Леонид Барац: Жизнь уходит сквозь пальцы... Туда ей и дорога

«Квартет И» сам себя иронично называет «рупором поколения» 40-летних. При этом успешная четверка – Барац, Демидов, Ларин и Хаит, – недавно отметившая 20-летие своего сценического союза, похоже, изрядно утомлена жизнью. Так мне показалось после встречи с Леонидом Барацем.

Жизнь уходит сквозь пальцы

– Вас ставят в один ряд с юмористическими шоу: «Аншлаг», КВН, Comedy Club, а вы сами считаете свой квартет чисто юмористическим?

– О себе мало понимаешь и знаешь. Я могу сказать: как бы мне хотелось, чтобы другие о нас говорили. Хочется верить, что постепенно мы пришли к более серьезным темам, но способ их осмысления остался прежним. То есть нам легче понять, что происходит вокруг, с помощью юмора. Просто темы стали серьезнее. А мы – старше.
Вот, например, наш фильм «Быстрее, чем кролики», который выйдет в первый день нового года, получается смешным. Хотя темы, там поднятые, довольно серьезные и порой тяжелые. Но должен сказать: мы почти никогда не подстраивались под спрос и ожидания аудитории.

– То есть бывает так, что делаете что-то смешное, а потом понимаете, что оно еще и страшно получается?

– Ну не страшно... Это тяжелые вещи, и их нелегко проговаривать. Мы в таких случаях всегда вспоминаем Довлатова: «Истинное мужество состоит в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду». Что тут делать? Обманывать зрителя в фильме или спектакле – это неправильно. Есть большая разница, правда это или… Как же это назвать-то? Вспомнил! Подлинность! Ну да ладно, к тому, что мы показываем и рассказываем, по-разному относятся.

Одни отрицательно – считают, что мы зрителей учим чему-то плохому. Другие, напротив, говорят, что мы занимаемся своего рода психо­анализом, помогаем людям понять, что не только у них такие проблемы.

Кстати, у меня сейчас такое именно ощущение, что жизнь уходит сквозь пальцы. И бывает, что думаешь: да и пускай уходит, туда ей и дорога.

– Вы как-то боретесь с этим или плывете по течению?

– Я пытаюсь решить это. Двигаюсь в какую-то сторону, чтоб побороть нерешительность с помощью решительности. Извините за тавтологию.

Выводы вчера одни, а завтра – совсем другие

– 20-летие «Квартета И» можно считать поводом подвести итоги или кардинально измениться?

– Мы уже вряд ли изменимся, после сорока глупо такого ожидать. А вот подводить итоги и делать выводы мы начали еще с первых «Разговоров мужчин среднего возраста о женщинах, кино и алюминиевых вилках», сделанных как спектакль. Но быстро поняли: итоги и выводы вчера вечером были одни, а завтра вечером станут совсем другими.

– Вы наверняка вспоминаете, как «Квартет И» делал свои первые шаги.

– Было радостно и интересно. Много желания и энергии. Сами таскали декорации, сами гладили себе костюмы. Я по этому скучаю, хотя назад туда точно не хочется. Раньше мы праздновали каждый спектакль. После каждого выступления собирались, говорили друг другу приятные слова, выпивали. А теперь празднуем раз в пять лет и уже подумываем, что надо заканчивать с празднованием юбилеев. Мы постоянно были вместе. Это была дружба, та самая, что «пуркуа па?» и «а ля гер ком а ля гер!» А потом эта дружба куда-то уходит, приходит другая, которая больше характеризуется совпадением интересов, графиков, в какой-то мере статусов. Это тоже дружба, хотя та дружба мне нравилась больше.

Нашу дружбу называют коммерчески успешным проектом

– Кто первым предложил название «Квартет И»?

– По-моему, Саша Демидов. Сначала мы просто говорили «Квартет», а потом Саша предложил «Квартет И» – и многоточие.

– Это было в 93-м?

– Да, в самом начале его. До этого мы назывались прекрасно – «Раз, два и обчелся» – находились, так сказать, в конъюнктуре. Сначала у нас была база на Большой Дмитровке, потом мы репетировали в Доме актера – спасибо директору Александру Эскину за предоставленную возможность. Иногда мы вспоминаем все эти детали, когда собираемся вместе, под коньячок. «Это была твоя квартира». – «Такого-то числа». – «Да-да, был путч»… В общем, такое коллективное воспоминание, будоражащее нюансами, которые вызывают просто физические ощущения времени. Такой же азарт вызывают воспоминания, сколько стоили водка и сдобная булочка в 1982 году.

– Вы поняли, где заканчивается дружба и начинается бизнес – скажем, в отношениях с Ростиславом Хаитом, которого знаете с 1-го класса?

– Нас назвают коммерчески успешным проектом. Хотя мы никогда не были проектом. Нам всегда нравилось то, что мы делаем. Мы, конечно, хотели зарабатывать деньги, и через десять лет после создания театра стало получаться. Потому что то, что мы зарабатывали в первые десять лет, вряд ли можно назвать заработком. Это большое счастье – заниматься тем, что любишь, и этим зарабатывать деньги.

– Работать в соавторстве – это же непростой процесс.

– У нас бывает тяжело в написании... Но мы никогда не ссорились вдрызг. Не было ситуаций, когда мы не могли общаться.

– И никогда не жалели, что работу примешали к дружбе?

– Никогда. Я близко дружу со Славой. Вроде существует правило – не делать бизнес с друзьями, но в нашем случае оно не работает. У нас никогда не было проблем ни с деньгами, ни с отношениями внутри коллектива. Мы пишем текст, спорим, но слишком хорошо друг к другу относимся, чтобы какой-то спорный момент в корне изменил это отношение.

Принцип не одалживать другу – обычное жлобство

– А драки между вами случались?

– Почти. Но не случилась. Лет 10–12 назад между Славой и Сашей.

– Творческие разногласия?

– Творчески-дисциплинарные. Мы же на работе – сами себе дисциплина, сами себя контролируем. Хотя сейчас, если у нас не пишется, мы стали позволять себе просто разговаривать, копить.

– Деньги друг у друга одалживаете?

– Конечно. И часто. Правило не одалживать деньги другу я считаю обычным жлобством. Это же твой близкий друг: если у тебя сейчас есть деньги, а у него нет, то в чем проблема? Можно сколько угодно говорить, что это тонкий психологический момент, но я считаю это просто жадностью.

– Существуют ли у вас конкуренция, внутренний рейтинг популярности?

– Это сейчас пафосно прозвучит, но в мужском коллективе обязательно есть элемент соревнования. Однако если я слышу, что зрители смеются над репликой Камиля или Саши, я рад за них и за всех нас. Потому что в данной ситуации, как говорят хоккеисты: «А што я? Это команда. Без команды я ничего».

– Сценарная работа в большей степени лежит на вас?

– Нет. За нее у нас отвечают три человека в равной степени: я, Слава Хаит и Сережа Петрейков. Мы вместе пишем.

Нас воспринимают как наших персонажей

– Прочитал аннотацию к фильму «Быстрее, чем кролики» – напоминает американский «Мальчишник в Вегасе».

– Справедливая ассоциация, у нас герои так же просыпаются и не понимают, где очутились. Но упрекнуть нас в заимствованиях нельзя, потому что мы выпустили спектакль «Быстрее, чем кролики» еще восемь лет назад.

– Ваши истории в основном мужские. Нет ли у вас сюжетов, где в большей степени препарируется женское сознание?

– Мы сейчас дописываем пьесу, где много женских линий, но история все равно будет мужская. Я бы сказал, что про мужчин я хоть что-то понимаю, а про женщин – вообще ничего. Чем дольше живу, тем меньше в них разбираюсь.

– Как вы относитесь к выражению, что мужчина-актер – не совсем мужчина…

– Может быть. Все-таки хотеть всем нравиться – женское качество.

– Какие еще минусы вы бы назвали у мужчины-артиста?

– Если говорить о нашем случае, то мы сделали наших персонажей практически самими собой и теперь нас воспринимают как их. Отсюда о тебе часто думают, что ты лучше, чем на самом деле. На экране ты симпатичный, милый, интересный, рефлексируешь. А в жизни, выясняется, другой. Несоответствие твоего образа и тебя реального может зрителя расстроить.

Минусов много. Хотя бы провести десять вечеров, повторяя одно и то же. Мы же в спектакле «Разговоры…» говорим от себя, а значит, стараемся делать это искренне. Когда ты произносишь эти строчки раз пять в месяц...

Все это довольно сложно, согласитесь, «поднаторевшие в искренности» – это какой-то оксюморон.

В актерской профессии масса минусов, и не тех, что, знаете, «ой, все время берут автографы, я устал». Не этих. И не поездки по городам, а какие-то внутренние минусы. Ты проговариваешь какие-то вещи, и тебе кажется, что они дошли до твоих, например, близких. А это не так. Разговор со сцены и разговор напрямую – это разные вещи, как оказалось. Но плюсов больше. Явно больше.

– В какие моменты вы чувствуете, что взрослеете?

– Никогда не чувствую, что взрослею, но чувствую, что старею.

– Как это происходит?

– Просто физически стал не мочь чего-то.

– Уже?

– Да нет, ну что вы, я не про это. Просто стал бегать не так быстро. Мы играем в футбол. Ты обводишь человека, а он опять перед тобой возникает. Снова обводишь, а он – опять. И становится бессмысленно обыгрывать. И так со многим. Я смотрю на себя в зеркало и понимаю, что перестал взрослеть и начал стареть.

– Помните, как заметили у себя первый седой волос?

– Не помню.

– Не обратили внимания?

– Я обратил, но когда уже этих волос стало больше. Мужчины тоже обращают на это внимание, хотя боязнь старения, конечно, больше присуща женщинам. И страшная несправедливость в том, что женщины стареют быстрее. Но и мужчины побаиваются старости, немощности. Не хотят быть кому-то обузой.

Мало нормальных людей, которые хотят покинуть родину

– Правда, что вы уезжали в США вроде как на ПМЖ, но вернулись? Почему уезжали и почему, собственно, не остались там?

– Я не уезжал на ПМЖ, или лучше сказать, я формально уезжал. У меня действительно есть грин-карта. В конце 80-х из Одессы все уезжали – в Израиль, в Австралию, в Германию и в США. У меня все родственники уехали, полкласса уехало, и меня почти утянуло туда, но не утянуло навсегда, слава Богу. А чтобы сохранить грин-карту, я и поехал в Америку. Три месяца пожил. И езжу туда периодически.

– То есть вы опровергаете мнение, что все россияне хотят эмигрировать в Штаты?

– Это одно из заблуждений американцев. Не все хотят туда, некоторые просто вынуждены ехать туда, и я думаю, что вообще мало нормальных людей, которые хотят покинуть родину. По-моему, это так – без каких-то серьезных причин и обстоятельств никто не хочет уезжать. Но вот сейчас я, к сожалению, вижу вокруг абсолютно упаднические настроения. Люди с хорошим образованием или люди с профессией, которую можно применить там, стараются уехать. То ли из-за боязни за детей, то ли из-за ощущения, что здесь перестала существовать надежда.

Даже в 90-е была надежда, что что-то поменяется в стране и мы в другую сторону пойдем. Сейчас вот она у многих пропала. Ощущение безысходности.

– Помню, вы рассказывали: когда ваши родители переехали в новую квартиру, они почти полностью восстановили комнату вашего дедушки. Даже люстру «Каскад» привезли и повесили. Так сильно уважали дедушку?

– Дед у нас был, наверное, главным и самым важным человеком в семье, очень мудрым. Папа его очень любил, и я тоже. Да вся семья любила. Мы жили с папиными родителями, нас было пять человек в квартире. Большая семья – и любовь, и скандалы, и всё-всё. Общая любовь ко мне соответственно тоже была, меня залюбливали. А дед как раз был таким человеком, который понимал, как нужно общаться с детьми.

– А вы в своем доме какой-либо из прошлых своих интерьеров восстановили?

– Нет. Почему-то так случилось, что только в Одессе остался дом, где по-прежнему в цене эти традиции – прием гостей, огромное количество людей летом, которые иногда просто замучивают (но все равно по-другому нельзя, потому что так принято). И приятного много, и усталости от этого. А в Москве, особенно с появлением хороших ресторанов и какого-то количества денег, посиделки дома, а тем более с ночевкой не приняты. И я по всему этому очень скучаю. Но это все равно что скучать по прошлому – скучать скучаешь, но возвращать его вряд ли хочешь.

Читайте также:

Леонид Барац: я полюбил другую девочку

Леонид Барац: Над выборами смеяться надо, но отменили их зря!