Константин Баканов: Кончаловский убил двух старушек

Обозреватель Sobesednik.ru рассуждает о постановке Кончаловского, нашедшего в «Преступлении и наказании» новые смыслы.

Переложив «Преступление и наказание» в жанр мюзикла и перенеся действие в 1990-е, Андрей Кончаловский сильно рисковал. Но в итоге убил сразу двух старушек – и свою творческую биографию украсил, и жанру добавил недостающего ему драматизма.

Мюзикл – штука для России импортная. Типично американские «зарисовки» вроде «Кошек» или французские слезливые истории любви – все это было эффектно и трогательно, но российскому зрителю, как правило, не хватало глубины и драматургии. Трио из Достоевского, Кончаловского и композитора Артемьева восполнило этот пробел.

Новую постановку Театра мюзикла, строго говоря, следует называть музыкальным спектаклем: несколько сцен полностью идет в прозе, хотя основные герои – Раскольников, Соня, Свидригайлов и Порфирий – поют свои партии по несколько раз.

Введя в постановку переход питерского метро, старуху-ларечницу вместо процентщицы, таджика-дворника, портрет Ленина и советские плакаты, которыми обклеена комната главного героя, книги Маркса и Гитлера, которые он перебирает в поисках Библии, режиссер тем не менее не заигрывается в перенос во времени. При этом Порфирий, играющий на пианино в форме следователя СК, прекрасен, сцена ОМОНа и хулиганов-анархистов актуальна, а сильнейший вневременной образ шарманщика во многом держит спектакль.

Простейший сюжет – это вроде бы требования жанра. Но здесь авторам удалось добавить полутона, найти новые смыслы и подобрать фантастический музыкальный ряд: рок, рэп, хоралы, блатняк. Только в финале, в тюремной сцене Родиона и Сони, Кончаловский пускает зрителю типично мюзикловскую слезу а-ля «Нотр-Дам де Пари» или «Ромео и Джульетта».

[:wsame:][:wsame:]