Как Владимир Высоцкий очаровался золотыми приисками и спас старателей

В июле 1976 года Владимир Высоцкий побывал в Иркутской области. Эта поездка не была гастрольной: погостив у знакомых, Высоцкий отправился на золотые прииски в Бодайбо. Именно там он написал знаменитые стихи про Вачу. О деталях поездки вспоминает друг Высоцкого Вадим Туманов – золотопромышленник, в те годы возглавлявший артель «Лена».

«Лица рогожьи, а души шелковые»

– Сейчас трудно вспомнить, я пригласил Володю приехать в Бодайбо или он сам захотел. Из Москвы он прилетел с моим сыном. Вадька потом вспоминал, как во время пересадки в Омске они шли по аэродрому и кто-то из пассажиров подбежал к ним: «Ой, Высоцкий!» А Володя головой замотал: «Нет, нет, вы ошиблись, я просто очень на него похож».

Володя прилетел в легкой куртке, свитере, джинсах и с гитарой. Мы прошлись по городу. Были на базаре с пустыми прилавками, где несколько человек пытались что-то продать – кажется, семечки. Володя всегда смотрел на подобные вещи с грустью. Мы сфотографировались, позже я подарил снимок польскому актеру Даниэлю Ольбрыхскому во время одного из его приездов в Москву. Он тогда рассказывал о Польше, жаловался, что все у них плохо. А я ему показал эту фотографию: «Ты посмотри на наш базар, и тебе сразу станет веселей».

Володя побывал на участках в Хомолхо, Барчике, встречался со старателями. Его интересовала их жизнь. «Лица рогожьи, а души шелковые», – сказал он. Это совершенно правильно. Например, начальник участка Хомолхо – внешность вроде бы грубовата, а Шекспира наизусть мог читать часами. Ему сейчас за 80, недавно заезжал ко мне, вспоминали молодость. А встречались в жизни и другие люди – лицо вроде интеллигентное, а мерзости столько...

Высоцкому не столько само золото было интересно, сколько то, как его добывают.

[:image:]

Вернул старателям деньги

В июле 1976 года в Бодайбо случился паводок. В тех местах этим никого не удивишь, но накануне нашего приезда Витим разлился страшно. Лето, промывочный сезон в самом разгаре... В общем, начальство не решилось остановить добычу золота и перебросить бульдозеры на укрепление дамб. Дотянули до того, что одну из них прорвало. Участки затоплены, добыча золота прекращена, комиссия свирепствует, принято решение о лишении 13-й зарплаты всего коллектива, а это 14.000 человек! Мы с Володей были на отдаленном участке, а когда вернулись в Бодайбо, мне позвонил директор «Лензолота» Мурат Ереджибович Зафесов, попросил зайти. Увидел его в совершенно подавленном состоянии, с черным лицом. Говорит: «Это что-то страшное, набросились, акты понаписали...» Оказалось, что самый главный руководитель, от которого зависела судьба участка и рабочих, просто обожал Высоцкого и мечтал увидеться с ним. И Зафесов спрашивает: «Можешь попросить Володю, чтобы он с ним повстречался?» Я пообещал. Приехал домой, говорю: «Вовка, такая история...» Он засмеялся: «Ну давай, зови их сюда». Приехало все руководство. Были у нас часов пять. В итоге все акты были порваны, а главное, был закрыт вопрос о лишении 13-й зарплаты! Зафесов был счастлив и доволен – ожил буквально на глазах. Через некоторое время была восстановлена дамба, во­зобновлена добыча золота. Наш коллектив помог и в этом.

[:image:]

На участке в Барчике Высоцкому рассказали про Вачу – это река, где старатели моют золото, и про незадачливого бульдозериста Володю Мокрогузова. Прекрасный специалист, он, как и все, хорошо зарабатывал, но деньги постоянно проматывал то с какой-нибудь официанткой, то с проводницей. Да и обманывали его часто. Именно тогда кто-то вспомнил популярную у старателей присказку: «Я на Вачу еду – плачу, с Вачи еду – хохочу». Мне казалось, Володя пропустил ее мимо ушей. Но когда мы перелетали с Барчика на Хомолхо, я увидел, как он что-то пишет в тетрадь. Это были будущие стихи «Про речку Вачу и попутчицу Валю» (впоследствии Высоцкий называл эту песню одной из немногих, написанных на фактическом материале. – Авт.). Одним из прототипов главного героя стал Володя Мокрогузов. На днях мне звонила его жена – недавно его не стало...

[:image:]

«Женьке будет приятно»

В Бодайбо Володя несколько раз выступил перед старателями. Узнав о предстоящем концерте (а о приезде Высоцкого весть разнеслась моментально), горняки с женами и детьми добирались к нам из самых отдаленных поселков. Пилоты вертолетов и самолетов задерживали рейсы, чтобы его послушать. Одно из выступлений Высоцкого состоялось в Хомолхо. Помню, шел дождь, люди стояли у окон и дверей переполненной столовой. И Володя обратился ко всем: «Ребята, давайте что-нибудь придумаем, а то, пока я допою, люди промокнут!» Тут же соорудили навес.

Один из наших участков, Большая Бирюса, находился под Нижнеудинском. К сожалению, попасть туда мы не смогли – была ужасная погода, вертолеты не летали. Между Иркутском и Нижнеудинском есть станция Зима, где вырос Евгений Евтушенко. Володя очень дорожил его расположением. Каждый раз, когда в московских кругах кто-то позволял себе осуждать поэта, он вставал на защиту. Высоцкий хотел увидеть станцию, где вырос Евтушенко. Поезд в Зиме стоял недолго. Мы успели только сфотографироваться на фоне старого вокзала. Володя улыбался: «Женьке будет приятно». А когда поезд тронулся, глядя на проплывавшие за окнами старенькие домики, сказал: «Городок, конечно, не очень приметный, обычный сибирский. Но вот ведь какое дело – поэт в нем родился!»

[:image:]

Еще до поездки Высоцкий задумал сделать фильм о лагерной Колыме и собирался сыграть главного героя. В поездке по Иркутской области он предложил моему другу Лёне Мончинскому – журналисту, который неожиданно для многих стал старателем – писать сценарий вместе. Но Лёня убедил Володю начать с романа, который затем может стать основой фильма. За работу они принялись в том же 1976 году. Но роман «Черная свеча» был завершен только после смерти Высоцкого – в 1984‑м (впоследствии по нему был снят фильм «Фартовый». – авт.).

Отношение к Володе, конечно, было потрясающим. Когда его хоронили, в небольшом катафалке возле гроба сидели мама Володи, отец со своей второй женой Евгенией Степановной, Марина Влади и я. Машина долго не могла тронуться с места из-за нескончаемой лавины цветов. Тысячи рук бросали их на катафалк. Цветы ударялись о крышу, и было неприятное ощущение, будто машину засыпают мелкой землей. Я помню, как Марина вцепилась в мою руку, и ее слова: «Я видела, как хоронили принцев и королей, но что может быть так, не могла даже представить...»