Семен Стругачев: Я просил Рогожкина убить меня
Ехал как-то Семен Стругачев на Украине в автобусе. Рядом сидела крупная женщина, которая вдруг толкнула его в бок...
Ехал как-то Семен Стругачев на Украине в автобусе. Рядом сидела крупная женщина, которая вдруг толкнула его в бок: «Я ж тебя знаю, ты ж артист. Вот фамилию твою не помню». «Лев Соловейчик», – подсказал Семен Стругачев. «Точно!» – хлопнув себя по лбу, обрадовалась женщина. Актер давно смирился с тем, что его путают с героем из «Особенностей национальной охоты». Но супротив народной любви не попрешь.
«Охоту ненавижу – это варварство»
– Вы проснулись знаменитым после выхода первых «Особенностей», снялись во всех продолжениях фильма, не страшно было на всю жизнь остаться Лёвой Соловейчиком?
– Естественно, опасения по этому поводу были. Однажды мне довелось сниматься в короткометражке «Содержанка» вместе с Александром Демьяненко. Он очень страдал, что так и остался для всех Шуриком. Глубокий, интеллигентнейший артист, так рано ушедший из жизни. Думаю, он многого не успел сыграть… Словом, я тоже переживал на этот счет. Даже просил Рогожкина: «Ты породил Лёву Соловейчика, ты его и убей. Сними меня в какой-нибудь другой роли, чтобы я смог расстаться с этим героем».
– Виктору Бычкову, у которого были похожие проблемы, Рогожкин помог…
– Да, снял в «Кукушке», после которой все перестали воспринимать его исключительно как Кузьмича… Видимо, Бычков для него дороже. А может, он просто не видит роли для меня, не чувствует. С другой стороны, я ему очень благодарен за Лёву. Рогожкин – судьбоносный для меня режиссер, тем более что изначально моего Соловейчика в «Особенностях национальной охоты» должен был играть другой актер. Выходит, это судьба.
– На экране вы смотритесь заядлым охотником, а в жизни тоже любите пострелять?
– Ненавижу, это же варварство. Зачем убивать зверей, у них тоже дети. На охоте я был всего два раза, и то не по своей воле. У друга моего права отобрали по пьяному делу, пришлось идти к начальнику ГАИ. Тот меня узнал, конечно, говорит: «Очень плохой фильм вы сняли! Вы хоть знаете, что такое настоящая охота?» «Нет, не был никогда», – отвечаю. Два с половиной часа он мне рассказывал, как нужно охотиться. Ну, думаю, высижу, лишь бы права отдал. И вдруг он говорит: «Поехали завтра со мной на охоту». Пришлось ехать. А там с самого начала до конца всё один к одному, как у нас в кино. При этом мужик постоянно говорил мне: «Ну, ты понял, что такое настоящая охота?» Ладно, пришел я на следующий день за правами. Он долго высматривал что-то по компьютеру, а потом говорит: «Извини, Семен, права в другом районе». Пришлось второй раз на охоту ехать!
«Меня назвали шпионом из Биробиджана»
– Известность в жизни помогает, а ведь были времена, когда артиста Семена Стругачева и не знал никто…
– Была со мной одна смешная история. Я в тот момент работал еще во Владивостоке, и в гости ко мне приехала мама. Пригласил ее в театр, вдруг посередине действа слышу гул какой-то в зале. Выяснилось все уже после спектакля. Оказалось, по ходу пьесы кто-то из зрителей тихонечко спросил: «А что это за актер?» Я тогда только появился в театре, и меня еще никто не знал. Разумеется, мама моя не могла оставить этот вопрос без ответа. «Это мой сын – Семен Стругачев, – с гордостью начала она. – Вы знаете, он такой несчастный мальчик. Ему было всего несколько недель, когда нас бросил отец. В детстве Сеня много болел…» В общем, рассказала всю биографию мою. Я взял с мамы обещание, что она больше не будет так поступать. Однако на следующем спектакле история повторилась. Я запретил ей появляться в театре, но она договаривалась с бабушками на входе, пробиралась в зал и ждала своего часа. Как только в зале кто-то произносил ключевую фразу, мама через весь зал кричала: «Это мой сын – Семен Стругачев!» И далее – по тексту (смеется).
– Уже больше десяти лет вы работаете в Театре Ленсовета, куда вас брал еще Владимиров.
– Это очень трогательная история. В 1984 году к Владимирову пробовалась моя знакомая Лариса Сорока, я ей помогал. Естественно, с прицелом: может, он и меня возьмет. В результате Ларису он пригласил приезжать через полгода, а мне велел прибыть через 10 дней. По советским законам, чтобы начать работать в Ленинграде, я должен был получить во Владивостоке разрешение на обмен квартиры. Полгода провозился с бумагами, потом позвонил Владимирову: мол, готов приехать. Он мне говорит: «А я тебя не помню, приезжай показываться еще раз». Конечно, я никуда не поехал. Как это можно – забыть такого артиста?! А спустя три года вновь оказался в Ленинграде на гастролях с Куйбышевским театром. Владимиров пригласил меня второй раз, но мы друг другу так и не признались, что я уже показывался.
– Как же это он вас забыл?
– Это ж советские времена. Режиссер в театре – бог и царь, артисты – практически крепостные. Мне было сказано прибыть через 10 дней, а я посмел ослушаться. Кстати, через пару лет на каком-то банкете Владимиров раскололся. Всё удивлялся: «Что ж ты молчишь столько времени, знаешь ведь, что я тебя помню с первого показа. Ты – биробиджанский шпион!» (Смеется.)
«Счастлив, что жена и дочь не хотят на сцену»
– Ваша супруга Татьяна по образованию ведь тоже актриса?
– Да, но она уже много лет занимается домом и семьей. Когда у нас родилась дочка, мы решили, что работать будет кто-то один. А поскольку в это время у меня уже были «Особенности», театральная карьера начала складываться, то на семейном совете постановили, что работать буду я, а жена посвятит себя ребенку и дому. А кому было бы лучше, если бы Татьяна пропадала в театре сутками за копейки? К тому же одного актера в семье вполне достаточно. У меня и дочка не пошла по родительским стопам…
– Вы, как я понимаю, по этому поводу совершенно не горюете.
– Да я просто счастлив! Женя у нас и не мечтала никогда о сцене. Не пропадала в театре с утра до вечера, как это бывает с детьми артистов. А то отравилась бы закулисной атмосферой – и привет! А так ребенок спокойно учился себе в школе, гимнастикой художественной занимался, потом собрался в университет. Театральный институт фигурировал только в качестве последнего приюта. Мол, если никуда не поступлю, так уж и быть, пойду в артистки. Однако вступительные экзамены Женя сдала, учится сейчас на факультете журналистики и PR – и совершенно счастлива. И мы с Татьяной тоже.
«Охоту ненавижу – это варварство»
– Вы проснулись знаменитым после выхода первых «Особенностей», снялись во всех продолжениях фильма, не страшно было на всю жизнь остаться Лёвой Соловейчиком?
– Естественно, опасения по этому поводу были. Однажды мне довелось сниматься в короткометражке «Содержанка» вместе с Александром Демьяненко. Он очень страдал, что так и остался для всех Шуриком. Глубокий, интеллигентнейший артист, так рано ушедший из жизни. Думаю, он многого не успел сыграть… Словом, я тоже переживал на этот счет. Даже просил Рогожкина: «Ты породил Лёву Соловейчика, ты его и убей. Сними меня в какой-нибудь другой роли, чтобы я смог расстаться с этим героем».
– Виктору Бычкову, у которого были похожие проблемы, Рогожкин помог…
– Да, снял в «Кукушке», после которой все перестали воспринимать его исключительно как Кузьмича… Видимо, Бычков для него дороже. А может, он просто не видит роли для меня, не чувствует. С другой стороны, я ему очень благодарен за Лёву. Рогожкин – судьбоносный для меня режиссер, тем более что изначально моего Соловейчика в «Особенностях национальной охоты» должен был играть другой актер. Выходит, это судьба.
– На экране вы смотритесь заядлым охотником, а в жизни тоже любите пострелять?
– Ненавижу, это же варварство. Зачем убивать зверей, у них тоже дети. На охоте я был всего два раза, и то не по своей воле. У друга моего права отобрали по пьяному делу, пришлось идти к начальнику ГАИ. Тот меня узнал, конечно, говорит: «Очень плохой фильм вы сняли! Вы хоть знаете, что такое настоящая охота?» «Нет, не был никогда», – отвечаю. Два с половиной часа он мне рассказывал, как нужно охотиться. Ну, думаю, высижу, лишь бы права отдал. И вдруг он говорит: «Поехали завтра со мной на охоту». Пришлось ехать. А там с самого начала до конца всё один к одному, как у нас в кино. При этом мужик постоянно говорил мне: «Ну, ты понял, что такое настоящая охота?» Ладно, пришел я на следующий день за правами. Он долго высматривал что-то по компьютеру, а потом говорит: «Извини, Семен, права в другом районе». Пришлось второй раз на охоту ехать!
«Меня назвали шпионом из Биробиджана»
– Известность в жизни помогает, а ведь были времена, когда артиста Семена Стругачева и не знал никто…
– Была со мной одна смешная история. Я в тот момент работал еще во Владивостоке, и в гости ко мне приехала мама. Пригласил ее в театр, вдруг посередине действа слышу гул какой-то в зале. Выяснилось все уже после спектакля. Оказалось, по ходу пьесы кто-то из зрителей тихонечко спросил: «А что это за актер?» Я тогда только появился в театре, и меня еще никто не знал. Разумеется, мама моя не могла оставить этот вопрос без ответа. «Это мой сын – Семен Стругачев, – с гордостью начала она. – Вы знаете, он такой несчастный мальчик. Ему было всего несколько недель, когда нас бросил отец. В детстве Сеня много болел…» В общем, рассказала всю биографию мою. Я взял с мамы обещание, что она больше не будет так поступать. Однако на следующем спектакле история повторилась. Я запретил ей появляться в театре, но она договаривалась с бабушками на входе, пробиралась в зал и ждала своего часа. Как только в зале кто-то произносил ключевую фразу, мама через весь зал кричала: «Это мой сын – Семен Стругачев!» И далее – по тексту (смеется).
– Уже больше десяти лет вы работаете в Театре Ленсовета, куда вас брал еще Владимиров.
– Это очень трогательная история. В 1984 году к Владимирову пробовалась моя знакомая Лариса Сорока, я ей помогал. Естественно, с прицелом: может, он и меня возьмет. В результате Ларису он пригласил приезжать через полгода, а мне велел прибыть через 10 дней. По советским законам, чтобы начать работать в Ленинграде, я должен был получить во Владивостоке разрешение на обмен квартиры. Полгода провозился с бумагами, потом позвонил Владимирову: мол, готов приехать. Он мне говорит: «А я тебя не помню, приезжай показываться еще раз». Конечно, я никуда не поехал. Как это можно – забыть такого артиста?! А спустя три года вновь оказался в Ленинграде на гастролях с Куйбышевским театром. Владимиров пригласил меня второй раз, но мы друг другу так и не признались, что я уже показывался.
– Как же это он вас забыл?
– Это ж советские времена. Режиссер в театре – бог и царь, артисты – практически крепостные. Мне было сказано прибыть через 10 дней, а я посмел ослушаться. Кстати, через пару лет на каком-то банкете Владимиров раскололся. Всё удивлялся: «Что ж ты молчишь столько времени, знаешь ведь, что я тебя помню с первого показа. Ты – биробиджанский шпион!» (Смеется.)
«Счастлив, что жена и дочь не хотят на сцену»
– Ваша супруга Татьяна по образованию ведь тоже актриса?
– Да, но она уже много лет занимается домом и семьей. Когда у нас родилась дочка, мы решили, что работать будет кто-то один. А поскольку в это время у меня уже были «Особенности», театральная карьера начала складываться, то на семейном совете постановили, что работать буду я, а жена посвятит себя ребенку и дому. А кому было бы лучше, если бы Татьяна пропадала в театре сутками за копейки? К тому же одного актера в семье вполне достаточно. У меня и дочка не пошла по родительским стопам…
– Вы, как я понимаю, по этому поводу совершенно не горюете.
– Да я просто счастлив! Женя у нас и не мечтала никогда о сцене. Не пропадала в театре с утра до вечера, как это бывает с детьми артистов. А то отравилась бы закулисной атмосферой – и привет! А так ребенок спокойно учился себе в школе, гимнастикой художественной занимался, потом собрался в университет. Театральный институт фигурировал только в качестве последнего приюта. Мол, если никуда не поступлю, так уж и быть, пойду в артистки. Однако вступительные экзамены Женя сдала, учится сейчас на факультете журналистики и PR – и совершенно счастлива. И мы с Татьяной тоже.
