Никому не нужные

«Прости, что не наговорилась с тобой»

От интерната остались только стены – почти все комнаты выгорели полностью, перекрытия между этажами обвалились. На пепелище до сих пор пахнет гарью, из замерзшей воды торчат цветастые халаты. Последний путь погибших в том пожаре оказался недалеким – от интерната до сельского кладбища совсем близко, пять минут неспешным шагом. Рядом роскошный парк – там любили гулять старики. Те, кто вообще мог еще гулять.
Теперь на Велье-Никольском кладбище два ряда свежих могил с одинаковыми крестами. На одних – имена и фамилии, на других – «н/м» и «н/ж» – «неопознанный мужчина» и «неопознанная женщина». На неестественно маленькие, как будто детские холмики жутко смотреть, но класть в те гробы после пожара, как мне объяснили местные жители, было почти нечего.
У одной из могил причитает пожилая женщина: «Прости, не наговорилась с тобой, хоть сейчас скажу тебе несколько слов…» Украдкой читаю на кресте: Марина Клочкова.
– Ваша дочь?
– Племянница.
Марине было 43 года, она сирота и инвалид детства. Жила с бабушкой, а когда той не стало, женщину забрала к себе тетя. Ненадолго – болела Марина тяжело, а присматривать за ней с утра до вечера было некому, все работали. Так она оказалась в интернате. Тетя, правда, постоянно навещала племянницу, для дома престарелых это большая редкость. Год назад у Марины нашли рак поджелудочной железы. Потом, уже после пожара, патологоанатом скажет родственникам, что жить ей оставалось считаные дни. Тетка опознала племянницу по серебряной цепочке с крестиком и повязкам из черной шерсти, которыми та перевязывала больные запястья – эти повязки странным образом уцелели на обгоревших руках.
Жертв опознавали по-разному: 48-летнего инвалида Мельникова узнали по недоразвитой руке; старика Шувалова – по паховой грыже; а у Вячеслава Ходина даже после смерти осталась его блатная распальцовка. У работников интерната – библиотекаря и сестры-хозяйки, ездивших на опознание, до сих пор стоит кошмаром перед глазами то, что осталось от стариков.
Двадцать тел не удалось опознать вообще, останки просто пронумеровали. Имена и фамилии этих погибших известны. Но чтобы понять,  что из останков кому принадлежит, нужны родственники. А они в Велье-Никольское не спешили ни сразу после пожара, ни тем более сейчас.

«Всех не упомнишь…»

О неопознанных известно немногим больше, чем об их родне. Работники интерната оправдываются: «У нас жили около трехсот человек, всех не упомнишь…» Наверное.
Василия Логутова в Велье-Никольском избавили от катаракты, он очень похудел в последнее время, ослаб и почти не ходил.
Николай Кленов был чудной старик, собирал окурки по всему интернату.
Игорь Гаврилов когда-то работал в школе, учил детей физике.
Надежда Ломтева мало говорила о себе и редко болела.
Эти и еще шестнадцать человек теперь – «н/м» и «н/ж».
Галина Прищепа когда-то была директором ресторана. Потом запила и, как это нередко бывает, потеряла квартиру, оказалась на улице.
– Ей был 71 год, но выглядела Галина лет на 15 моложе, – вспоминает Эльмира Атаева, работавшая в сгоревшем интернате медсестрой. – Всегда накрашенная, волосы чистые, лицо гладкое. Ни разу не видела ее в халате. Сын у нее есть, вроде живет где-то на Севере.
Настоящее имя 79-летнего Фаткулина мало кто мог запомнить, поэтому старика звали просто Толиком. Он жил на втором этаже в палате с DVD и телевизором – шикарно по местным меркам. Когда огонь расползся по зданию, старики стали выпрыгивать из окон второго этажа – там невысоко. И Фаткулину кричали, чтобы прыгал – медсестры растянули внизу матрас. Но он так и не сделал спасительный шаг – почему, мы уже никогда не узнаем.
4 ноября две палаты – №51 и №53 – отмечали день рождения: Людмиле Дроздовой стукнул 61 год. Она была бойкая, непоседливая, закрывала на зиму маленькие баночки с огурцами и помидорами – слепота ей не мешала. В интернате познакомилась и вышла замуж. На огонек к Людмиле и ее мужу Владимиру Максимову зашли друзья – Михаил Лошадкин и Николай Денисов. Из четверых опознали только одного – Максимова, по спице в бедре. Его забрали родственники и похоронили где-то на другом краю Тульской области. Дроздова осталась на кладбище в Велье-Никольском под одним из номеров. Ее опознавать оказалось некому.

Генный материал

Я никак не мог понять, как люди могут остаться неопознанными, если при оформлении в интернат на каждого из них было заведено личное дело – с данными родственников (кто-то ведь их сдавал!), их адресами. Тем более что папки с этими документами, по слухам, уцелели. Действительно, их спасли, но проку от этого оказалось мало – почти у всех погибших в графе «родственники» прочерк. Говорят, что на этот вопрос старики часто отвечали одинаково: у меня никого нет.
– Они вообще неохотно рассказывали о своей жизни, – вздыхает медсестра из сгоревшего интерната Елена Кожаева. – Мы пытались разговорить, а они: «Чего ты мне в душу лезешь?» Несколько лет назад две женщины привезли в Велье-Никольское мужчину, сказали, что сосед – мол, скитается, жалко. Только когда они уехали, пенсионер нам признался, что это его жена и дочь.
– Старики первое время постоянно плачут. Мы их успокаиваем: «Зачем вы волнуетесь? У молодых своя жизнь. А здесь живут такие же бабушки и дедушки. Вам понравится», – говорит Эльмира Атаева.
И им, справедливости ради надо сказать, в интернате действительно нравилось. Многие выжившие погорельцы сейчас живут в таком же учреждении в деревне Красивка, недалеко от райцентра Чернь. Там тоже свежий воздух, тишина, те же медсестры работают – после пожара некоторые устроились в этот интернат. Но один из велье-никольских дедушек уже заявил: «Я тут не останусь! Вернусь, помогу наш интернат ремонтировать».
У этих стариков свои интересы. Жил в Велье-Никольском дед – любил книги, набирал их в интернатовской библиотеке, составлял в стопку на тумбочке, мастерил красивые закладки из сигаретных пачек. Когда во время обхода врачи требовали сдать обратно, старик начинал плакать. Он не умел читать – вообще, он просто любил смотреть на книги.
После пожара родственники погибших увезли из Велье-Никольского только три тела. Остальные не были нужны родственникам живыми, оказались ненужными и после смерти. От тех, кто похоронен под номерами, остался только «генный материал», который хранится у тульских судмедэкспертов на случай, если родные когда-нибудь все-таки решатся на опознание. Но в это тут уже мало кто верит.
За тот месяц, что прошел после пожара, заявили о себе родственники лишь трех неопознанных жертв. Приезжала да снова пропала внучка 74-летней Татьяны Аничкиной – о себе сообщила лишь то, что учится в техникуме. Звонил по телефонам интерната мужчина, который стал требовать компенсацию за погибшего дядю. Администрация после разговора с ним в шоке – «племянник» пообещал, что еще напомнит о себе, и тоже исчез. Этот случай – не единственный, когда родственники, не явившиеся на опознание, требовали компенсацию. В 2002 году в интернат попал бывший милиционер. Его долго отказывались принимать, не тот контингент – не инвалид, моложе 60 лет. Но бывшая жена с дочкой собрали кучу разных справок и в конце концов добились своего. С тех пор в Велье-Никольском их видели всего пару раз – когда нужно было переоформить квартиру в городе и, говорят, еще на похоронах. Этот милиционер тоже похоронен неопознанным. Теперь его дочь, работающая в Туле врачом, требует выплатить ей компенсацию. Говорит, что потеряла близкого человека…

это важно!

Вот список тех, кто был похоронен неопознанным. Возможно, кто-нибудь из читателей увидит в нем знакомую фамилию, и тогда, надеемся, одной безымянной жертвой страшного пожара станет меньше.

А. П. Абросимов 1925 г. р.
М. Ф. Лошадкин 1938 г. р.
Н. В. Денисов 1933 г. р.
Б. П. Виноградов 1936 г. р.
А. Н. Шведов 1929 г. р.
Ш. Х. Фаткулин 1928 г. р.
В. К. Логутов 1938 г. р.
Н. К. Кленов 1940 г. р.
Н. Е. Чепурин 1939 г. р.
Ю. Ф. Назаров 1935 г. р.
О. И. Надеждин 1940 г. р.
И. З. Гаврилов 1931 г. р.
И. М. Воронов 1942 г. р.
Л. В. Базлова 1927 г. р.
А. И. Юрочкина 1936 г. р.
Г. И. Прищепа 1936 г. р.
Н. И. Ломтева 1942 г. р.
М. И. Семенова 1924 г. р.
Л. С. Дроздова 1946 г. р.
Т. С. Аничкина 1933 г. р.