Михаил Ефремов: Нормальные питерцы в Москву не переезжают

Тайна народной любви к Михаилу Ефремову волнует меня не первый год. Узнав, что я собираюсь к нему на интервью, одноклассница трижды звонила напомнить, чтобы он ей надписал фотографию. «Так и скажи: «Медведю»!» И он пишет: «Медведю от Дубровского». Почему Ефремова так любят решительно все, от мала до велика, включая театральных критиков, которые, по моим наблюдениям, не любят вообще никого? Потому что мы в нем опознаем себя. Мы тоже страшно талантливые и реализуемся на пять процентов и поэтому так же страшно пьем. Иногда мы даже догадываемся, что это и есть наше настоящее призвание. Правда, пока мы реализуемся только в выпивке, Ефремов сыграл пару сотен ролей, как эпизодических, так и главных.

«Стопиццот миллионов» лучше, чем «народ»

– О чем будем говорить?

– А что бы вы хотели сказать народу?

– Ой-й-й… Мне дико не нравится слово «народ». Это животное слово. Прирост. Удой. Народ. Человеческий фактор.

– А как же тогда называть?

– Люди. Если бы в Конституции вместо слова «народ» было бы написано «люди», было бы все намного лучше. Вообще надо менять этот казенный язык. Тем более сейчас как раз есть шанс. Вот если бы соединить юридический язык с компьютерным «олбанским», например, то было бы, по-моему, хорошо. «Ацтой», «пацталом», «стопиццот»… «В России стопиццот миллионов населения!» – что, плохо? Сразу любишь этих людей! Или не с «олбанским»… Но как-то что-то другое создать. Переименование милиции в полицию – это первый шаг.

– Думаете, название что-то изменит?

– Конечно! Что такое милиция? Как она себя зарекомендовала за последние годы, что она вытворяла? Мы же о ментах ничего, кроме плохого, не можем сказать. А полиция – уже что-то другое.

– Но пока это вызывает только смех.

– Ну и хорошо! Смех – это не самое плохое. Лучше смех, чем тоска или ужас. У нас ведь страна с иронией. А от языка многое зависит. У нас же единственная страна в мире, где запрещают слова – я имею в виду мат. До сих пор fuck переводят как «черт». Почему у них такой важный процесс отдан на откуп чертям – вообще непонятно… Я не лингвист, но вот если бы собрались специалисты, сели бы и придумали новый язык… Чтобы вместо этой жуткой казенщины было бы что-то… Например, вместо «подсудимый обвиняется» – «чувачок попал». Тогда стало бы хорошо. С этого могут начаться перемены. Должен же наступить перелом.

– Революция?

– Революций у нас никогда не было, были перевороты. Чтобы держать все эти 140 миллионов, надо иногда менять им вектор. Как ребенку. Ему скучно заниматься долго одним, вот дают ему новую игрушку, а через двадцать минут следующую. Менять направление интереса. И с коррупцией бороться таким образом.

– Это как? Сегодня с теми, кто дает, а завтра с теми, кто берет?

– Ну, или так… Или сегодня сечь за нее, а завтра сладкого лишать… Только без зверства, весело надо все. С искрой. Изменить казенный язык, перенести столицу, и тогда пусть даже те же люди останутся. Пока меняются таблички, форма, лексикон, устав, начнется неразбериха, в этой неразберихе все успеют больше украсть, и потом все будет нормально, выйдем куда-нибудь… к Балтийскому морю.

– Так ведь уже давно вы­шли.

– Ну вот туда и надо вернуться. Перенести все правительство. Ведь сознание петербуржца не такое, как у людей. Эти прямые улицы… Питерец доходит до угла и там уже поворачивает. С Москвой все понятно, круглая схема. Раскруточка такая. А Петербург и был построен не для людей, а для служащих. Пик империи. Так пусть он там и будет. А в Москве останутся нормальные люди.

– В Питере люди ненормальные?

– Нормальные питерцы в Москву не переезжают.

– Спасибо. Я как раз вот недавно.

– И тоже в правительство?

– Не знаю, пока не зовут.

– Тогда ладно. А то я насторожился. А вообще, если бы вот Медведев амнистировал Ходорковского с Лебедевым и собрал вокруг себя всех маргиналов, мы б создали партию, пошли в народ… Конечно, над нами посмеялись бы, но мы бы получили свои 15%, на нас бы махнули рукой и отдали бы нам Крым. И жили бы мы там, выращивали виноград, ничего бы нас не волновало. Хотя все равно бы на нас смотрели косо и все их ракеты были бы на нас направлены…

Кино и космос – это разводка

– Вы не хотите уехать из страны?

– В другой стране у меня нет профессии. Если бы с детства я играл на пианино или был спортсменом – словом, профессия, не связанная с языком – и если бы я делал это хорошо, я был бы уже там. Дико не хотел бы этого, но был бы там. Хотя… посмотрим. А к своей профессии я отношусь… ну, может, потому что кручусь в этом… Короче, это не профессия. Если бы меня можно было научить пилить, строгать, прибивать… да хотя бы быть топ-менеджером… Нет, топ-менеджер – это тоже не профессия, я ее вообще не понимаю. Я не понимаю, что это – туда сто пятьдесят тысяч, сюда двести миллионов…

– Не любите считать деньги?

– Как только я начинаю задумываться о бабле, оказывается, что я нищий.

– А вот если бы были деньги, какой фильм вы бы хотели снять?

– Ну, у меня есть кое-какая идея фильма… Нет, пока рано говорить. Но вообще вряд ли я бы стал вкладываться в кино. Есть много других вариантов, гораздо полезнее и нужнее. Дети. Старики. Животные. А кино – это разводка. Две главные разводки человечества – кино и космос.

– Космос-то почему?!

– А то же самое. Куда огромные деньги идут – непонятно. Я наблюдал запуск на Байконуре – ужас! Не предполагал, что это такой кошмар! Когда все это грохочет, взрывается и взлетает вот такая малюсенькая хреновина, а кругом все выжжено, просто все, вся земля.

– Но в одной из этих «разводок» вы все-таки работаете. Кстати, над чем сейчас?

– Снимаюсь с «Квартетом И» в продолжении фильма «О чем говорят мужчины».

– Нравится работать с ними?

– Сейчас и про них скажу. С Камилем мы родились в один день, День милиции, он же день смерти Брежнева. Кстати, Медведеву надо посоветовать, чтобы он переименовал милицию в полицию не с первого марта, а с десятого ноября. Нам с Камилем будет приятно родиться в День полиции. Брежневу – не знаю. Так вот. Саша и Слава просто чудесные. А с Барацем… Было это лет двадцать назад, мы с ним встретились случайно. «Давай выпьем». – «Давай». И мы пошли и выпили на кухне две бутылки водки и говорили обо всем – об искусстве, о женщинах, о политике, о футболе – это было так прекрасно, замечательная была выпивка, отлично посидели, до сих пор помню. Так что «Квартет И» попрошу не трогать!

– Вы имеете в виду недавние критические высказывания о них Евгения Гришковца?

– Нет, я думаю, там просто произошло какое-то недоразумение.

«Миша, ну ты везде!»

– Над чем еще работаете?

– У меня бывает так: я год активно везде снимаюсь, потом год выходят фильмы. Друзья говорят: «Миша, ну ты везде!» На каком-то «Кинотавре» у меня было штук шесть фильмов. Но вот сейчас наконец выходит фильм «Generation П». Премьера, по словам Виктора Гинзбурга, режиссера-перфекциониста, состоится 6 апреля. Я там снялся еще год назад. А вот настоящие ветераны – Рената Литвинова, Андрей Васильев* и Володя Епифанцев, прекрасный артист, очень хороший человек, для него «Generation П» стал четырехлетним жизненным испытанием, итогом которого оказалось полное понимание себя и законов мироздания.

– А как вы попали в этот фильм?

– О, это интересно. Это все Андрей Васильев.

Сейчас расскажу. Я однажды пришел в клуб «Маяк» и попросил бурбона. Мне и говорят: «Ты один остался, кто пьет Maker’s Mark». Я: «С фуя ли? А Васильев?!» Они: «Его больше не пускают». А не пускали его за то, что он откусил ухо негру, который оказался племянником Мити Борисова и свекром Димы Ямпольского. Я говорю: «Ах так? Ну и я к вам ходить не буду». И перестал ходить. Я написал открытое письмо. А потом мы сидели с Васильевым, и я произнес филиппику… кстати, что такое филиппика? В общем, филиппику или там герменевтику в адрес продажных владельцев ресторанов. И он записал на мобильный, дома распечатал и опубликовал без спросу, результатом чего для меня стали семейные проблемы и внутренний психологический конфликт, который до сих пор не разрешен.

– И при чем же тут «Genera-tion П»?

– А, ну так именно Васильев меня туда и сдал. Он там один из продюсеров. Я не отказался. Фильм будет хороший, и книгу Пелевина я люблю, хотя «Т» мне понравился больше. Это, наверное, из противоречия, потому что мне не нравится Толстой. Но он меня еще догонит, я чувствую. Уже догонял – в комедии позитивнейшего Марюса Вайсберга «Ржевский против Наполеона» я играл Льва Толстого, вышедшего из «Войны и мира». В общем, после пятидесяти, когда начнутся всякие мысли о скорой смерти, тогда я его и полюблю.

Моя жена всегда права

– Кого вы только не играли… Но есть ли что-то общее у ваших персонажей? Можно ли выделить какое-то качество, которое бы их объединяло?

– Нет! Ничего общего, все роли разные.

– Еще одна ваша свежая работа – «Самый лучший фильм 3-ДЭ». Его многие ругали.

– А вот почему?! Хороший фильм. Мне понравилось сниматься у Гарика Харламова. И потом, ведь у нас не было раньше такого жанра, как пародийная комедия. И смешные вещи я люблю делать. Люблю капустники, хотя, наверное, и не по возрасту уже. И вообще, мне нравится, что делают ребята из Comedy Club – они там отличные, все и каждый в отдельности. Смотришь и думаешь: «Что это, политическая сатира или что-то другое?» У нас ведь сейчас фактически нет на телевидении хорошей политической сатиры. И вообще, что на телевидении? Вот Константин Эрнст – про него столько всего тут наговорили в связи с его пятидесятилетием, но представьте, что было бы с «Первым каналом», если бы вместо него был любой другой человек? А он все-таки во всей нашей сегодняшней ситуации дает какое-то направление.

– Какое, Миша?!

– Какая ситуация, такое и направление.

– А что скажете о сегодняшнем кино?

– Не знаю. Я не смотрю кино. То есть чтобы вот так взять кассету и специально посмотреть что-то – не бывает.

– А театр?

– Ну вот за последнее время я посмотрел три спектакля – «Калигулу» Някрошюса и в «Современнике» два спектакля: «С наступающим…» и «Враги: история любви». «Калигула» сложный, еще буду думать. В «Современнике» оба спектакля замечательные. Больше всего меня потрясла работа постановочной группы. И артисты все отличные, но вот постановка просто свела с ума! Я такого никогда не видел.

– Если резюмировать наш разговор, можете сказать, чего вы хотите?

– Хочу стать дедушкой. Но пока еще никак.

– А как воспитываете своих многочисленных детей?

– Невмешательством. Если я буду вмешиваться, они станут ужасными людьми. Но все вышесказанное не имеет смысла без учета следующей сентенции: моя жена всегда права! Если можете, добавьте это в интервью после каждого ответа.

* Андрей Васильев – известный российский журналист девяностых и нулевых и, кстати, спецкор «Собеседника» в 1985–1989 гг. До недавнего времени – шеф-редактор ИД «Коммерсант». С Ефремовым познакомился на съемках фильма «Когда я стану великаном» (1978). Васильев там косил от армии (но не откосил), снимаясь в главной отрицательной роли, а Ефремов был в главной положительной. Рассказывают, что на съемках этого кино Васильев (который был заметно старше) научил Ефремова пить портвейн. Это неправда. Пить портвейн Ефремов умел всегда, просто Васильеву, как единственному совершеннолетнему, его уже продавали.