Новые подробности убийства Веры Трифоновой

Экс-депутат Магаданской областной думы Георгий Шамирян рассказал «Собеседнику» новые подробности о скандальном деле бизнесвумен Веры Трифоновой, которая весной прошлого года скончалась в СИЗО. Шамирян был одним из последних, кто общался с арестованной, и поведал о последних часах ее жизни.

Досье

Дело Трифоновой

Президент риелторской компании «КитЭлитНедвижимость» Вера Трифонова была арестована в декабре 2009 года по обвинению в мошенничестве. Вместе с ней за решеткой оказались ее гражданский муж Юрий Шубин и депутат Магаданской облдумы Георгий Шамирян. Следствие утверждало, что Шамирян предложил банкиру Павлу Разумову должность сенатора в обмен на его участие в спонсировании назначения депутата на пост губернатора.

В камере Трифонова почти ослепла, лишилась почки и не могла дышать во сне из-за скопления жидкости в легких, но тюремные врачи вместо лекарств предложили женщине «спать стоя». 30 апреля 2010 года Трифонова умерла. Убедительных доказательств против Шубина и Шамиряна следователи не нашли, и в конце октября этого года их выпустили под залог в 1,5 миллиона рублей.

В редакцию «Собеседника» Георгий Шамирян входил с опаской:

– У вас кабинет №309, а я в камере с таким номером сидел.

Последние 22 месяца жизни теперь долго будут навевать экс-депутату недобрые ассоциации.

– Почти два года, – говорит, – отсидел ни за что. И в тюрьмах таких, как я, большинство. За это время повидал много сломанных жизней: кто заболел туберкулезом, кто умер, кто покончил с собой. Первые 3 месяца ареста я и сам не мог прийти в себя, ждал, что кто-то вмешается, разберется. А когда понял, что я остался один и есть у меня только моя семья, принялся писать – депутатам Госдумы, правозащитникам, прокурорам, следователям, Путину, президенту… 1650 обращений и жалоб отправил, но отовсюду приходили одни лишь отписки.

Шамирян пролистывает толстенную тетрадь в 46 листов, забитую убористым отчетом, что и кому он писал – по числам и датам:

– Я не понимаю, в чем моя вина. Что я хотел стать губернатором? Так я и сейчас хочу. Мне небезразлично, что творится в моем регионе: что закрывают больницы и поселения, что на золотодобыче воруют, что мосты и дороги строят только на бумаге, а федеральные средства пропадают неизвестно куда…

В 2009-м я приехал в Москву предложить свою кандидатуру на пост губернатора. Привез разоблачительные документы о ситуации в области. Отправил анкету в администрацию президента. Мне нужна была медийная поддержка, а для этого требовались финансы, и Вера Трифонова предложила помочь. Она познакомила меня со своим другом Севостьяновым из департамента экономической безопасности, представила его как свою крышу, а через Севостьянова Вера познакомилась с банкиром Разу­мовым. Тот согласился профинансировать мой проект, а я бы взял его в команду – нормальная практика. Никакого мошенничества – банкиру предлагали в залог землю, но он сам отказался (это есть в видеоматериалах). Я и подумать не мог, что все это провокация.

Шамирян вспоминает, как тянулись переговоры. Как на последней встрече «приближенный Разумова» Гридасов (на самом деле сотрудник ДЭБ Пирожков) бросил ему в машину сумку с деньгами. Как вмиг набежали оперативники, которых банкир тут же стал угощать коньяком. Как обещали свободу в обмен на показания против Трифоновой и «одного из депутатов Госдумы»:

– Полагаю, они хотели получить имущество Веры. Говорили: «Скажешь, что надо – пойдешь домой…» Когда нас прошлой весной привезли в суд на «продлёнку» (продление срока содержания под стражей. – Авт.), мы с Верой ждали суда в соседних камерах. Представьте себе куриные яйца – такие водянистые мешки были у нее вместо век. Глаза вообще не открывались. Она отекла вся. Сказала: «Я скоро умру». Потом ей стало плохо. Приехала скорая, увидели ее: «А, это опять ты! Еще не сдохла?» Прибежала женщина-прокурор, говорит: «Да ее же срочно надо выпускать». Несут Веру в зал заседания на третий этаж в кресле на колесиках. Она сама идти не может. А судья продлевает срок ареста еще на 3 месяца. Конвой в шоке: «Куда мы ее повезем, она же умрет по дороге». Едем вместе в автозаке в Можайск. Там отказываются Веру назад принимать. Час простояли. Потом все-таки приняли. А еще через час ее в больницу отвезли, ну и…

Недавно у Шамиряна родилась внучка, которую он еще даже не видел. Вместо малышки у него перед глазами образ Шубина, мужа Веры:

– Выглядит, как «бухенвальд». Было 100 килограммов – осталось 60. Говорят, туберкулезом его заразили. А за это время у него пропала арестованная машина «Бентли», а в его арестованном особняке поселились силовики… К Вере можно, конечно, по-разному относиться, но такого отношения, как в тюрьме, она точно не заслужила. Никто не заслужил. Мы не должны такого позволять, иначе истребим друг друга, убьем веру в справедливость.

Досье

Из показаний Шамиряна: «В конце ноября – начале декабря на мобильный телефон Шубина поступило эсэмэс: «Юрий, это подстава». Сейчас понимаем, что это эсэмэс мог послать Разумов. Думаю, он не такой подлец. Видно, на него кто-то сильно давил».

Из протокола допроса Разумова: «Предложение мне поступило от начальника 5-го отдела ОРБ-3 ДЭБ МВД Севостьянова Д. Л. На это предложение я согласился».

Из протокола допроса Севостьянова: «Сотрудники охраны, работавшие у Трифоновой в офисе, мне незнакомы».

Из протокола допроса Растомяна (охранника Трифоновой): «С Севостьяновым я состою в дружеских отношениях».

Показания Гридасова (настоящая фамилия – Пирожков): «Место работы – «РуссоБанк», фамилию не менял».

Протокол допроса Крупского (председатель правления «РуссоБанка»): «Гридасов никогда не работал в «РуссоБанке».

Прямая речь

«Эту зиму я бы не пережил»

С другим фигурантом «дела Трифоновой», ее вдовцом Юрием Шубиным, «Собеседник» пообщался сразу после того, как тот прошел комплексное медицинское обследование:

– Пока данные только предварительные, но… У меня теперь масса заболеваний, в основном легочных. Анализы сдал неделю назад, а точный диагноз до сих пор не могут поставить – так всё запущено. А ведь до тюрьмы я был абсолютно здоров: спорт, молоко. И что теперь осталось от моих прежних 100 килограммов! Под конец отсидки я даже по лестницам не мог ходить – терял сознание, падал.

Помощи медицинской в СИЗО – никакой. А на Можайке медицина вообще отсутствует. Правильно там о враче говорят: «Доктор Смерть». Прошу врача сделать мне хотя бы флюорографию, говорю: «Обследуйте меня». Отвечает: «Если уж в Москве вас не вылечили, то здесь тем более никто лечить не будет». А на суд я сколько приносил бумаг о своем здоровье! Все игнорировали. И если бы я до Нового года не вышел на свободу, меня бы вынесли. Всю прошлую зиму я в пуховике провел. Представляете, в камере даже масло замерзало. Такая была температура. Еще одну такую зиму я бы просто не пережил.

Так что сейчас я только своим здоровьем и занят. Ни дома моего мне не вернули, ни машины. Даже не знаю, что сейчас с ними, и не хочу пока знать – не до того. Конечно, будем пытаться искать виновных во всем этом, но, думаю, в нашей стране это бесполезно. У них же на этот случай система уже отлажена. Вот, например, начальника СИЗО, где Вера умерла, из Можайки не просто убрали, а перевели в Москву с повышением.

Эхо публикации

В прошлом номере мы писали, что за освобождение тяжелобольной предпринимательницы Натальи Гулевич суд затребовал рекордную сумму залога – 100 миллионов рублей. Ее муж-пенсионер так и не смог набрать нужную сумму – семья и сочувствующие со всей страны едва наскребли 7 миллионов. Гулевич, у которой уже отказали почки и вырезана матка, осталась умирать на нарах.