Людмила Улицкая: Стала писателем, когда меня выгнали с работы
Ее первая книга увидела свет, когда автору было уже пятьдесят. Не характерно для писательского мира?
Ее первая книга увидела свет, когда автору было уже пятьдесят. Не характерно для писательского мира? Да. Поздно? А не скажите. Быть может, появись они раньше – и не было бы в них той глубины, мудрости, ясности – ну, в общем, всего того, за что читатели обожают Улицкую. Так что все своевременно. «Медея и ее дети», «Казус Кукоцкого», «Искренне ваш Шурик», «Люди нашего царя»… Каждая из этих книг – явление, «проходных вариантов» у Людмилы Улицкой нет. А появившийся в декабре минувшего года роман «Даниэль Штайн, переводчик» стал попросту сенсацией! С него и начался наш разговор…
«Мне показалось, что вошел апостол»
 |
– Конечно. Наша встреча произошла именно так, как описано в книге. В 1992 году на несколько часов он оказался у меня в квартире. Даниэль Руфайзен – реальный человек, польский еврей, сумевший в годы войны выдать себя за полунемца-полуполяка, устроиться переводчиком в гестапо, а потом, подслушав разговор о готовящейся ликвидации гетто, организовать массовый побег… Даниэлю удалось бежать, его укрыли монахини, он стал ревностным католиком, а позже монахом ордена кармелитов. В 50-е годы уехал в Израиль. Организовал общину и вел службы на иврите.
Когда мы встретились у меня дома, он ехал в Белоруссию, где устанавливали памятник погибшим в гетто. Он вошел – и мне показалось, что вошел апостол. Я даже сравниваю его появление с появлением шаровой молнии. В сандаликах, в растянутом свитере, без каких бы то ни было признаков значительности… Но когда он ушел, я долго переживала неизъяснимое ощущение этой встречи и решила, что нужно писать о нем книгу. Он из тех праведников, на которых держится мир.
– А почему «переводчик»?
– К Даниэлю слово «переводчик» применимо в библейском смысле как к человеку, способному переводить язык одной культуры для другой. С самого начала книга задумывалась как перевод американской книги о жизни Даниэля Руфайзена, но потом я решила, что мой роман не будет строго документальным, и получила степень свободы, необходимую для работы.
– Если предложат поставить фильм по этому роману, согласитесь?
– Язык кино – это другой язык. Я не знаю, как делать фильм, и я вряд ли соглашусь на экранизацию, если только Спилберг предложит (смеется).
– А теми спектаклями и постановками по вашим произведениям, которые уже есть, вы довольны?
– Одна из самых любимых и удачных моих постановок – то, что сделала Катя Гранитова по сборнику «Девочки». Этот спектакль просуществовал недолго, в Театре эстрады его проиграли всего пять–семь раз. Он закрылся, но по радио «Культура» его можно услышать. Сейчас в репетициях моя последняя пьеса, написанная в 2004 году, – «Русское варенье». Надеюсь, зрители увидят спектакль уже очень скоро в театре «Школа современной пьесы». Кстати, в прошлом году эта пьеса была поставлена в Германии. Я была уверена, что немцы ее понять не смогут. Оказалось, много чего поняли.
– Как вам фильм «Казус Кукоцкого»?
– Я не очень охотно согласилась на экранизацию этого романа, но Грымов меня убедил. Сегодня я ни минуты не жалею, что ему поверила. Съемки, работа художников, качество работы – совершенны по всем параметрам. «Казус Кукоцкого» очень хорошее кино. Там нет ни капли халтуры, которую мы привыкли видеть в сериальной продукции. Добросовестная, талантливая, честная работа.
«Пыхтя, иду по пути прогресса»
– В своих произведениях вы много говорите о науке, медицине. Вы же окончили
 |
– Да, я была генетиком, и меня выгнали с работы. Тогда гоняли за перепечатку самиздата. Несколько лет я не работала, а потом, когда вернулась на работу, профессия от меня уже ушла. Работала в Еврейском музыкальном театре, писала много инсценировок, а в 80-х годах осмелилась писать прозу. Первая моя книжка вышла в 93-м. Мне уже было 50. Но, конечно, писать я начала неслучайно – предрасположенность была задана семьей, и, наверное, в какой-то момент что-то щелкнуло. У дедушки было опубликовано две книги. Одна по теории музыки, другая по демографии. Папа, будучи научным сотрудником, написал книгу по эксплуатации автомобилей, прабабушка с материнской стороны писала стихи на идише... Знаете, «Казус Кукоцкого» я начинала писать рукой, продолжила на машинке, а закончила на компьютере. Потом отдала своему мужу-художнику все виды этой бумажной продукции, и он сделал из этого выставку. Замечательно интересную, потому что в пределах одной книги я прошла тот путь, который проходили миллионы людей по всей планете.
– Нелегко, наверное, было осваивать ноу-хау в уже немолодом возрасте…
– Да, мне было сильно за 55, когда я научилась работать на компьютере. Но я все время немного опаздываю. Машину начала водить в сорок пять лет. Я все время вынуждена догонять прогресс. Так вот, пыхтя и отдуваясь, иду по этому пути вместе со всеми.
– А за прогрессом в области генетики вы следите?
– Стараюсь по мере возможности. Когда начинала заниматься генетикой, было всего несколько десятков наследственных заболеваний. Сейчас их насчитывается несколько тысяч. Сегодня во власти генетики выявить и лечить наследственное заболевание уже на первых месяцах жизни. Это большое достижение.
– Как считаете: евгеника нужна или это уже запретная грань?
– Предполагается, что евгеника занимается улучшением человеческой породы. В нравственном смысле это дико сложный вопрос, и на него нет однозначного ответа. Сейчас очень тонкий анализ на очень ранних стадиях позволяет определить наследственный порок. Женщине предлагается, там, где это разрешено, сделать аборт. Она может сказать: «Хорошо, попробую родить в другой раз». Но есть женщины, которые отказываются от этого выбора: «Нет, я рожу такого, какого дал мне Бог». Если бы спросили меня, я, как генетик в прошлом, на эту область исследований человека наложила бы мораторий. Как, впрочем, наложила бы мораторий на исследование космоса. Мы не готовы. Не такие мы хорошие, не такие здоровые, чтобы нести свое присутствие другим мирам. Я очень люблю науку. Считаю, что один из самых великих даров, который достался человечеству от Бога – способность к творчеству. Но что мы с этой способностью делаем?!
– А клонирование, стволовые клетки?
– Стволовые клетки я бы разрешила, это продляет жизнь, а в клонировании не вижу смысла.
– Сейчас в Европе и Америке высказывают сомнения по поводу того, нужно ли детям преподавать теорию Дарвина о происхождении видов, много сомнений на счет ее доказательности…
– Думаю, и биологию, и теорию эволюции, и религиозные концепции происхождения человека надо подавать «в одном флаконе». Надо давать детям возможность выбирать. Нужна полнота информации. И еще, надо не курс православия в школах вводить, а курс религиоведения с различных культурных позиций.
– Если бы ученые обнаружили ген совести или ген веры в Бога, вы бы поверили?
– Я была глубоко потрясена, когда узнала, что недавно был открыт ген когнитивных способностей человека. Это святая святых, это интеллектуальные способности. Если уж нашли ген интеллекта, то, возможно, найдут и ген совести, хотя принято считать, что это относится к душевным качествам. Есть люди, у которых идеальный слух. Есть люди со световым чутьем. Мне казалось, что способность верить – это из области чувствительности. Впрочем, не это качество определяет человеческие взаимоотношения. Не то, верующий вы или нет, а то, порядочны или нет. В «Даниэле...» есть одно важное послание. Неважно, что мы думаем о вере, о проблемах религиозной жизни. Важно то, что мы делаем.
«С внуком говорю о Пушкине»
– Вы следите за современным литературным процессом?
– Читаю все с большим опозданием. У меня книги годами лежат дома, и я все никак не могу до них дотянуться. Но постепенно что-то ухватываю.
– Закончен такой большой труд – «Даниэль Штайн»… Что дальше?
– Не знаю. Сейчас я прохожу мимо компьютера и отворачиваюсь. У меня были какие-то работы, которые я начинала до книги о Даниэле Штайне, но сейчас я потеряла к ним интерес, и мне возвращаться к ним очень не хочется. Буду общаться с друзьями, «прожигать жизнь». Есть ощущение глубочайшей усталости. Впрочем, в ближайшее время я, может быть, сделаю еще четыре книжки по своему «Детскому проекту». Это книги, которые учат малышей взаимоуважению и доброте. Они объясняют, что к другому человеку (даже если он сильно отличается от нас) нужно относиться как можно более доброжелательно.
– Вы учите детей толерантности – вы серьезно думаете, что она возможна сегодня в нашем мире?
– Толерантность сегодня оказывается одним из казенных понятий, связанных с политкорректностью. Я бы для себя заменила этот термин словами «милосердие» и «терпимость». А терпимости нам всем не хватает, даже в частной жизни.
– Одна из ваших героинь в «Казусе Кукоцкого» говорит о том, что ее жизнь после рождения ребенка полностью ему подчинена. А как у вас?
– У меня два взрослых сына, два внука, а сейчас еще и внучка (недавно младший сын женился, и у его жены есть восьмилетняя девочка). Близость к ребенку позволяет женщине проживать неоднократно то, что мужчина проживает однажды – в детстве. Каждый раз заново отзываешься на открытие ребенком мира. И ты – восторженный соучастник. Ты видишь истоки жизни. Это потрясающие переживания!
Моему младшему внуку шесть месяцев, и от него я глаз не могу отвести. Когда дети были маленькие, я их растила сама. У меня не было ни нянек, ни помощников (мама умерла), и мне было дико тяжело. То, что могло бы доставить радость, я пропустила от ужасной усталости, от нехватки времени. А сейчас, общаясь с внуками, я получаю великое наслаждение. Недавно мы гуляли с четырехлетним внуком, зашли в книжный магазин. Он увидел на витрине «Библио-Глобуса» большую куклу Пушкина. Страшно обрадовался, сказал: «Это Гулливер!» Я говорю: «Нет, это Пушкин». Потом мы шли по Кривоколенному переулку и разговаривали о Пушкине. «Вот здесь поэт бывал, и здесь он писал свои стихи», – рассказывала я. Говорила ему о дуэли, и он был потрясен… На моих глазах произошла культурная инициация. Когда мы добрались до Дантеса, он сказал: «Какой урод!» У него впервые возникла негативная реакция по культурному поводу! Все эти моменты душевного развития – драгоценности…
факты из жизни
Улицкая рано начала писать стихи, но публиковать их отдельным сборником так и не решилась. Одни из лучших поэтических строк вложила в уста главной героини своего романа «Медея и ее дети».
Разведясь с первым мужем, одна воспитывала двоих сыновей – после школы оба они продолжили образование в Америке, сейчас вновь живут в России. Старший – бизнесмен, младший – музыкант, синхронный переводчик.
По ее сценарию были сняты фильмы «Сестрички Либерти» (1990, режиссер – Владимир Грамматиков) и «Женщина для всех» (1991, режиссер – Анатолий Матешко). А в 2005 году увидел свет кинороман Юрия Грымова по мотивам книги Людмилы Улицкой «Казус Кукоцкого».
Написав роман «Даниэль Штайн, переводчик», Людмила Евгеньевна вдруг заявила, что «это, очевидно, ее последний роман, слишком много сил отнимает подобная работа…» Надеемся, передумает.
