Александр Роднянский: Присоединение Крыма было неизбежно

Александр Роднянский – самый известный и, вероятно, самый успешный из российских продюсеров, хозяин «Кинотавра», полноправный соавтор «Обитаемого острова», «Сталинграда» и каннской сенсации этого года – фильма Андрея Звягинцева «Левиафан». Начинал он как украинский документалист, впоследствии один из создателей киевского телеканала «1+1», потом переехал в Москву, а сегодня к его мнению прислушиваются уже и в США. Но для нас важнее всего, что Роднянский чуть ли не единственный киномагнат, сохраняющий идеалистическую веру в авторское кино, предпочитающий коммерческим критериям качественные.

«Мат меня немножко коробит»

– Во-первых, поздравляем вас с призом «Левиафану».

– Спасибо.

– В связи с этим такой вопрос: а как вы вообще выбираете проекты, за которые беретесь? Ведь они довольно рискованные – что «Левиафан», что «Сталинград»...

– «Сталинград» действительно был рискованным проектом – в значительно большей степени, чем «Левиафан». Дело в том, что Звягинцева любят, о нем пишут в худшем случае осторожно, а чаще положительно. А на Федю накидываются сразу, еще до выхода фильма, без каких-то оснований. Как я выбираю? Меня интересует изобразительная мощь. Это важнее актуальности, важнее даже мысли. Кстати, не стоит думать, что с «Левиафаном» я шел на риск, а со «Сталинградом» играл наверняка. Если бы мы провалили «Сталинград», на нас бы накинулись сильней, чем за любую социальную критику в «Левиафане». Хотя Звягинцев прежде всего художник, а не публицист...

– «Левиафан» – не очень дорогое кино?

– Да как вам сказать... Ведь мы его снимали на Баренцевом море – долго искали подходящую натуру и остановились на этой местности. Там крошечный рыболовецкий поселок Териберка, очень мало домов, фактически пустое место. Так что нам пришлось с нуля строить все, включая жилье для съемочной группы. Стоимость кино складывается из многих факторов: одно дело, когда фильм снимается в Москве или Петербурге, когда все живут, считай, у себя дома. А вот представьте, что в голое поле едет группа в составе двухсот человек и живет там четыре месяца. Так что могу сказать, что для авторского кино «Левиафан» – достаточно дорогой проект. Порядка 220 миллионов рублей.

– Можно рассчитывать на широкий прокат в России?

– Ну, я надеюсь. Мы сейчас работаем как раз над этим... Пока не могу сказать, как пойдет. Тут же еще сложности с новым законом о мате в искусстве, он вступает в силу 1 июля, так что если нам удастся до этого времени показать кино без купюр... Вообще, Звягинцев в жизни практически не употребляет нецензурных выражений, не то что...

[:image:]

– ...мы с вами.

– Ну да, я так и хотел сказать, но постеснялся. Нет, Андрей в этом плане очень сдержанно себя ведет. Честно говоря, я и сам, как человек, видимо, того еще поколения, к мату в кино отношусь скорее отрицательно. Все-таки меня это немножко коробит. Я считаю, что там, где можно обойтись без него, не лишившись ничего важного, лучше действительно обойтись. Но в последнее время я стал за Андреем замечать растущий интерес к некоторой брутальности – ему, например, очень понравились картина Сигарева, работы Мизгирева, к новой российской волне он очень хорошо относится, всегда высоко ценил Хлебникова... И когда я получил сценарий «Левиафана» и увидел, что там полно мата, то понял: если уж Андрей считает, что это здесь нужно, значит, так и нужно. Они с соавтором – Негиным – вообще пишут трудно; Негин это называет союзом интеллигенции и рабочего класса (интеллигенция, конечно, Звягинцев), и каждая реплика обкатывается в таких спорах, что потом Звягинцев не разрешает менять даже порядок слов. Он снимает ровно по сценарию, потому что картину видит уже законченной – как говорил Рене Клер, «фильм готов, осталось его снять». Так что никаких правок он не потерпит: герои действуют и говорят единственно возможным образом. Остается выпустить фильм в прокат до 1 июля, когда вступают в силу эти ограничения. Думаю сейчас, как это сделать.

– А как с мировым про­катом?

– Очень хорошо. Получается, что «Левиафан» попадает сразу в несколько аудиторий: это, с одной стороны, кино, над которым можно подумать, а с другой – оно в общем понятное, не обязательно что-то знать о кино, чтобы с удовольствием его смотреть. Главная тенденция сегодня – необходимость жанровой упаковки даже для самого авторского кино. Чтобы это все-таки была мелодрама, или триллер, или комедия – иными словами, чтобы автор владел формой, а там пусть будет сколь угодно сложным. «Левиафану» сильно помогла пресса. Когда французы после премьеры пишут: «Какой это жанр? Этот жанр – шедевр!» – продавать уже легче. И картину купила для мирового проката «Сони классик» – до этого они из постсоветского кино купили только «Утомленных солнцем», «Двенадцать» и «Кукушку».

[:image:]

– Все-таки Звягинцев берет в Каннах не главные призы: «Изгнание» награждено за мужскую роль, «Левиафан» – за сценарий...

– В Каннах номинация не так важна. Они отбирают главные фильмы конкурса, а потом высчитывают, кому за что давать. Мы знали, что в этот пасьянс входим. Пресса нам прочила «Золотую ветвь». Приз за сценарий как раз из самых почетных – значит, смысл, месседж картины показался им особенно важным.

– «Левиафан» – это Иов, который не взроптал. Почему он в конце концов смиряется?

– Вы напрасно ждете от меня разговора о концепции русского характера. Иов – это, как говорит Андрей, протосюжет. А вообще это была история Марвина Химейера, американца, который в Штатах сел в бульдозер и разгромил здания администрации из-за того, что с ним не считались, построили цементный завод на его земельном участке и не позволили оспорить это в суде. Был огромный резонанс, все об этом говорили и писали. Он ведь ни одного человека при сносе 13 зданий не ранил, а сам застрелился.

В то время Брэд Питт посмотрел «Возвращение», потом «Изгнание», пришел в восторг и сказал: у этого парня я буду сниматься в чем угодно. Кино с Питтом – это сразу прыжок на следующий уровень. Андрей тогда был занят съемками короткометражки для альманаха «Нью-Йорк, я тебя люблю», и когда он вернулся, я предложил: давай сделаем об этом кино, Брэд Питт сыграет главную роль. Но Андрей на такие вещи никогда не покупается, даже не берет, как другие, пятнадцать минут на «подумать». Он сразу сказал: я не чувствую этот сюжет. Но, видимо, чем-то он его зацепил – и он перенес историю на русскую почву. Только с другим финалом. Есть большая разница между маленьким человеком американским и русским. Американский маленький человек знает, что на его стороне правда. А представить себе русского Химейера, который бульдозером крушит здание милиции, невозможно – ну не станет он этого делать... И потому, что забит, и потому, что правды за собой не чувствует. Он же сложный парень, этот герой Серебрякова. Пьющий. Вспыльчивый. И вообще – здесь чистых нет... О чем и картина в сущности.

[:image:]

«Женское кино – принципиальнее»

– С завершением «Кинотавра» мы вас тоже поздравляем. Он всегда, как известно, определяет тенденции на год вперед. Какие тренды в этот раз?

– Была очень сильная программа, фактически из одних дебютантов. Вплоть до того, что мэтром там называли Светлану Проскурину, у которой это всего четвертый, кажется, фильм. Вообще, что очень радует, в этот раз было много замечательных женских ролей. Прекрасная девочка, которая получила приз за лучшую женскую роль, Северия Янушаускайте, и, кстати, очень жалко, что нельзя было разделить приз, потому что она замечательна в паре с Тиной Далакишвили, это в фильме Анны Меликян «Звезда». В этом же фильме, кстати, дебют Паши Табакова, сына Олега Павловича.

– Вам не кажется, что в последнее время женское кино вообще преобладает?

– Ну да. Женщины более принципиальны.

– Разве?

– Думаю, да. Если, конечно, они не выбирают профессию девочки, а занимаются делом. На мужчин налагается слишком много обязательств. Состояться. Добиться места в иерархии. Что-то кому-то доказать. Это все, конечно, давит. Явилось новое поколение, которое все ждали: нестеснительные, нестесненные, раскованные люди. Про них фильм Бычковой «Еще один год», прелестный, неожиданный, непохожий на предыдущие. Про них, скажем, «Звезда» Ани Меликян. Она снимает, по-моему, меньше, чем позволяет ее талант: одна картина в семь лет – редко. Но «Звезда», про которую мнения были самые разные, – очень занятное кино. Не буду спойлерить, там в принципе история про молодую стерву, которая живет с богачом, и в какой-то момент он, озлившись, выкидывает ее на улицу без копейки, обрубает все ее счета, вообще бросает как есть, в шубе, – и только дальше начинается чистая мелодрама в обрамлении точно показанной нынешней Москвы. Но из всего, что было на «Кинотавре», мне больше всего понравился «Класс коррекции» Твердовского. Он документалист, это игровой дебют с актерами Кирилла Серебренникова. История про детей-инвалидов. Писали, что она на грани фола, что там эмоциональный пережим – мне так не показалось. По-моему, как раз с большим вкусом сделано. Будет ли прокат, не знаю.

[:image:]

– А как приняли фильм Михаила Сегала «Кино про Алексеева»?

– С разочарованием. После полюбившихся всем «Рассказов» от него ожидали чего-то в таком же роде. Кстати, в зал набилось на него безумное количество народа – не помню, чтобы на другом фильме был такой ажиотаж.

– А в чем было разочарование?

– Это кино без капли юмора. Вот того юмора, за который Сегала так полюбили, в «Кино про Алексеева» нет вообще. Там история про постаревшего барда, про которого вдруг вспомнили – в картинах советского прошлого смешиваются шестидесятые с семидесятыми, но он, может, так и хотел, для обобщения... Публике, к сожалению, не очень понравилось.

– У этих фильмов будет хоть какой-то прокат?

– Увы, сомневаюсь. Даже насчет Меликян, у которой приз за режиссуру. Даже насчет Котта, у которого за «Испытание» главный приз – но картина сложная, без слов, медленная. По-моему, очень хорошая картина Нигины Сайфуллаевой «Как меня зовут» с тремя феноменальными красавицами в главных ролях – вот тут есть шанс пробиться в мейнстрим, и то вряд ли. Потому что картина, награжденная дипломом «За легкость», далеко этой легкостью не исчерпы­вается.

[:image:]

«Майдан создал все нынешние проблемы Украины»

– Нельзя не спросить про Украину. Вы там жили...

– Что значит «жил»? Я киевлянин. У меня там не только сотни друзей, но и родст­венники.

– И что теперь будет?

– Будет то, что официально называется деэскалацией. Понижение градуса. Война на юго-востоке постепенно перейдет в войну терминов. Она и сейчас уже идет: Донецк говорит – федерализация, Киев – децентрализация. На деле это означает, что регионы получат максимум полномочий, выбор губернаторов вместо назначения и т.д. В пределах, как Порошенко это назвал, унитарного государства. Но, сказав про унитарное государство, он к жителям юго-востока тут же обратился по-русски. Видимо, в новой Украине у каждого региона будет свой закон о языке и свой пантеон героев.

– Вы хорошо знаете Порошенко?

– Кто в Киеве его не знает? И он знает всех. Он единственный украинский политик, который дружил со всем спектром – от Медведчука до Литвина. Он участвовал в формировании Партии регионов и партии «Солидарность». И в отличие от явно неадекватного Виктора Ющенко, он умеет договариваться. Вообще же, друзья, хочу вас разочаровать – или, наоборот, обрадовать: я приветствую своих друзей, стоявших на Майдане, чтобы покончить с воровской властью, и при этом я к Майдану отношусь без фанатизма. Фанатизмом я переболел в 2004 году, да и тогда быстро разглядел новые лица и расстался с иллюзиями. Да, людям надоело воровство – масштабов его на Украине вы, я думаю, не представляете. 80 процентов всей собственности сосредоточено в руках четырех олигархов. Где-нибудь еще в Европе такое есть?

[:image:]

– Думаю, что и в Азии нету.

– Тем не менее. Заметьте, кстати, что в какой-то момент Майдан пропустил возможность мирного выхода из кризиса. И в январе, и в феврале еще было не поздно остановиться. Ведь Янукович шел уже на любые условия Майдана, готов был уйти через восемь месяцев, сделать Яценюка главой правительства – и тогда кто знает, как бы все обернулось? Я восхищался теми, кто выходил на Майдан, и категорически не понимаю тех, кто швырял в милицию «коктейлем Молотова». Я не понимаю, почему в январе–феврале нужны были непрерывные потасовки, стычки, почему люди вооружались, почему новая власть сразу озаботилась статусом русского языка (и отняла у него статус второго государственного)... Почему надо было любой ценой, не дожидаясь перевыборов, гнать Януковича? Не подумайте, что я его защищаю. Он, в чем нет никакого сомнения, был избран законно. Форсировав его изгнание, Майдан создал все нынешние проблемы Украины – от фактической гражданской войны на юго-востоке до утраты Крыма. Он и его соратники – как их сразу стали называть, его банда – успели не только уехать, но и многое вывезти: я хорошо вижу, сколько их прибавилось в Москве и на каких хороших машинах они ездят. И уж конечно, надо было очень постараться, чтобы шахтеры, которые при Януковиче работали в пятидесятиградусной жаре, в смертельной опасности и за пятьдесят долларов в месяц, вышли с оружием в руках защищать прежнюю власть. Это значит, что новая даже не сделала попытки с ними договориться, а в образовавшийся вакуум полезли далеко не бе-зупречные силы.

– Но Крым-то наш?

– Крым был сердечной болью россиян с 1992 года: через него прошла главная трещина, его утраты никто не мог простить. Балабанов в девяносто пятом мне объяснял, что Крым будет русским и что пора отомстить за Севастополь (эта фраза попала в «Брата-2»). Будем честны: Украина ничего не сделала для Крыма за годы независимости. Только разрешила крымским татарам вернуться на родину. Присоединение Крыма было, боюсь, неизбежно – это не Донецк, где до сих пор нет единства...

– Донецк получится за­мирить?

– Думаю, да. Но у России ведь с самого начала не было планов присоединять Донецк. Сейчас уже ясно: если бы она хотела ввести туда войска, давно бы ввела.

[:image:]

– И вы исключаете оттяпывание Донецка и Луганска?

– Да, как и полномасштабную войну России с Украиной. Сейчас уже видно, что пик пройден. И когда мне говорят: «Вот как Европа повлияла на Путина, вот как его сдержали Штаты!» – я всегда отвечаю: что значит «сдержали»? У него не было намерений идти на Киев.

– А можете вы сказать, что вам внушает оптимизм в отношении Порошенко? Какая-то чисто человеческая черта, какие-то его взгляды...

– Пожалуй, его семья. У него совершенно особые отношения с женой, действительно небывалые, он на других женщин не смотрит в принципе. И дети у него не имеют ничего общего с так называемой золотой молодежью, которой в Киеве полно и которая мне отвратительна. Вообще, если хотите понять политика, обратите внимание на его детей.