Путин в кепке

Пятикратный мэр Лужков может быть доволен: президент России всю страну теперь отстраивает по образцу его Москвы.

Помнится, в девяностые часто задавался вопрос: ну когда же, когда вся Россия станет наконец, как Москва? Вот она и стала. Правда, выглядит это не совсем так, как мечталось идеалистам: на Россию распространились не преимущества и прелести Москвы, а недостатки и пороки московской системы власти.
Почему президент Путин в очередной раз (для Лужкова – пятый) предложил Москве прежнего мэра? Вовсе не потому, что Лужкова так уж трудно сковырнуть: наверняка питерских желающих было достаточно. И материала на него небось накопано столько, что хватило бы на десятерых региональных вождей. Просто свой своему глаз не выклюет, а Лужков ведь и есть Путин в миниатюре.
Что такое московская система власти, которую теперь называют путинской, хотя следовало бы – лужковской или, еще честней, византийской? Это воплощенная экстенсивность, беззастенчивая эксплуатация сырьевого, изначально данного ресурса; вместо интенсивного развития – интеллектуального взрыва, свободного обсуждения общественных проблем, справедливых судов, гласной конкуренции и вертикальной мобильности – она предполагает обычную, давно надоевшую пирамиду, где наверх поднимаются по принципу личной преданности, а в свободе слова не нуждаются, потому что ни в какой правде не заинтересованы.
Москва все в России делает первой – такова участь столицы: она раньше захватывается новой властью (правда, в 1917 году более столичный Петроград ее опередил), раньше компьютеризируется, переходит на мини, осваивает троллейбусы… Это не просто витрина, но та фигура на бушприте корабля, которая первой попадает в неизвестные воды. Лужковская Москва была первым вариантом путинской России, демонстративно противостоящей России ельцинской. Посмотрите сами: на фоне бушующей и нищающей России лужковская Москва была островом стабильности, зато свободы слова тут не было и близко. Ни для кого не секрет, что московские чиновники достойны Книги рекордов Гиннесса: согласования и бюрократические процедуры способны вторично умертвить мертвого, все в руках верных людей, а чужаку сюда лучше не соваться. Сверх того, именно Лужков первым озаботился поиском новой идеологии своего проекта (или, как он любит выражаться, философии). Сводится она к центризму и еще нескольким малопонятным, но звучным словам – теперь в Кремле подхватили эту манеру туманного разглагольствования ни о чем. Наконец, лужковская Москва характеризовалась крайней агрессивностью во внешней политике: стоит вспомнить визиты Юрия Михайловича в Крым и его севастопольскую риторику. Дело в том, что ощущать себя «в огненном кольце» тоталитаризму необходимо.
Сегодня атмосфера той Москвы ощутима во всей России, и помощи ждать неоткуда. Тот же липкий страх на пустом месте: вдруг что-нибудь не то сделаю или скажу? То же тотальное раболепие, те же вязкие предосторожности, тот же телевизор, упавший ниже всех планок… Сегодня весь Кремль – один большой коллективный Лужков, только в питерском исполнении, и тот же вязкий страх ползет по стране, и надеяться, по сути, не на кого. Не на мировое же сообщество. Что ж мы, враги Отечеству?
Одна надежда – что кончится нефть. Но это, боюсь, в наших условиях не более реально, чем перенос столицы.