Юлий Ким: Булат Окуджава хватался за голову не от ужаса...
Эта фотография сделана на юбилейном концерте в честь Булата Окуджавы 15 июня 1984 года в ДК Горбунова. Собственно, сам юбилей – 60 лет – был в мае, Окуджава праздновать не хотел, никого не звал и вообще уехал из города. А на концерт пришел, хотя был простужен
Эта фотография сделана на юбилейном концерте в честь Булата Окуджавы 15 июня 1984 года в ДК Горбунова (сейчас там находится Театр мюзикла Михаила Швыдкого). Собственно, сам юбилей – 60 лет – был в мае, Окуджава праздновать не хотел, никого не звал и вообще уехал из города. А на концерт пришел, хотя был простужен, и в этот день температура у него еще держалась. Видимо, праздник улучшил его самочувствие (снимок сделан уже после выступления, за кулисами).
Получил самиздатовский сборник в подарок
На том концерте пели многие известные барды: Александр Городницкий, Татьяна и Сергей Никитины, Виктор Берковский... Там же юбиляру вручали подарки – кто-то принес выжженный на доске шарж, по воспоминаниям очевидцев, жутко похожий и очень смешной. Но главным подарком юбиляру стало самодельное собрание сочинений в 11 томах (на официальное издание тогда рассчитывать не приходилось, так что друзья и поклонники проделали титанический труд, собирая, печатая и переплетая тома...) Вел вечер Юлий Ким, по сей день остающийся одним из самых активно работающих российских бардов.
– После концерта, когда почти вся публика разошлась, самые близкие друзья пошли за кулисы и там – в довольно большой комнате, или даже в маленьком зале – продолжили справлять юбилей, – вспоминает Юлий Черсанович. – Что я на этой фотографии исполняю, я уже, конечно, не вспомню, но, очевидно, нечто веселое. Это Булат Окуджава не от ужаса за голову хватается, а смеется. Было действительно очень весело и тепло. Жванецкий, помню, тогда сказал тост, которым точно выразил наши мысли.
Дело в том, что, когда официальная часть концерта закончилась, зрители потянулись на сцену с цветами, и все эти цветы складывали на стул, на который Булат ставил ногу, когда играл – он всегда выступал именно так: ногу на стул, гитару на колено. Цветов было столько, что стула не хватало, я срочно притащил из-за кулис еще два, но и они тоже вскоре были завалены полностью. И одна ассоциация, как потом оказалось, возникла у всех одновременно – все вспомнили прощание с Высоцким в Театре на Таганке. Гроб стоял на сцене, чуть приподнятый в изголовье, и весь был скрыт под цветами. И вот Жванецкий сказал: «Булат! Какое счастье, что все эти цветы и всю любовь ты получаешь при жизни!»
«Городские» с «туристами» не воевали
– А сильно отличались слушатели Окуджавы от ваших, например? От слушателей Визбора? Городницкого? Или, если брать шире, значимо ли было разделение на «городских» и «турпоходных» бардов?
– В Москве, по крайней мере, не было четкой границы. Визбор, Городницкий – больше представители туристской, походной романтики, но разве у них не было прекрасных песен, не имеющих никакого отношения к этой теме?
«Городскими» были я, Булат, Галич и Высоцкий, несмотря на все его альпинистские песни. Но межевания не было, все слушали всех. Вообще, КСП – это была среда, объединявшая огромное количество самого разного народа, преимущественно молодого, по всей стране. И она именно объединяла. Не было такого, что, мол, он не наш, мы его не слушаем. И потом, немалая часть тех, кто слушал это всё, и сами играли на гитаре, многие сочиняли песни, пели их – и все, конечно, пели в компаниях песни любимых авторов. Это была такая среда, которую лучше всего характеризовала как раз строчка из Окуджавы: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке» – этой песней Булат тогда, кстати, закончил концерт.
– Когда молодежь объединяется, это чревато вольнодумством.
– Не могу сказать, что КСП был рассадником диссидентства. Из бардов диссидентами были Галич, я и Петя Старчик. При обысках наши песни неизменно изымались. Хотя не знаю, фигурировали ли они в чьих-то делах. На меня дело заводили, но не за песни, а за разные документы, которые я подписывал... Но, конечно, поскольку наша публика была широка и сплоченна, любая крамола распространялась мгновенно. Я, кстати, думаю, если бы Галич не уехал, они бы не решились его посадить. Может, запрещали бы концерты, но домашние-то как запретишь? А если бы он не уехал, то и не погиб бы, думаю.
– Ну спился бы...
– Не думаю. Мне случалось брать с Галичем по бутылке «Старки» на грудь, и я свидетельствую, что он великолепно держал любое количество выпитого даже в преклонные годы. Нагибин пишет, что он сразу засыпал, – но его воспоминаниям о Галиче я не очень доверяю.
За бардами, конечно, приглядывали
– Власть пыталась контролировать бардовскую среду, как и рок-среду. Но насколько успешно?
– Пыталась, конечно. В 1967 году в Петушках прошла первая конференция по проблемам самодеятельной песни, съехалось огромное количество народу, и вот приехал Галич. Все прибежали встречать, восторг, восхищение! А он только вышел, посмотрел на толпу и говорит: «Ну что, трех стукачей уже вижу». Но в общем к КСП власть относилась терпимо.
Один был момент, в 1982, кажется, году, когда на пару лет запретили слеты КСП. Такие слеты каждый год проводились и под Москвой – официальные, с оборудованием, со сценой. Народ ставил палатки и там 2–3 дня проводил. Я-то на них почти никогда не ездил, так что эта история не при мне случилась, с чужих слов рассказываю. В общем, поскольку люди там молодые, веселые, они, естественно, выпивали – вполне в меру, для веселья. И однажды кто-то на поляне выложил из пивных бутылок слова: «Слава КСП!» А кому-то показалось, что имеется в виду «КПСС», что это такая антисоветская выходка. Доложили в обком, там возмутились, скандал! И пару лет после этого слеты не проводили – вернее, проводили скрытно.
– Вам не кажется, что в нынешние времена Галич как-то возвращается, заслоняет Окуджаву, временами кажется выше?
– Ну, это для кого как. Мне нравится насмешливый Галич, патетический. А лирический Окуджава ближе, чем лирический Галич.
За этот снимок мы благодарим Игоря Каримова, одного из организаторов и лидеров Московского клуба самодеятельной песни.
Читайте также
