Русский реванш, или Три ха-ха

Избавляя россиян от послеотпускной депрессии, три режиссера выстрелили тремя комедиями: Станислав Говорухин показал «Артистку», непритязательный трагифарс, снятый за медные деньги вместо задуманной, но неосуществимой покамест экранизации Станюковича. Павел Чухрай после «Водителя для Веры» три года держал паузу и выпустил гоголевских «Игроков» с незначительными коррективами под названием «Русская игра». Владимир Щегольков («Одна любовь на миллион» плюс сериал «Виола Тараканова») представил «Антидурь» со слоганом «Дюже-динамитная комедия» (в главных ролях, как легко догадаться, Дюжев и Турчинский). Говорухин успел получить приз зрительского жюри на выборгском «Окне в Европу» и Гран-при на «Московской премьере», Чухрай в Выборге взял «Золотую ладью» (жюри было единодушно, только киновед Разлогов все не мог проникнуться), а Щегольков снял кино принципиально нефестивальное, зато при финансовом участии и моральном поощрении Госнаркоконтроля. Это стоит «Ладьи».
Что сказать, дорогие друзья? Тенденция. Возвращается всё: стилистика, идеология и даже киноаудитория семидесятых годов с поправкой на качественное ухудшение после двадцатилетнего распада. СССР берет реванш – политический, идейный и жанровый. Ко всем трем фильмам рецензенты дружно применяют эпитет «крепкий». У Говорухина – крепкое семейное кино, у Чухрая – крепкая экранизация гоголевских «Игроков» (с заменой шулера Ихорева на итальянского гастролера, тоже шулера), а поскольку в «Антидури» ничего крепкого не может быть по определению – от сюжета не требуется ни логики, ни смысла, – крепкими называют Дюжева с Турчинским. Кроме того, «Антидурь» свидетельствует о крепости нашего нового патриотизма: это хоть и издевательский, а все же нежно-сочувственный фильм о двух забавных суперагентах, сначала замочивших Березовского, а теперь преследующих наркобарона.
Как и в семидесятые, все отлично понимают истинный уровень показанного. Фильм Говорухина по сценарию Валерия Мухарьямова до дрожи непритязателен, примитивен и предсказуем. Фильм Чухрая покультурнее двух других, но тонкая и точная гоголевская мысль об уязвимости любого жулика перед коллегами, об опасности самоупоения для шулерского ремесла вытеснена плоской моралью новых времен: мы-то думали, что Запад может нас чему-то научить, а мы сами в области мухлёжа дадим фору любой европейской демократии. Очень утешительно. Дюжев с Турчинским ни на что не претендуют, создатели картины явно рассчитывают на дураков и подмигивают им, но в основе всего этого балагана лежит нешуточная патриотическая гордость: да, мы такие, смешные, но крутые. В зависимости от адресата ударение можно ставить либо на «крутом», либо на «смешном». То есть с иронией, с подхихикиваньем, с откровенным утробным гоготом – мы все-таки приходим к мысли, что мы такие, как есть, другими быть не можем, а потому начинаем любить себя такими. Не парясь.
Все это спасается актерской игрой – жирной, грубой, хохмаческой, лишенной всякого там психоложества – но какое, помилуйте, проникновение требуется от семейных или подростковых комедий? Ведь на фоне чернухи и порнухи… после стольких убийств и ограблений… среди сериального беспредела, в котором по пять трупов на межрекламную паузу… В общем, применительно ко всем трем фильмам в зрительских оценках доминируют слова «милый» и «ненапряжный». Добровольская, Аронова и Степанов в «Артистке» (интервью с Евгенией Добровольской читайте на стр. 28. – Ред.), Маковецкий и Гармаш в «Русской игре», Догилева и Баширов в «Антидури» хохмят изо всех сил, даже, кажется, оставляют для зрительского гогота театральную паузу после реплики, – но все это, при несомненном актерском и режиссерском профессионализме, так муторно! Ибо если, кроме профессии, нет ничего – ни оригинальности, ни точности, ни человечности, если зрителю явлен  голый расчет на кассу да еще на выгодное отличие от кроваво-бандитского контекста, – сопереживать героям и уважать создателей как-то трудно. Говорят, что зритель соскучился по человечности. Зачем же под этим соусом совать ему заведомую синтетику? Получается попытка выехать на старом ресурсе и на готовой репутации. Пару раз улыбнешься. Десять раз выругаешься. Двадцать раз ужаснешься искреннему, радостному хохоту тех, кому за сорок (на «Артистке»), и тех, кому под двадцать (на «Антидури»). Еще сильней загрустишь от того, что на «Русской игре» почти никто не смеется, хотя Гармаш с Маковецким очень стараются. Скучные сны снятся во время этой вашей стабильности, даром что кто-то в них все время с натугой острит.