Александр Лазарев: Интеллигенция в России сама с собой не согласна

Актер Александр Лазарев рассказал в интервью Sobesednik.ru о выдающихся родителях и о своем отношении к политике.

По словам артиста Александра Лазарева, ушедший год не был богат для него новыми ролями в театре. Зато удалось поработать в голландско-бельгийской картине «Брюссель», в которой сыграл украинского олигарха. Играть пришлось на английском языке, однако русско-украинский акцент был уместен.

Слишком правильное лицо

– На мой взгляд, должна получиться интересная история о сегодняшней Европе, о беженцах, о мировых проблемах, – рассказал Sobesednik.ru Александр. – Настоящая драма. Пожалуй, работа такого рода была у меня впервые, опыт колоссальный. Продюсеры исполняют волю режиссера, а не наоборот, как сейчас принято у нас.

– А вы следите за тем, что происходит в последнее время на Украине?

– Конечно. И меня эта ситуация очень беспокоит. Межгосударственные отношения сейчас крайне сложные. Людям хочется мира и стабильности, все устали, но политика часто оторвана от здравого смысла.

Европа группируется против России в едином пионерском порыве. Терроризм процветает. Войны продолжаются. Столько всего происходит, что, даже не читая газет, не смотря телевизор, чувствуешь напряжение в атмосфере. Это ощущение тревоги я испытывал во всех странах, которые мне довелось посетить в прошлом году. В моем детстве война казалась чем-то историческим, а сейчас это реальность.

– Вот вы сыграли украинского олигарха, а вас потом в какой-нибудь список могут внести, под санкции попадете.

– Могут, конечно. Обстановка такая, что можно просто так попасть под санкции. У моего героя-олигарха очень непростая судьба. В сценарии нет темы отношений России и Украины... Иначе я не согласился бы на эту работу, потому что разжигать эту ситуацию нельзя. Напряжение в обществе зашкаливает.

– Вы как-то рассказывали, что в кино вас поначалу долго не снимали в больших ролях: ходили на кинопробы, но не утверждали. Какие причины называли?

– Не нравился, наверное, и не подходил под типаж того времени. В основном отговорка была такая: у вас слишком правильное лицо. Это, конечно, меня нисколько не утешало. Первую главную роль в кино я сыграл в двадцать шесть лет – Незнамова в фильме Александра Белинского «Провинциальный бенефис» по Островскому.

– У вас поначалу был псевдоним – Трубецкой. Стеснялись имени знаменитого отца – актера Александра Лазарева?

– Так получилось, что папа, мама (актриса Светлана Немоляева) и я снимались вместе в телевизионном фильме «Село Степанчиково и его обитатели». И для титров надо было что-то решать. Мы думали, обсуждали: оставаться мне под своей фамилией или взять псевдоним.

Как-то к нам пришла актриса Валентина Талызина. И в разговоре с ней мама упомянула об этой дилемме. Валентина Илларионовна посоветовала взять псевдоним, и чтобы обязательно благородно-красивый, не Пупкиным же себя нарекать. Вот, говорит, Муравьев-Апостол или Трубецкой хорошо звучат, например. Так что в титрах «Села Степанчиково» я именовался Трубецким.

Потом стало очевидно, что не под своей фамилией существовать невозможно. И стал я Александром Лазаревым-младшим. Проблема с путаницей была решена простейшим способом, который нам поначалу в голову не приходил.

Шлейф династии вызывает раздражение

– В прошлом году Министерство труда выступило со странной инициативой: запретить работать в творческих коллективах родственникам. Учитывая, что ваши родители всю жизнь проработали вместе в Театре имени Маяковского, как бы вы отнеслись к подобному?

– Я бы отнесся к этому скептически. Чего они этим добьются? Если имеется в виду борьба с коррупцией, то это смешно, какая в мире искусства коррупция? Или в Министерстве труда считают, что роли дают по блату? Выходить на сцену приходится одному. Ни муж, ни жена, ни родители за тебя не сыграют, не споют и не станцуют. Режиссер не будет терпеть бездарность в своей работе ради какого-то именитого родственника.

С другой стороны, если бы такую идею выдвинул человек, имеющий прямое отношение к творческой династии, я бы его понял, даже согласился бы с этой точкой зрения. Работать семьей в одном коллективе очень непросто. Если тебя хотят больно ударить, то часто бьют по родным, менее именитым. Я знаю людей, которые оказывались в подобных ситуациях.

– Ваши родители?

– Мои родители держали крепкую оборону, были счастливы вместе в своем любимом театре, а в зрелом возрасте вовсе были неприкасаемыми.

Хотя попытки разрушить этот союз были, интриги еще никто не отменил. Как-то после одного неприятного инцидента мама приняла решение уйти из театра, отец сказал: «Уйдем вместе». И они оба подали заявление об уходе. Но им принесли публичные извинения, и буря, к счастью, утихла. Все эти ненужные волнения здоровья не прибавляют.

[:image:]

– Поэтому вы пошли работать не к ним в Маяковку, а в Театр Ленком?

– Конечно. Но не только поэтому, я был фанатом Ленкома. И был счастлив, что меня приняли именно туда. И счастлив вот уже двадцать шесть лет. А вот моей дочери Полине сложнее, она работает с бабушкой в одном театре.

– Как вы такое допустили?

– После окончания РАТИ Полина год была «на вольных хлебах»: работала в антрепризах и независимых проектах. Репертуарный театр, а тем более Театр имени Маяковского и Ленком не входили в ее планы никак. Но Евгения Павловна Симонова предложила ей сыграть в спектакле «Месяц в деревне», который планировалось поставить на сцене Театра имени Маяковского. От таких ролей не отказываются. Полина, немного помучившись «династийным комплексом», конечно, согласилась. И не пожалела.

К тому моменту театр возглавил Миндаугас Карбаускис, и после премьеры она получила приглашение работать в театре на постоянной основе. Конечно, это непросто: шлейф династии часто вызывает раздражение. Но Полина справляется с этим достойно, занимается своим делом, на многое не обращает внимания, хотя знаю, что некоторые моменты ее задевают.

– Исполнилось пять лет, как ушел из жизни ваш отец. Вообще, время лечит?

– Такие раны остаются навсегда, и привыкнуть к этому нельзя – это могу сказать точно.

– Вы жалеете, что не выходили с ним на сцену? Я читал, что он предлагал вам вместе сыграть.

– В кино мы снимались вместе, а вот на сцене не вышло. Я не могу сказать, что жалею, всему свои время и возможности. У нас были попытки сыграть в пьесе на двоих, даже репетировать начинали. Но не получалось, почему-то некомфортно было, не смогли. Если бы мы сделали это, то получилось бы через силу. А это неправильно. Он хотел еще, чтобы я играл после него Кина IV, но я отказался. Это его роль. Он играл ее блестяще.

Мямля не справится с труппой

– Случайно услышал информацию, что вы выступали на сцене знаменитого итальянского театра Ла Скала. Честно говоря, неожиданно, и об этом вы не рассказывали в интервью. Что же это было?

– Настоящая авантюра. Это было в начале 1990-х, период абсолютного безденежья. Настроение было довольно унылое. Съемок нет, театральной зарплаты не хватает. Тщетно пытаюсь сообразить, где же заработать деньги, думаю: хоть бы кто-нибудь позвонил и предложил хоть какую работу. И вот раздался звонок от Зураба Соткилавы, который предложил мне принять участие в качестве чтеца в постановке оперы Прокофьева «Иван Грозный» под руководством маэстро Риккардо Мути на сцене Ла Скала. Конечно, я удивился и, не подумав, согласился.

И вот в течение нескольких месяцев я, который никогда не имел никакого представления о классической музыке, изучал клавир. Это было очень непросто! Но как-то справился. Мне помогала в этом музыкальный руководитель нашего театра Ирина Мусаэлян. Она долго объясняла, я еще дольше мучился. Но оно того стоило! Вы не представляете, какие ни с чем не сравнимые эмоции испытываешь, когда стоишь на сцене знаменитого оперного театра и у тебя за спиной, слева и справа, звучит хор из ста человек и оркестр под управлением великого Мути.

– Кстати, про Ивана Грозного. Весь прошлый год не утихали споры об этой личности, о памятнике ему, о его подвигах или не подвигах. Как вы для себя оцениваете этого исторического персонажа?

– Ох, если уж о Петре Первом мы не знаем всей правды и спорим, то Грозный для нас и вовсе доисторическая личность. Великий он правитель или тиран и маньяк?! Разные историки трактуют его личность по-разному. Это их непосредственное дело: спорить, доказывать. Но я отношусь к нему исключительно как к историческому персонажу, без личных оценок.

Насчет памятника... Сложный вопрос... В Риме стоит памятник Нерону, и никто его не сносит. А ведь был деспотом, тираном и самодуром. Мы же нетерпимы к мнению, не совпадающему с нашим. Это наша национальная черта, мне кажется. Мы очень категоричные.

– А вы смотрели в вашем театре спектакль Константина Богомолова «Князь»?

– Да, конечно. Смотрел прогон. Его сняли с репертуара недавно.

– Вы считаете, правильно? Театралы спорят, никто и не ожидал, что постановка даже сезон не продержится.

– Я честно вам скажу, что не являюсь поклонником творчества Константина Богомолова. Я даже ушел в середине второго акта. Мое восприятие Достоевского диаметрально противоположно тому, что увидел. Способ такой подачи великих произведений мне лично неинтересен. А увидел я капустник на тему «Идиота» под названием «Князь», причем довольно пошлый. Между театром и КВН есть разница, это разные жанры.

А скандальность меня никогда не привлекала. У Богомолова, безусловно, есть свой зритель. Он талантливый человек. Но мы не совпадаем, меня не задевает то, о чем он хочет сказать.

[:image:]

– Спектакль этот убрали из репертуара по решению Марка Захарова. Художественный руководитель театра всегда прав?

– Я думаю, да. Это его театр, мы пришли к нему работать. Он рассказывает в театре свои истории, он здесь сказочник, а мы его помощники. Если я не единомышленник режиссера, если мне эта сказка не нравится, то должен буду уйти.

Марк Анатольевич у нас царь и бог. Конечно, я могу во время репетиции предложить что-то свое и Захаров может не согласиться или принять мою точку зрения. В театре главный творец – режиссер.

– Он должен быть тираном, деспотом?

– Вспомните, какими были Георгий Товстоногов, Андрей Гончаров или Валентин Плучек. Все – «иваны грозные». Но без этого нет театра. В труппе ведь все с характерами, все «звезды», и руководитель должен быть жестким, иначе все развалится. Мямля не справится с труппой.

– На себя эту роль примеривали?

– Нет, но о том, чтобы что-то поставить, думал. Я уже в таком возрасте, что мне интересно быть не только исполнителем, но и сказочником.

Есть предложения на уровне антреприз, но я пока в раздумьях. Русский язык там становится примитивным, да и чувства упрощаются. Меня привлекает классика. Она не даст режиссеру опуститься до... Хотя примеры такие есть. Коверкают и искажают, пытаются обсмеять.

– Кстати, на спектакле Богомолова в МХТ какие-то религиозные активисты подбросили к театру свиную голову. Вы считаете такие поступки правильными?

– Художника обидеть легко. Массовые акции, тем более организованные, я не люблю. Но уверен, что искусство должно нести разумное, доброе, вечное. Неразумного и страшного хватает в жизни. Хотя это не значит, что надо тащить в театр свиную голову.

– Сейчас некоторые чиновники высказывают личное мнение, а потом из-за этого что-то закрывают, убирают, увольняют. В прошлом году об этом публично говорил Константин Райкин.

– Я не чиновник. Но если говорить о цензуре, вспомните советское время. Театр и кинематограф были на высоком уровне. Художнику надо было продираться. Побеждая цензуру, люди достигали невероятных высот. Да, художник имеет право на личное высказывание. Но это право не есть вседозволенность.

В масштабах страны цензура не нужна. Но мера должна быть внутри каждого художника. Кто в итоге определяет эту меру в нормальном обществе? Зритель.

Вот был в Санкт-Петербурге антрепризный спектакль, играли его на сцене Большого драматического театра. А там каждую минуту артисты ругаются матом. И зрители, не выдержав, вставали, шли к сцене, клали билеты на подмостки и уходили. Без вандализма, но доходчиво.

– Немногие заступились тогда за Константина Райкина. Где же мнение театрального сообщества?

– А существует ли это сообщество? Интеллигенция в России сама с собой не согласна. Это не баскетбольная команда. Театральные деятели – индивидуальности. Сложные индивидуальности. Константин Райкин – великолепный артист, он возглавляет хороший театр, с крепкой труппой. Театр сейчас переехал в новое здание, он на государственном финансировании. Свободу часто путают с тем, что делают на потребу публике. Впрочем, знаете, навешивать ярлыки мне бы не хотелось, мне от этого плохо. Но крики и восстания я тоже не люблю.

[:wsame:][:wsame:]