Материнское следствие, или Смерть сержанта-2
.
В феврале («Собеседник» №6, 2007 г.) мы напечатали статью о смерти сержанта в/ч 25776 Евгения Лапшина. По официальной версии выходило, что умер он без чьей-либо помощи. Просто вдыхал газ пропан. То есть наркоманил потихоньку. Мать не поверила...
 |
Свой запрос мы отправили на имя главного военного прокурора Сергея Фридинского. Уже в середине февраля нам ответил прокурор из управления надзора ГВП: ваша жалоба направлена в военную прокуратуру Ракетных войск (РВСН). Обещал, что будет проведено дополнительное расследование, о результатах которого нас уведомят. А ГВП будет контролировать все это.
Затем было письмо от 27 февраля от зам. военного прокурора РВСН – о том, что наше обращение спущено все в ту же Чеховскую военную прокуратуру, которая и раньше вела это дело. Прокуратуре этой велено проверить все доводы, которые представила редакция, и до 15 марта дать ответ. Как инициатору обращения (надо полагать, «Собеседнику»), так и ГВП.
А потом было только письмо от 9 марта. Старший помощник Сергея Фридинского еще раз сообщил уже известное – что факты, изложенные в статье, проверяются, что расследование взято на контроль, что о его результатах нам будет сообщено… И вот уже июнь, а сообщений из ГВП больше нет никаких. Хотя дело уже закрыли во второй раз.
Эксгумация
Следствие ведет Чеховская военная прокуратура, Лапшин погиб в части, которая расположена в центре Москвы, а похоронен он на родине – в городе Снежинске Челябинской области. Такая вот география.
После статьи в «Собеседнике» следователь Денис Сердюк назначил повторное вскрытие. Случилось это 12 марта. Родителям Лапшина следователь звонит еще до этого решения и говорит: вроде как эксгумация будет, а когда, не знаю. А потом обрушивается на их головы в Снежинске 20 марта и огорошивает: завтра поедем на кладбище. Адвокат Лапшиных оказалась занята в процессе, пришлось срочно искать другого. Вопросы, которые хотели бы задать родители, не были должным образом подготовлены и в дело не попали. Пожелания по поводу участия в экспертизе конкретных судмедэкспертов они тоже подать не смогли.
А вот среди вопросов следствия попадаются странные. Например, был ли сломан у Жени нос? Якобы я пишу об этом в статье. Действительно, пишу. Летом 2006 года Лапшин попал в госпиталь с серьезным сотрясением мозга и со сломанным носом. Это зафиксировано в его медицинской карте, которая есть в деле. И это случилось за несколько месяцев до смерти. Меня интересовало, кто именно этот нос сломал – тут свидетели рассказывают разное.
…Мать, которую оберегали от картины выкопанного гроба, просила позвать ее на похороны. Следователь пообещал. И – забыл.
Закрытое дело
Более того, Сердюк (в нарушение всех процессуальных норм) не показал родителям ни результатов второй судмедэкспертизы, ни материалов нового следствия. А дело закрыл и направил сразу в РВСН – чтобы они там его изучили и проверили. Случилось это 5 мая. А на 15 мая следователь договаривается с Лапшиной, что она приедет в Москву и они будут проводить какие-то очные ставки. Женщина покупает билет, собирается в дорогу… И накануне отъезда узнает по телефону, что дело закрыто.
В постановлении о прекращении дела видно, что Сердюк очень старался установить истину. Но – чтобы она не противоречила его предыдущему выводу: пропан.
Собственное следствие
Лапшина все-таки в Москву приехала. Дело в том, что она ведет свое расследование. Вот что ей удалось узнать.
Родителям Жени следователь отдал его мобильный телефон, который лежал у Жени в кармане. Уже в Снежинске они сверились с документами и выяснили: Siemens, да не тот. У Жени был другой. А этот принадлежал его сослуживцу Владу Харасову. Екатерина Ивановна позвонила Владу. Его симкой пользовался другой солдат, про Харасова ничего не знал – давно его не видел. Родственники Харасова сказали, что Влад то ли 6, то ли 7 сентября (Лапшин умер 7-го) сбежал – там что-то случилось, кто-то погиб… И сейчас вроде как в дисбате. Но связи с ним нет, и где этот дисбат, они не знают.
Допросил ли Сердюк Влада? Он говорит: да, но при этом не знает, что Харасов в дисбате…
Симка на телефоне заблокирована, разблокировать ее могут только по распоряжению следователя, так же как и дать распечатку звонков. Денис Васильевич, судя по всему, этим не озаботился.
Дальше. Екатерина Ивановна постоянно обзванивает Жениных сослуживцев, тех, кто уже демобилизовался. Она пытается восстановить события последнего дня жизни сына. Причем просит рассказывать о нем все – и хорошее, и плохое. Плохое же они рассказывают только о капитане Булле, под началом которого служил Женя, о комбате Еронине и о других офицерах. Они говорят, что отцы-командиры избивали солдат, унижали их. Что Булла вообще «любит это дело», не отстает и Еронин. Что в госпиталь Женя попал после «воспитательной работы» Буллы, что потом, в июле, Еронин пытался понизить его и еще одного сержанта в звании: перед строем сорвать погоны. Так Лапшин не дал, заявив, что это может сделать только суд. Что после этого случая к Жене офицеры цеплялись, и было такое ощущение, что специально искали повод. Что хотя Женю по просьбе Буллы перевели в другое отделение, это ничего не меняло: командиры дружат, оба занимаются боксом.
Не знаю, повторят ли все это ребята под протокол, в редакцию они прийти отказались. Но ведь сказали же они это матери Лапшина (она записала все, указав, кто именно и что сказал).
Следователь Сердюк так и не исследовал, почему Женю перевели в другое отделение, как у него в кармане оказался телефон, который Еронин у него отнимал и не возвращал. Почему сбежал Харасов?
Как думает Лапшина, дело было так. Женю вызвали на «воспитание». Побитого положили в склад напротив казармы, где он неожиданно умер. И пришлось спешно инсценировать несчастный случай – приложив к губам газовую горелку. Это объясняет и наличие следов металла на нижней губе Лапшина, и синяки («от воздействий твердым тупым предметом»). Это укладывается и в версию, которую мне рассказывали судмедэксперты: смерть могла наступить от неожиданного удара, даже если сам по себе он опасности для жизни не представлял. Впрочем, не исключено, что на объекте его просто кто-то ударил, а он вдруг повалился на бок и начал умирать. Тут-то и пришлась кстати горелка…
Отец Лапшина провел эксперимент. Он дышал пропаном (взял баллон на стройке) 4 минуты без перерыва. Жив-здоров. Говорит, что по доброй воле так «наркоманить» невозможно: организм отталкивает газ, это можно делать, только если кто-то силком заставляет тебя. Никакого опьянения, только противно и рвет.
Один из офицеров сказал Лапшиной (естественно, анонимно – у нас вообще странная армия: все боятся сказать правду, все чего-то опасаются, доблестные наши защитники): «Если пацан крепко стоял на ногах, был уверен в себе и требовал, чтобы к нему относились как к человеку, а не как к животному, не мог видеть унижений, оскорблений да еще посмел высказаться по этому поводу… Таких офицеры будут любыми путями давить, и способов для этого у них очень много».
Денису Васильевичу Сердюку, следователю военной прокуратуры, едва ли исполнилось 25 лет. Отчего он так недобросовестно провел это расследование? От молодости и неопытности? Или потому что такова была установка? Хотелось бы верить, что он просто не справился с трудным делом – иначе с какими же принципами он входит в профессию?
Екатерина Ивановна по возвращении из Москвы попала в больницу – не выдержало сердце.
