Соратник Алексея Кудрина: Тот кризис был буквой V, этот – L

Почему окрепший рубль не реанимирует российскую экономику, Sobesednik.ru выяснил у экономиста Евгения Гонтмахера.

Ранее Sobesednik.ru сообщал о продолжении роста нефтяных цен. Сырьё марки Brent подорожало до $34,30 за баррель, а сырьё марки WTI — до $33,61 за баррель. На этом фоне подросла и национальная валюта — до 75 рублей за доллар и до 81 рубля за евро.

Эксперты заговорили о сдержанном оптимизме на нефтяном рынке. Приятной, хоть и ожидаемой новостью стало решение Центробанка сохранить ключевую ставку с целью снизить давление на рубль и замедлить инфляцию.

Неужели для рубля наступили новые времена? Подобные радужные надежды в интервью Sobesednik.ru развеял заместитель директора по научной работе Института мировой экономики и международных отношений РАН, член правления Института современного развития, член Комитета гражданских инициатив Евгений Гонтмахер.

— Надолго ли рубль окреп?

— Сейчас есть такое волшебное слово «волатильность» — ну вот, это волатильность рубля: он в течение короткого срока укрепился ровно так же, как он может в течение короткого же срока ослабнуть. Пока сложно дать какой-либо прогноз. Это из области гаданий.

— Ну вон Банк России гадает же. Он не исключил, что мировые цены на нефть в 2016–2017 годах окажутся ниже, чем предполагалось ранее в базовом сценарии, то есть ниже $50 за баррель.

— Ну и что? Качество прогнозов, которое у нас делается и правительством, и Центральным банком, крайне низкое. Объективно. Не потому что там работают плохие специалисты: просто они за это зарплату получают, они вынуждены делать прогнозы, и эти прогнозы часто не оправдываются. Я не считаю, что на такого рода информацию надо рассчитывать. Даже Центральному банку и даже Министерству экономики невозможно что-либо твёрдо угадать. У нас последние годы с бюджетом — постоянное [попадание] пальцем в небо: то $90 за баррель, то $50 за баррель...

Но то, что идут такие колебания, говорит о том, что экономика слаба. В сильной экономике такие колебания бывают крайне редко. А мы, по-видимому, вступили в период, когда это будет долго происходить.

— Есть мнение, что при долларе за 60 рублей и даже 90 рублей нашу экономику всё равно не спасти. Так ли это?

— Да, это так, вот это правильная мысль. Когда в 2013 году у нас цена на нефть в среднем за год была больше $100 за баррель и когда ещё не было санкций, не было ситуации с Украиной, у нас ВВП вырос всего на 1,3%. На самом деле мы уже не зависим даже от цены на нефть — в таком, я бы сказал, стратегическом плане. Сколько бы она ни стоила, экономика будет угасать. Ровно так же и с долларом.

[:image:]

— Многие экономисты, в том числе и вы, говорят о необходимости структурных реформ, без которых нам из кризиса не выкарабкаться. Есть ли хотя бы намёк на то, что власти на эти реформы готовы пойти?

— Нет, пока не вижу. В том-то и вся проблема. То, что называется «структурными реформами», — это реформы в том числе и политические. Ну, например, независимый суд или реформа госкорпораций. Вы сами прекрасно понимаете, что это всё из области политики. Пока власти не готовы.

— А что могут дать такие меры, как, например, сокращение зарплат работающим пенсионерам? [Во время нашего разговора с Гонтмахером вице-премьер правительства РФ Ольга Голодец ещё не объявила о том, что пенсии работающих пенсионеров останутся неприкосновенными — прим. авт.]

— Это паллиатив. Ну сэкономят для пенсионного фонда 50 миллиардов рублей... Но это же абсолютно не решит проблему дефицита пенсионной системы. Зато это вызовет безусловное недовольство среди вот этих людей. А кто из пенсионеров зарабатывает больше 1 миллиона в год? Это, как правило, очень квалифицированные люди. И этих людей теперь либо будут в тень загонять, либо они могут просто уйти с работы на пенсию и жить за счёт каких-то других доходов. От этого рынку труда и экономике только минус. Такого рода меры — это метание... А что будет через 2–3–4 года — пока об этом не думают.

— Такие метания действительно раздражают народ. Мы помним, как недавно пенсионеры выходили протестовать…

— Да, им пытались фактически отменить льготы в Краснодарском крае. Там люди вышли на улицу. И власти, между прочим, испугались: они вернули льготы.

— Может, таким образом люди убедят власть в необходимости тех самых структурных реформ и политических решений?

— Я не думаю, что недовольство в России будет выражаться в каких-то масштабных выступлениях. Россия к этому не готова. Но такие локальные вещи, конечно, могут оказать определённое давление. Тогда власть, может быть, наконец, задумается, что надо посмотреть в корень, чтобы приостановить нарастание таких локальных конфликтов. А корень — это наша политическая и экономическая модели, которые сложились. Они неразрывны. С ними надо что-то делать.

— Дмитрий Песков сказал, что неуместно сравнивать нынешнюю ситуацию с кризисом 1998-го года. По его словам, наша экономика крепко стоит на ногах. А по-вашему, уместно их сравнивать или нет?

— Конечно, неуместно. Он прав. Кризис 98-го года, во-первых, был связан с тем, что Россия не смогла отдавать суверенный долг. И там действительно был дефолт. Сейчас, к счастью, об этом речь не идёт. Во-вторых, тогда кризис носил достаточно резкий характер. Если говорить об экономических параметрах, то это скорее то, что было в 2008–2009 годах, когда всё резко упало, а потом резко стало восстанавливаться. То есть был восстановительный рост. А вот сейчас кризис... Если пользоваться [для описания графиков кризисов] латинскими буквами, то 1998-й и 2008-й — это в каком-то смысле буква V. А сейчас кризис напоминает букву L. Это всерьёз и надолго.

Ослабление рубля никак не решает проблему. В 1998 году обесценивание рубля сыграло свою роль, потому что были незадействованные мощности и сохранялась ещё какая-то технологическая база, которая производила более или менее конкурентные товары. Когда всё резко стало дешевле — и зарплаты, и всё другое — из-за девальвации рубля, то это сыграло какую-то роль. Цены на нефть, кстати сказать, пошли наверх именно тогда, в конце 90-х. А сейчас это уже не играет никакой роли. Дешёвый рубль, к сожалению, не даёт нам преимущества ни на внутреннем рынке, ни на мировом.

Даже эти антисанкции... Мы их ввели, ограничили товары, а наши товары тоже начали подниматься в цене. Поэтому это разные кризисы — я здесь с Песковым согласен. Но этот кризис, видимо, тяжелее, глубже и хуже, чем тот, который был в 98-м.

[:wsame:][:wsame:]