Комедия без него, как застолье без стопки
На прошлой неделе умер Михаил Пуговкин
На прошлой неделе умер Михаил Пуговкин
Пуговкин все в жизни делал, как хотел. Удивительно счастливая судьба и легкий нрав – ситуация, прямо скажем, редкая для комика. Обычно самые смешные артисты и комедиографы – сущие буки в жизни, хмурые, желчные ипохондрики. А Пуговкин был и в жизни всеобщим любимцем. Обожал сниматься. Спокойно переживал времена, когда не снимался. Ладил со всеми своими режиссерами. Встречи со зрителями воспринимал не как тягостную обязанность, а как источник бодрости. В конце жизни переехал в Ялту, продав московскую квартиру, и хотя в 1999 году вернулся – все равно проводил в Крыму часть года.
О его везении ходили легенды: на войне чудом не потерял ногу, уже начиналась гангрена, хотели резать – кричал: «Куда мне без ноги, я артист!» И спасли ногу...
Он сыграл во всех любимых советских комедиях, хоть и малые роли: его отец Федор из гайдаевских «Двенадцати стульев» был едва ли не ярче Гомиашвили в роли Остапа. Доставались ему чаще всего жуковатые простачки, от которых, казалось бы, в реальности не продохнуть, – но в пуговкинском исполнении они обретали прелесть и обаяние, потому что народ наш вообще толерантен к жульничеству. Без него не прожить. Можно храбро сказать, что Пуговкин воплощал одну из граней национального характера – вот эту хитрованскую живучесть, столь трогательную, что язык не повернется назвать ее пороком. Штука в том, что почти все русские народные пороки обаятельны. Стоит такому человеку попасть во власть – пиши пропало, но в быту его хитрость, ловкость, само-мнение и вранье ужасно милы. Курносому круглолицему Пуговкину стоило появиться на экране и подмигнуть – и его тут же признавали за своего; и потому народная комедия была без него так же немыслима, как застолье без стопки.
И память о нем будет светлой, как все, что он делал.
Пуговкин все в жизни делал, как хотел. Удивительно счастливая судьба и легкий нрав – ситуация, прямо скажем, редкая для комика. Обычно самые смешные артисты и комедиографы – сущие буки в жизни, хмурые, желчные ипохондрики. А Пуговкин был и в жизни всеобщим любимцем. Обожал сниматься. Спокойно переживал времена, когда не снимался. Ладил со всеми своими режиссерами. Встречи со зрителями воспринимал не как тягостную обязанность, а как источник бодрости. В конце жизни переехал в Ялту, продав московскую квартиру, и хотя в 1999 году вернулся – все равно проводил в Крыму часть года.
О его везении ходили легенды: на войне чудом не потерял ногу, уже начиналась гангрена, хотели резать – кричал: «Куда мне без ноги, я артист!» И спасли ногу...
Он сыграл во всех любимых советских комедиях, хоть и малые роли: его отец Федор из гайдаевских «Двенадцати стульев» был едва ли не ярче Гомиашвили в роли Остапа. Доставались ему чаще всего жуковатые простачки, от которых, казалось бы, в реальности не продохнуть, – но в пуговкинском исполнении они обретали прелесть и обаяние, потому что народ наш вообще толерантен к жульничеству. Без него не прожить. Можно храбро сказать, что Пуговкин воплощал одну из граней национального характера – вот эту хитрованскую живучесть, столь трогательную, что язык не повернется назвать ее пороком. Штука в том, что почти все русские народные пороки обаятельны. Стоит такому человеку попасть во власть – пиши пропало, но в быту его хитрость, ловкость, само-мнение и вранье ужасно милы. Курносому круглолицему Пуговкину стоило появиться на экране и подмигнуть – и его тут же признавали за своего; и потому народная комедия была без него так же немыслима, как застолье без стопки.
И память о нем будет светлой, как все, что он делал.
