Леонид Ярмольник: Собака подумала, что я умер, и ушла...

Ученые подсчитали: за всю жизнь человек испытывает от силы часов сто подлинного счастья, все другое время – иные состояния. Мы расспросили известного актера Леонида Ярмольника о самых радостных моментах его жизни.

 Как я превращался в Бельмондо

Самое главное счастье – это мое рождение. Хотя я его помню смутно, зато моя мама помнит хорошо. Мой отец был военным, и они жили в поселке в Приморском крае. И отец ее вел пешком в роддом в соседний город. Шли они два с половиной часа, и, когда дошли, через два часа уже она меня родила. 

А потом отца перевели на Украину, и мы ехали во Львов на поезде – четырнадцать дней в плацкартном вагоне. И я помню отчетливо, как я ходил по всему вагону, заходил во все отсеки, со всеми передружился, и все ждали своей очереди, чтобы со мной пообщаться. Уже тогда во мне проявилась эта страсть любой ценой быть в центре внимания, которая и привела меня в профессию. 

Потом была школа. Счастливых моментов из школьной жизни не помню... А вот яркие. Я собирал металлолом. И толстенная, с мой палец толщиной, проволока длиной метра полтора попала мне в нос. Я тогда сломал перегородку, и мой нос впервые изменил форму, чтобы в итоге превратиться в то, что есть сейчас. Это был мой первый шаг по превращению в Бельмондо. Второй был классе в шестом. Я тогда безумно хотел велосипед, а родители мне не покупали. Стоил он пятнадцать рублей – огромные были деньги. И я начал копить. Я воровал понемножку, по несколько копеек из маминого кошелька, и прятал в туалете – он был на улице – под доской. И когда я уже был в полушаге от велосипеда, отец случайно наступил на эту доску, она поднялась и под ней обнаружилась россыпь монет. Влетело мне страшно, я хорошо помню, как бегал от него по дому, а он размахивал офицерским ремнем. Но деньги не забрал. То есть обошлось без конфискации. И я в конце концов купил себе «Орленок», правда, женский, без рамы. И сразу же поехал на нем к тетке в гости. А к ее дому дорога шла под уклон. Я разогнался, круто так съехал – и тормоза отказали! Я впечатался на полной скорости в стену. Лоб и нос у меня тогда превратились в одну линию – и довольно долго я так ходил. Так у меня появилась вот эта горбинка, которой раньше не было.

Не спал три ночи

Огромным счастьем было, когда я поступил в Щукинское. Вообще, вопрос выбора профессии для меня не стоял класса с пятого – я уже тогда активно участвовал в самодеятельности, ходил в театральную студию. С первого раза в училище Щукина меня не взяли. Но в жюри сидел Катин-Ярцев. И он мне сказал: «Приезжайте на следующий год, я вас возьму». И я приехал. Конечно, поступал на общих основаниях, но я так ярко выступил, что у комиссии не было выбора. Так вот, когда я увидел свое имя в списке, я не спал три ночи. Вот это было настоящее счастье.

И так же три ночи я не спал, когда попал на Таганку. Я там фактически ничего не играл, но смотреть – это было как еще одна школа. 

[:image:]

Жена, дочь и Чемодан

Счастье – когда я встре­тил Оксану. Это было в 1982 году на Таганке – она пришла за билетами, а я прогуливался в фойе. И я дал ей прикурить через зазор между деревом и мрамором, как-то мы сразу обменялись телефонами... Она была такая модная, с черной сигаретой More. Поженились мы сразу же. До этого я уже был женат на другой женщине, мы прожили вместе двадцать один день, а потом я встретил Оксану. У нее была однокомнатная квартира, у меня комната, мы обменяли их на квартиру на Трубной – это тоже было счастье, и в этой квартире всегда собирались компании. А поскольку мы с Оксаной очень сильно любили друг друга, через девять месяцев родилась Саша. И это было огромное счастье. 

Я тогда всю ночь пил в ресторане Дома кино с Абдуловым и Янковским, в пять часов он закрылся, я дошел до дома – не помню, как, – вошел в квартиру и упал на пол, не раздеваясь и не закрыв дверь. Наш скотчтерьер Чемодан посмотрел на это дело, понял, что я умер, и ушел. Утром я проснулся, понял, что Чемодана нет, и меня охватил ужас. Я позвонил Абдулову и Янковскому, они тут же при­мчались – и несколько часов по Цветному бульвару бегали три козла, спрашивая у прохожих: «Вы собачку не видели, такую маленькую, черненькую?» Всё безрезультатно. Мы пошли домой, открыли дверь черного хода и увидели, что Чемодан там играет с детьми. В общем, обретение Чемодана тоже было счастьем.

[:image:]

Акулы нас боятся

Ощущение полного счастья – это дайвинг. Меня на него подсадил Макаревич. Я и с акулами плавал. Акулы действительно боятся людей так же, как люди их. И когда приманиваешь акулу, нужно задерживать дыхание – иначе, если она увидит пузырьки, она не подойдет. Когда впервые акула подплыла ко мне, я не испытал никакого страха, только радость и удовлетворение от того, что мне удалось ее подманить. А страшно мне было только однажды, когда меня унесло течением и я потерялся. Но все равно – в гидрокостюме, в теплой воде, когда у тебя есть свисток, есть фонарик (который, правда, давно сел) – это не так ужасно. Потом мы нашлись, конечно, минут через сорок, так что все обошлось.

Такса Зося

Счастье, что я работал с Данелией, с Суриковой. А про Германа я даже уже не знаю, что сказать, – в последнее время меня только об этом и спрашивают, и вопросы примерно одни и те же. Но вот окончание съемок для меня счастьем не было, скорее наоборот. Четырнадцать лет, из которых первые три были мучительны, следующие четыре – уже привычнее, но все-таки трудны, а последующие стали частью жизни.

С возрастом счастье воспринимается иначе. В детстве это был восторг, а теперь как-то больше от головы. Или так: в молодости счастлив организм, а в старости – тело. Вот, думаешь, хорошо, вот счастье. И при этом надо обязательно переменить позу на диване и переложить собачку с живота на грудь. Вот, кстати: кроличья такса Зося – это мое главное счастье. У меня всегда были собаки, но такой не было никогда. Я и двух дней без нее не могу обойтись – мне чудовищно не хватает нашего общения.

                                                                                                                                                                                                                               Дмитрий Быков, Валерия Жарова