Зураб Соткилава: Признался, что у меня рак, только ради других

Зураб Соткилава поведал Sobesednik.ru, как сумел победить рак и что онкологическая болезнь изменила в его мировоззрении.

Когда врачи диагностируют онкологию, это всегда страшно, но... В новой рубрике мы попытаемся разговорить известных людей, которые побороли или борются с недугом. Чтобы поддержать тех, кто продолжает сражаться. И дать надежду другим.

Осенью прошлого года, после того как Дмитрий Хворостовский объявил об опухоли мозга, а чуть раньше от лейкемии умерла Елена Образцова, еще один наш прославленный оперный певец Зураб Соткилава признался, что и его не обошла стороной онкология.

«Каждый день вспоминаю Леночку»

[:rsame:]

– Зураб Лаврентьевич, накануне нашей встречи вы выступали на концерте памяти Елены Образцовой. Это правда, что из всех ее партнеров по оперной сцене вы пели с ней чаще всех?

– (Смеется.) Это я так говорю: мужчина, который был с ней больше других мужчин. Конечно, мы много выступали вместе, дружили, часто общались. Однажды в поездке где-то за рубежом ужинали с ней в ресторане. Леночка тогда написала на салфетке: «Спасибо тебе за "горизонталь"!» Это такой технический прием у оперных исполнителей, которому я ее в свое время научил. Помню, сказал: «Знаешь, напиши это не на салфетке, а на хорошей бумаге, чтобы потом не отказывалась от своих слов!» И утром увидел под дверью своего гостиничного номера листок с этим признанием.

– До сих пор сложно поверить в уход Елены Васильевны. Сильная, красивая, талантливая – и такая неожиданная смерть. Будучи уже больной, выходила на сцену, и почти никто не знал о ее диагнозе…

– (Вздыхает.) Я каждый день Леночку вспоминаю. В последний раз мы виделись на ее балу в Большом театре в конце 2014 года. Тогда я уже тоже болел. У нее был рак крови, а у меня рак поджелудочной железы. Больше из-за наших болезней мы уже не виделись.

– Елена Васильевна не говорила о своей болезни. Вы же признались, что у вас была онкология. Сложно делать это прилюдно?

– Если честно, ни я, ни моя семья долго не хотели об этом говорить. Потом меня убедили, что рассказать нужно, чтобы дать другим людям, кто борется с этой болезнью, надежду. Хотя трудно сейчас уверенно сказать, поправился или нет. Но врачи отмечают, что показатели хорошие. И признался я только ради других людей. Когда сейчас захожу в онкоцентр имени Блохина на Каширском шоссе, вижу, как на меня смотрят люди и улыбаются. В их глазах читаю: значит, и у меня все будет хорошо! И я им это говорю, поддерживаю, как могу.

Лишь заграница нам поможет?

[:rsame:]

– Когда вы узнали о диагнозе, был ли страх? Вообще, какие мысли в этот момент?

– Моя семья думает, что они узнали об этом раньше меня. На самом деле это не так, я узнал первым. Обратился к врачу, чтобы сделать обычное УЗИ. И мне сказали: какое-то уплотнение там есть. А потом уже сделали МРТ, которая все показала. Сообщили родным. Но я уже сам понимал, что там онкология. Честно скажу, никакого страха не испытал. Был каким-то спокойным, ходил в консерваторию, занимался со своими студентами. А потом случился кризис, произошло отравление организма. Нужно было срочно делать операцию. Посоветовали клинику в Германии. Один мой друг – писатель Александр Потемкин – помог: буквально за неделю договорился. Улетел я туда 25 января, а уже 30-го сделали операцию. Ровно год назад. В Москве потом полгода проходил курсы химиотерапии.

– Довольно часто больные онкологией предпочитают лечиться за границей. Как вы считаете, почему Россия отстает в этом? И должно ли государство помогать в лечении?

– Знаете, во всем мире существуют страховки. Правда, суммы, которые ты перечисляешь, большие. Например, в Германии люди отдают почти треть своей зарплаты. Но зато у тебя гарантия, что потом сделают операцию и будут лечить. У нас так не принято. Конечно, государство должно участвовать в этом, хотя бы разработать такую вот хорошо налаженную систему страховок. Денег больше выделять. Ведь онкология – самая дорогая болезнь. Препараты стоят огромных денег во всем мире! У нас замечательные врачи, аппаратура сейчас есть хорошая, но за границей еще и культура отношения к больным другая. Где вы услышите, что врач лупит больного?! Как недавно показали в белгородской больнице... Помню, меня привезли на коляске в операционную, переложили на стол. И вдруг заходят четверо красавцев, мужики – настоящие голливудские звезды, врачи. И запели хором из итальянской песни, которую я часто пел, «На качелях»: Jammo, jammo, ncoppa jammo ja! Я заулыбался, и они тут же надели на меня наркозную маску. На восемь часов выключили. Первое, что увидел, когда пришел в себя – лицо врача. Он показывает мне большой палец, мол, всё хорошо сделали. И я опять заснул.

[:rsame:]

Самыми тяжелыми были первые три дня после операции. Я лежал в реанимации весь в трубках. Хотелось все это с себя сбросить, вытащить. Но был привязан к кровати, чтобы ни тело, ни руки не могли двигаться. Ко мне никого не пускали. И вот тогда приходили всякие нехорошие мысли. Так вот я вспоминал одно древнее высказывание: «Мысль убивает тело». Будешь думать о плохом – засохнешь. Старался ночью вспоминать своих родных и близких, лица жены, дочек, внуков. И улыбался. Как учил Будда: «Прижми уши и начни улыбаться. Даже в самом плохом состоянии…» Потом ко мне уже пустили родных, и стало полегче. Они говорили со мной, гладили по руке… Еще много там обустроено, чтобы больному было удобно. У кровати, например, разные кнопочки. Нажал на одну – тут же автоматически вкалывается обезболивающее. Не надо медсестру ждать. Водичка сама течет, если пить захочется. У нас такого пока еще нет, к сожалению.

– Химиотерапию вы проходили в московском онкоцентре. Вам есть с чем сравнивать…

– Признаюсь, химиотерапию я делал в отделении VIP. Там, за деньги, конечно, обслуживание лучше. Знаете, до того мне это надоело, что, как только вижу кого-то с иголкой, плохо становится. Вспоминать тяжело. В какой-то момент мне стало скучно лежать там под капельницей, и я пошел к людям. Туда, где общая комната. Сидел с капельницей вместе с другими больными, общался, и веселее становилось.

Концерт победителей

– После лечения, когда вы вышли на сцену, начали заниматься с учениками, были ли проблемы с голосом?

– Конечно. Мне пришлось тренироваться. Правильно говорят: голос портится от молчания. Это же мышца, и она атрофируется. До сих пор мучаюсь. Пока проверяю себя, смогу ли спеть полностью концерт.

– Вы хотели выступить вместе с Дмитрием Хворостовским…

– Я просто сказал, что хорошо бы потом организовать такой концерт победителей. Тех, кто переборол онкологическое заболевание. Таких много.

– Вы знаете, как себя сейчас чувствует Хворостовский?

– Дай Бог, чтобы все было хорошо. Он поет, пение – его жизнь. Я его понимаю. Хотя мне кажется, сейчас ему надо себя поберечь… Тут мне сказали, что еще у одного известного оперного певца обнаружили онкологию. Он это скрывает, поэтому не скажу его фамилию.

– Зураб Лаврентьевич, а что изменилось в вашем мировоззрении после всего пройден­ного?

– Я никогда не был ни хамом, ни грубияном, старался с людьми поступать нормально. Но после болезни понял, что надо относиться к жизни с еще большей радостью, к людям, которые тебе улыбаются. Насколько ты способен, нужно отдавать другим только хорошее. Бабушка моя учила: «Услышал что-то плохое – впусти в одно ухо, в другое выпусти. Не оставляй в себе». А еще: жить надо с надеждой.

[:wsame:]