каждой новой своей картине.

«Смерть и жизнь Джона Ф. Донована» исключением не стала: как и в предыдущей своей работе, режиссер поспешил насытить эту ленту звездами первой величины в довольно неожиданных амплуа, благо занятое им за последние десять лет положение в киноискусстве такие вещи позволяет. И если в «Конце света» актерами Долана стали известные во всем мире французы Венсан Кассель, Марион Котийяр, Леа Сейду и Гаспар Ульель, которые словно с помощью читкода неожиданно стали членами одного семейства, то в новой долановской истории основных действующих персонажей играют уже голливудские звезды — Кит Харингтон, Натали Портман, Тэнди Ньютон, Сьюзен Сарандон и Кэти Бейтс.

Сценарий, над которым Долан работал вместе с Джейкобом Тирни, сконцентрирован вокруг странных отношений набирающей популярность голливудской звезды Джона Донована (Кит Харингтон) и его 11-летнего поклонника, также начинающего актера Руперта (Джейкоб Тремблей). Донован, в 2006 году вынужденный скрывать от Голливуда свою гомосексуальность, чтобы не потерять в глазах киностудий и публики мужественность и привлекательность, видит в юном поклоннике, который тоже испытывает проблемы с принятием себя, родственную душу и из раза в раз с помощью зеленого фломастера и листка бумаги исповедается ему обо всех своих семейных и рабочих проблемах. Зеркальность судеб героев, каким-то чудом ощущающих присутствие друг друга через океан (один живет в Штатах, другой — в Великобритании), раскрывается через драматургические сопоставления Герой — Мать, Изгой — Общество, Актер — Карьера. 

И Долана легко можно обвинить в самоповторе — тут вам и гомосексуальность, и человеческая нетерпимость, загоняющая вроде бы хорошего человека в угол, и сложные отношения любви-ненависти с матерями, которых играют Сарандон и Портман, и принадлежность персонажей к сфере искусства, и вновь большое количество крупных планов, и даже внешнее сходство подросшего Руперта (Бен Шнетцер) с самим Доланом.

Однако канадский режиссер в этот раз ловко выкрутился из ситуации, вполне очевидно обозначив источники своего вдохновения, включающие в себя, как вы уже догадались, далеко не только его собственную жизнь. В частности, Долан заявил, что в основу фильма легли «Письма к молодому поэту» Рильке, ведь сама идея связи двух людей от искусства через переписку захватила его мысли прямо-таки целиком. Однако зритель неотвратимо будет находить и другие отсылки к знакомым ему героям и произведениям: смерть (это не спойлер, поскольку судьба героя обозначена в самом названии ленты) Джона Донована подозрительно напоминает трагическое происшествие с только набиравшим популярность и умершим от передоза в 2008 году Хитом Леджером; в реакции отторгнувшей актера за переписку с 11-летним школьником аудитории легко угадывается намек на всеобщую ожесточенность в отношении Майкла Джексона после всем известных обвинений. А в последней сцене режиссер вообще делает глубокий реверанс культовой молодежной драме конца 1990-х «Жестокие игры», концовку которой вплоть до саундтрека «Bitter Sweet Symphony» и закрывающего кадра с улыбающейся героиней повторил Долан.

Помимо опорных референсов, неизбежно вызывающих симпатии у зрителя, впечатляет и композиционная составляющая «Смерти и жизни Джона Ф. Донована», имеющая рамочную структуру: действие разворачивается в двух временных пластах, где настоящее (рамка) — разговор выросшего и ставшего актером Руперта с журналисткой (Тэнди Ньютон) о значении своей давней переписки с кумиром детства, а прошлое — сама переписка и параллельно развивающиеся проблемы Джона и Руперта. При этом прошлое показано инверсивно — как и название самой ленты: действие картины начинается со смерти главного героя, а ее значение для второго основного персонажа, и, как оказывается позднее, всего мира раскрывается уже во второй части фильма.

И тут Долан устами взрослого Руперта произносит целый манифест о необходимости личной свободы каждого отдельно взятого человека, включая икон киноиндустрии, которые, по замыслу картины, оказываются чуть ли не более несчастными, чем жертвы бесконечных войн на Ближнем Востоке и голода в Африке — примерно так и говорит герой во время интервью, искренне веря в важность своего вклада в борьбу против различного рода -измов и -фобий. Работает на это и крайне драматичный образ Донована, созданный Харингтоном с помощью фирменного страдальческого взгляда исподлобья и многочисленных кадров с зеркалами, выражающих раскол в осознании героем собственной идентичности.

Убедить матерую и видавшую всякое журналистку в фильме удается, однако сработают ли правила созданного Доланом мира для зрителя, далеко не всегда способного оценить такого рода манифесты, — вопрос открытый.