«Норд-Ост»: женщины в черном

В таких ситуациях вообще-то говорят: «Ей здорово повезло». Ну что-то в этом есть, конечно. Она-то осталась жива. Это чудо.
– Я посмотрела на часы – было около 3.20. Жутко хотелось спать. Саша и Сэнди сидели обнявшись и спали. Я подумала, что надо поскорее уснуть, чтобы быстрей наступил завтрашний день, ведь террористы к 8 утра ждали кого-то, кто должен был начать переговоры. Я посмотрела на Сашу и… Вот тут-то, видимо, я и уснула. А проснулась в реанимации.
Но если вы думаете, что все закончилось хорошо, то увы. В жизни бывает все с точностью до наоборот.

– О смерти Саши я узнала по радио, – тихо говорит она.
Саша – это дочь Светланы. Ее единственная дочь. Любовь всей жизни, смысл ее. 26 октября 2002 года Света потеряла ее.
Светлана Губарева жила в Казахстане. Одна воспитывала дочь. Мечтала встретить мужчину, который полюбит не только ее, но и ее ребенка. Искала человека порядочного, надежного – словом, такого, какого ищут все женщины, «чтоб за ним как за каменной стеной было». И она его нашла. По Интернету. Сэнди Букер (49 лет) был американцем, инженером «Дженерал моторс». С 45-летней Светланой он начал переписку по электронной почте, и каждый день в течение семи месяцев они заваливали друг друга письмами. Светлана говорит, что уже через полгода она не могла представить свою жизнь без этого человека.
В июне они втроем встречались в Москве, до одури гуляли и фотографировались. Что поразило Свету, так это то, как тепло отнесся ее избранник к дочери. Словом, та встреча в июне разрешила все ее сомнения, тот ли Сэнди человек, чтобы связать с ним свою жизнь и уехать за океан.
– Я любила его и поехала бы с ним куда угодно, – признается она потом.
В октябре Сэнди приехал в Москву, чтобы забрать с собой будущую жену и приемную дочь. 23 октября американское посольство разрешило въезд в страну Светлане Губаревой и ее дочери, и их радости не было предела! Чтобы завершить этот поистине сказочный день, сулящий новую жизнь на другом континенте и, возможно, счастливую семейную жизнь, будущая миссис Букер покупает билеты на вечерний мюзикл…
Светлане единственной из троих суждено будет выжить в том аду. Ее жених Сэнди Букер погибнет при штурме, а 13-летняя дочь, хрупкая Саша, погибнет в груде бездыханных тел на ледяном полу автобуса, развозившего пострадавших от здания Театрального центра. 
Спустя полгода Светлана все-таки поедет в Америку, но вернется назад.
– И вы не хотели бы остаться в США? Все-таки другая жизнь, белый лист бумаги…
– Я больше не думаю о будущем, – отвечает она.
Ее жизнь, жизнь ее дочери, любимого человека в одночасье были разрушены террористами. Но кто они, те страшные женщины в черных одеждах, которые настолько сильно жаждали смерти, что щедро поделились ею со всеми, кто в те злополучные дни оказался рядом с ними?

Малижа Мутаева, террористка из Ачхой-Мартановского района Чечни, была помладше Светланы, 3 октября 2002 года ей исполнился 31 год. Я искала ее мать почти четыре года. В марте 2003-го, когда я работала над своей книгой «Невесты Аллаха», найти ее дом не удалось. Отправившись в Чечню этой весной, я поехала в село Валерик, где, как оказалось, жила ее сводная сестра.
На рынке мой знакомый чеченец долго шушукается с какой-то продавщицей. Возвращается  сияя. Мало того что он все-таки разузнал, что в селе живет сводная сестра Малижи Наапсхан, так – надо же! – она, оказывается, стоит аккурат напротив нашей машины, прицениваясь к халату.
Дожидаясь, покуда Наапсхан дойдет до своего дома (в 100 метрах от рынка), мы простояли битых два часа. То она примеряла халат, то щупала сорочку, то болтала с товарками. Наконец она зашла в дом.
Дом у «норд-остовской» сестры оказался шикарным. Старая дорогая мебель, серванты с посудой, ковры. Сама Наапсхан – красивая смуглая женщина лет 60, на пальцах по несколько золотых колец с драгоценными камнями.

– Малижа – она мне сводная сестра. Отец у нас один, а матери разные...  Ну проходите, проходите. Чай? Покушать? Садитесь, располагайтесь.

Она очень по-деловому начинает рассказ, сразу давая понять, что ее с сестрой ничего не связывает.

– Отец мой женился второй раз, на ее будущей матери. Невеста была моей ровесницей почти, сами понимаете… Тяжело мне это принять было… Ну, то его дело. Потом вот родились Малижа и ее младшая сестра. Мы как-то сразу не сошлись с его женой, а вот к девочкам я все-таки нормально относилась, помогала им, чем могла. Ну она сумасшедшая, маманька-то их. Ваххабитка какая-то. Ну то есть она-то сама и не ваххабитка, но привечала она их всегда. И когда младшая девочка, сестра Малижи, влюбилась в ваххабита, то эта дура отдала за него дочку замуж. Как я тогда билась с ними, отцу говорила: опомнись, и ее погубите, и всю семью под откос пустите!.. Отец мой прогнал меня. Сказал, чтоб больше я не появлялась у них. Фээсбешницей меня назвал. Я и махнула на них рукой. А потом тот ваххабит и одну втянул к себе, и вторую, Малижу-то. И на «Норд-Ост» младшая должна была ехать. Это у них как партийное задание. Насели – не слезут, что вы, это страшное дело. Если к ним попал, уже не отпустят.
Малижа вместо сестры поехала: мол, если суждено погибнуть, пусть лучше я. Она же старше, личной жизни никакой, парня ее еще во время первой войны убили, в 94-м. С тех пор она и сидела дома, никуда не ходила. Любила она того жениха и ни на кого больше смотреть не хотела. А у младшей вроде как жизнь еще впереди...  Вы езжайте в Ассиновскую, там мать найдете их…

По адресу, который дала мне Наапсхан, – не дом, а избушка на курьих ножках. Нечто маленькое, облезлое, на высоких трухлявых сваях. Словом, дом террористки-смертницы примерно так и должен выглядеть. Из хором на теракт ехать не захочется, а вот отсюда – в самый раз.
Стучусь. Дверь отворяет женщина.
Говорю, что журналист. Она сразу приглашает меня в дом. Оказывается, я попала в первый день свадьбы, замуж выдают какую-то племянницу. В доме полным-полно народу; меня усаживают, наливают чай и приносят конфеты.
Мать Малижи садится в кресло рядом со мной. Она улыбается. Бедная женщина. Ее лицо хранит на себе следы былой красоты. Но война и нищета катком прошлись по всей ее жизни. Муж умер. Старшая дочь расстреляна в упор; ее тело она никогда не предаст земле. Тела террористов власти не выдают. Младшую дочь увезли из дома в ночной сорочке. Мать осталась одна.
Надо как-то начинать разговор, но делать это непросто, потому как в комнате становится все больше зрителей.
– Я ничего не знала о том, куда она собирается. Сказала, что нашла работу в Назрани, я проводила ее до остановки, посадила в маршрутку, она и поехала.
– Когда это было?
– Не помню точно… в конце сентября где-то… да, самый конец сентября.
– И что, она звонила вам, рассказывала, как устроилась?
– Да куда звонить, телефона-то у меня нет. Нет, уехала, и все.
– Как она прощалась с вами? Может, говорила что-то? Давала понять?
– Не-ет, спокойная была, даже счастливая. Ну, я думала, радуется, что работу нашла. Она ж сколько лет дома просидела.
– А что она делала дома?
– Да как что, все делала. Убирала, готовила, торты печь обожала. Сладкоежка такая!
Я вспоминаю, как в сумочке одной из террористок нашли запасы конфет «Рафаэлло». Уж не она ли это была?
– О да, – гудят наши слушатели. – О, как она пекла!
– Торты у нее были – объедение, – кричит девушка из кухни. Наш разговор слушают все.
– Замужем она не была?
– Нет, – грустнеет мать. – У нее жених был, погиб давно, еще в начале войны.
– И что, с тех пор никого больше она не полюбила?
– Нет. Однолюбом она была у меня. Никто, говорит, мне больше не нужен. Всю жизнь его любить буду, вот так она мне отвечала…
Тягостное молчание.
– Скажите, – вдруг произносит мать, – а она… точно… там была?
– Точно, в Москве у меня лежит ксерокопия ее паспорта.
Мать мнется.
– А точно… Убили точно? Там же, говорят, кто-то ушел?
Значит, об ушедших террористах (10–12 человек) знают и здесь. Мне не хочется ее расстраивать, но труп Малижи был идентифицирован одним из первых: при ней были документы, что значительно облегчало задачу.
– Точно, есть ее фотоснимок. Из морга.
Все разом тяжко вздыхают.
– Привезите мне это, пожалуйста, – тихо просит она. – Хоть так увидеть.
– Это очень тяжелые снимки, – говорю я.
– Тяжелей уже не будет… – отвечает эта женщина и смотрит в окно, выше грязи, выше земли. И повторяет: – Тяжелей уже не будет.