Владимир Якунин: Утро начинается с новостей. Иногда с плохих

С главой РЖД мы встретились не в офисе, как можно было ожидать, а в пансионате компании в Рублево. Там за чашкой чая в ресторане «Гуддог» (название Якунин придумал сам) Владимир Иванович рассказал не только об упразднении плацкартных вагонов и подготовке дорог к Сочи-2014, но и о личном – впервые за последние годы. А прощаясь, неожиданно пригласил меня на свою знаменитую дачу. 

«У нас еще есть стрелочники»

– Владимир Иванович, разрешите вечный спор тех, кто пользуется поездами: где они самые точные? Есть мнение, что у нас, но многие не согласны.

– У нас хватает недостатков, но график движения поездов соблюдается на 98,5 процентов. Такого нет больше нигде в мире. Это традиция железнодорожного транспорта, которую мы блюдем. О каждом опоздании «Сапсана» на две минуты докладывают лично мне.

– А на одну?

– Если на одну, то нет. Но такая дисциплина требует дикого напряжения всей административной системы. Западники пошли по другому пути: для них полчаса задержки – пустяк, а у нас при опоздании «Сапсана» на полчаса пассажирам возвращается четверть стоимости билетов, на два часа – вся. Был случай, когда по техническим причинам поезд задержался, а в нем ехали студенты, которые были просто счастливы: и в Питер прокатились, и бесплатно.

– Вы только за «Сапсаном» следите? Про обычные поезда не докладывают?

– Мне докладывают обо всех сбоях – два раза в день, утром и вечером. Причем утром обычно в 6:40 – по телефону по пути на работу, чтобы я мог сориентироваться и переговорить с начальником дороги оперативно. И иногда в 8 утра – лично, когда я уже в кабинете.

– Любите начинать рабочий день с плохих новостей?

– Не люблю, но это необходимо.

– Хорошие новости бывают?

– Никаких сбоев нет, все идет по расписанию – иногда и такое случается. Но так и должно быть.

[:image:]

– Давно хотела спросить: остались ли где-нибудь в РЖД стрелочники в прямом смысле слова? Или всех заменили автоматы?

– У нас есть отдаленные тихие участки, где экономически нецелесообразно вводить электронику и автоматику. Там еще есть стрелочники. Я сам с удивлением узнал, что сохранился такой анахронизм, как жезловая сигнализация. На некоторых перегонах машинист берет жезл – такой обруч с ручкой – и въезжает с ним на перегон. Другой машинист видит, что жезла нет – значит, проезд запрещен, и останавливается. Первый доезжает до конца перегона, оставляет там жезл. Потом третий машинист едет с ним в начало перегона. Это музейная редкость, но такой участок у нас есть – всего один.

– А что с другими анахронизмами вроде подстаканников, которые стали одним из символов России? Надеюсь, они не исчезнут, хотя в моде бумажные стаканчики с крышкой.

– Знаете, я пробовал читать электронные книги и не смог – устаю и неинтересно. Мне нравится, когда у книги богатый оклад, добротные иллюстрации. До сих пор испытываю дрожь, когда беру в руки книги с ятями. Мне было 15 лет, когда знакомый библиотекарь разрешил получать книги из книгохранилища под расписку отца, что я ничего не натворю. И я помню первую книгу – автора Афанасьева (его никто сейчас не знает!), от которой у меня была оторопь – я ведь читал с ятями! Если поднапрячься, могу прочитать надпись на иконе на старославянском. Сейчас идут разговоры об осовременивании службы, переводе молитв на русский, но я думаю, что таинство молитвы должно остаться таким, как это принято церковью.

«Ощущение власти не доставляет мне удовольствия»

– Великий пост не за горами – соблюдать будете?

– По состоянию здоровья я не могу соблюдать строгий пост, но резко ограничиваю себя в мясе и масле.

– Странно. Раз можете отказаться от мяса, это говорит о крепком здоровье. А духовно?

– Я живу в мире с человеком по имени Владимир Якунин. Когда смотрю в зеркало, увиденное не вызывает у меня отвращения. Нет раздирающего чувства неполноценности, или зависти к кому-то, или чего еще похуже.

– А искушение гордыней есть? Вы ведь влиятельный человек. Говорят, что чуть ли не второй или третий после ВВП...

– Это преувеличение. Мою работу нельзя равнять даже с работой крупных чиновников, отвечающих за страну. Что касается гордыни... Я грешный человек и как никто другой знаю, что натворил. Думаю, искушение властью прохожу по-человечески, достойно. Мне никогда не доставляло удовольствия ощущать и демонстрировать свою власть над человеком, когда тот ставится в позицию неудобную, неловкую.

– Нет у вас сожаления, что достигли карьерного пика и больше в общем-то расти уже некуда?

– Нет. Я всегда что-нибудь себе найду. Когда работал в Нью-Йорке и казалось, что времени нет ни на что, нанял себе учительницу французского.

– Зачем?

– Чтобы переключиться. Когда степень давления превосходит способность психологического преодоления, необходимо переключиться. Для кого-то это алкоголь, для кого-то секс, а я вот защитил кандидатскую, а потом докторскую.

– А с французским-то как?

– Не очень, хотя я сопредседатель «Франко-российского диалога» (ассоциации, созданной по инициативе президентов Франции и России для поддержания культурных и прочих связей между странами. – Авт.) и одна моя сотрудница пытается практически угрозами учить меня языку.

«С попрошайками нужно бороться»

– И нам с вами не скучно: полстраны ждет, отмените вы плацкартные вагоны или все-таки нет. Все же не каждому по карману купе...

– Плацкарта – это, по моему мнению, коллективный стриптиз. Другое дело, что человек не может позволить себе купе. Появление двухэтажных вагонов на маршруте Москва – Адлер позволило нам снизить стоимость билета на 30 процентов. Теперь она приближается к максимальной стоимости плацкарты. В таком случае традиционная плацкарта уже не нужна. Хотя одна женщина сказала мне, что ездит в таких вагонах из соображений безопасности – не знает, кто попадется в купе.

– Да, я тоже так делаю. В купе войдешь, а там трое мужчин...

– Ну и что? (Смеется.) Кстати, когда я вводил гендерные вагоны, против этой идеи высказались 40 процентов мужчин и 60 процентов женщин.

– Вы сами, говорят, познакомились с женой в поезде. Это правда?

– Правда. Наш класс наградили поездкой в Таллин, и моя классная руководительница пыталась уговорить меня взять с собой двух девочек. Я был принципиальным комсоргом и сказал, что никаких девочек нам не надо. Она все-таки уговорила – на одну. Так мы в одном поезде с будущей женой и оказались.

– Еще Чехов писал, что в России 10 процентов пассажиров в поезде едут без билетов. Похоже, оно и сейчас так. С вами случалось?

– Один раз после дежурства сел в трамвай и заснул. Меня застукали без билета, но контролеры вняли моему раскаянию. Было дико неудобно. Вообще же это, по сути, мелкое воровство. Почему-то в советское время считалось, что нормально на заводе свистнуть коробку гвоздей. У меня как-то товарищ литров 5–10 спирта на себе вынес: склеил себе из полиэтилена жилет с сосочком. Но его, правда, тут же настигла расплата: прижали со всех сторон в трамвае, жилет лопнул, спирт затек во все места – было и больно, и неприятно. Ничего героического, заслуживающего снисхождения в зайцах нет. И тут нельзя ссылаться на высокие цены. Да, есть, к сожалению, люди, для которых и 30 рублей – деньги, но мы не можем превратиться в собес. Я обратил внимание в Нью-Йорке, что милостыню подают не богатые люди, а те, кто не слишком отличается от просящих. Так же и здесь. Если у человека нет денег, купи ему билет, заплати за него штраф. Но у нас почему-то осуждают контролера, который выполняет свою работу.

– Сами подаете милостыню, вы ведь человек небедный?

– Когда вижу у наших церквей толпу попрошаек, понимаю, что это люди, которые занимаются сбором милостыни профессионально. И тогда... я подаю, исходя из личных ощущений. Если есть сомнения, прохожу мимо.

– Вы в курсе, что по электричкам до сих пор бегают коробейники?

– В курсе. В моем детстве они разносили мороженое, это было хорошо.

– Они и сейчас мороженое разносят.

– Если это согласованный с нами набор услуг, который могут предоставлять мелкие и средние предприниматели, такое возможно. Но с попрошайками нужно бороться. Некоторые пас­сажиры садятся в вагон, чтобы отдохнуть, и их раздражают вопли самодеятельного артиста, собирающего деньги. Значит, это раздражает и нас. Но попытались мы в Питере выгонять эту публику – и сразу получили предписание от полиции, что нарушаем закон.

«Украли половину? А почему не всё?»

– Владимир Иванович, чем для вас обернулась масштабная подготовка страны к Олимпиаде?

– На нас были возложены задачи по семи объектам, главным и самым сложным из которых являлась инфраструктура железной дороги, совмещенной с автомобильной. На проект нам дали 3 года, на стройку – еще 5, а мы уложились всего в 5 лет. Более того, когда там со страшной силой начали задирать цены, мы добились права устанавливать их по своим отраслевым нормативам. Это вызвало бурную реакцию руководителей Краснодарского края. Один даже написал гневное письмо, что наша попытка сдерживать цену негативно влияет на рост регионального валового продукта, и потребовал это безобразие прекратить. Его уволили. Когда люди рассуждают о завышении цен, они говорят о том, чего не знают. Наша стройка (железных дорог к олимпийским объектам. – Авт.) должна была стоить в 2,5 раза дороже.

[:image:]

– Скажите честно: если бы знали, что в Сочи украдено столько-то и теми-то, вы бы стали это озвучивать? Или предпочли бы промолчать и не портить имидж страны?

– Человеку свойственно желание наживаться. Но один для этого вкалывает, а другой идет на большую дорогу с кистенем. В РЖД ведется системная работа по выявлению случаев незаконного обогащения за счет интересов компании. Вы правы, нельзя сказать, что никто ничего к себе в карман не положил, учитывая, что в РЖД работают более миллиона человек и годовая выручка – примерно 1 триллион 200 миллиардов рублей. Это такие огромные деньги, что их невозможно себе представить. Но то же самое есть и на Западе, хотя стремятся доказать, что все плохое происходит только у нас. Поэтому неправильно провозглашать, что половину украли. А почему не все 100 или 200 процентов? Сейчас ведется спланированная информационная война, в которой важную роль играет очернение Олимпиады. Наша страна со стремлением развиваться по собственным планам вызывает чувство опасности.

Взять хотя бы историю с запретом гей-пропаганды. В советское время под меньшинствами понимали религиозные, национальные группы, которым действительно было тяжеловато. Сегодня осталось одно меньшинство – сексуальное, и я решительно не согласен, когда меня заставляют признать природность и пригодность таких отношений. Никогда ни две лесбиянки, ни два гомосексуалиста не произведут ребенка. У лесбиянки еще есть возможность сделать это через искусственное оплодотворение, но сперма все равно мужская, как бы они там ни пыжились. Какое это вообще имеет отношение к Олимпиаде? Да никакого! И на церковь идут нападки. Да, церковь не лишена недостатков, и в ней случается такое, что преследуется по закону в светском обществе. Но церковь – это не один священник и даже не 100, это общественный институт, и каждый сам решает, верить ли ему.

– Вы тоже периодически попадаете под раздачу. В последний раз – с дачей...

– Дай Бог, переживем Олимпиаду, и тогда я вас с большим удовольствием приглашаю в очень интересное место – кооператив «Озеро», чтобы вы сами всё увидели. Где-то весной, когда потеплеет.