Сергей Юрский: Я увидел человека воспарившего

Весть о смерти Кирилла Лаврова застала Сергея Юрского – его друга и партнера по многим спектаклям Товстоногова в БДТ – на Украине, в Харькове, куда он приехал с большой чтецкой программой. Естественно, что разговор пошел именно о Лаврове.

– Говорить мне сейчас трудно, я бы предпочел, господа, помолчать. Несмотря на то, что в последние годы наши жизни шли параллельно, предыдущие десятилетия нас так тесно связывали, что я… Это удар очень сильный. Я вспоминаю его роли: и те, которые мы вместе прошли, и те, которые я видел как зритель, и думаю, что Кирилл Юрьевич – выдающаяся театральная фигура. Вышедшая, кстати, из Украины, из Киева. К тому же отец его – очень известный киевский артист Юрий Сергеевич Лавров был в славных дружеских отношениях с моим отцом, полным его тезкой – Юрием Сергеевичем Юрским. Поэтому с Кириллом у нас (хотя он на десять лет старше меня) были какие-то корневые, родственные отношения.
– Вы дружили?
– Мы никогда не были близкими друзьями – просто мы были немножко разные люди, из разных поколений. Но тем более я могу объективно смотреть на его деятельность – столь обширную, столь долгую – и оценивать ее со всей строгостью, и прежде всего с уважением, которого он заслуживает, а иногда и с восторгом. Восторг вызывала у меня, во-первых, роль Нила в «Мещанах» – одной из самых великолепных постановок Товстоногова в БДТ. Это был 1965 год. А чуть раньше, в шестьдесят первом, мы играли вместе, и это была роль, ходящая по лезвию ножа, потому что она могла превратиться в абсолютно неприемлемый плакат, а стала живым человеком. Это была роль Платонова в пьесе Штейна «Океан», где мы были основными партнерами (я играл Часовникова). И наше с ним испытание радостью, и сложностью, и тонкостью – мы играли людей, которые враждебны друг другу, но необходимы друг другу.
– Все-таки миллионы знали его по кинематографу. По роли Башкирцева в «Укрощении огня»…
– Все, что связано с кино, вы и сами знаете, но я полагаю, что сила Кирилла Лаврова была именно в театре. Кино было отражением, продолжением, а основой был театр. И не знаю, как можно сравнивать даже лучшие его киноработы – и, скажем, того Молчалина, которого он показал в БДТ. Молчалина сенсационного, никогда прежде не виданного. Расчетливого. Отлично знающего, чего он хочет. Не робкого, не мягкого, но волевого, по-своему обаятельного, действительно страшного.
– Как вы относитесь к его решению принять на себя руководство театром после смерти Товстоногова?
– После смерти Товстоногова он возглавил театр, который находился в кризисе. Не скажу, что он его поднял, но не дал рассыпаться.
– Обнаружилась какая-то почти мистическая связь между ним и Ульяновым, о ней многие писали: оба играли Пилата в кино, оба прославились социальными героями, положительными, но с человеческим лицом… Обоим приходилось играть Ленина… Оба, наконец, завершили «Братьев Карамазовых» Пырьева…
– Да, они связаны очень сильно, и прежде всего фильмом «Братья Карамазовы». И Кирилл, и Михаил Александрович всегда говорили об этом: мы побратались. Меня поразила речь Лаврова над гробом Ульянова. Это была речь человека, совершенно мне незнакомого, как-то вдруг воспарившего после смертельной болезни, из которой он вышел. Он опять говорил о братстве. Это было совсем недавно…