Валерий Гаркалин: Не надо злиться и «торчать» от себя
В прошлом году народный артист России Валерий Гаркалин пережил два инфаркта. Ему стало плохо во время спектакля «Ботинки на толстой подошве» на гастролях в Литве. Некоторое время он находился на грани жизни и смерти. Вернее, почти уже за гранью, потому что остановилось сердце и была клиническая смерть.
За эти полгода актер изменился внешне – отпустил бороду, похудел. Однако он не лежит дома, как наверняка рекомендуют врачи. Гаркалин играет в театре, снимается в новой полнометражной картине, преподает в ГИТИСе. Несмотря ни на что, он производит впечатление счастливого человека. Говорит, что лечит сцена…
– Как вы себя чувствуете? Неожиданным инфарктом на сцене во время спектакля вы напугали всю страну.
−– Как мне сказал муж моей хорошей знакомой, еще и рассмешил, как настоящий комик. Может, это и смех сквозь слезы, конечно, но вообще – это просто курам на смех – два обширных инфаркта за полчаса, с клинической смертью посередине.
– Это страшно просто, какой уж смех тут.
– Что меня напугало – так это внезапность. Я не догадывался, что эти страшные заболевания случаются так. Не успеваешь осмыслить происходящее и не понимаешь, что делать дальше. Не знаешь, что было в прошлом, чтобы найти причину этой катастрофы. После болезни, отыграв три спектакля подряд, я впервые за долгие годы испытал усталость…
– Что, раньше вы даже усталости после спектакля не испытывали?!
– Нет, может быть, я и раньше уставал, просто не делал остановки, чтобы это осознать. Один японский мудрец, кстати, сказал, что с отдыха начинается осмысление жизни.
– Когда-то Фаина Раневская сказала, что она наблюдала за собой даже у гроба своей сестры. А когда вы заболели, вы наблюдали как актер, как профессионал за своими эмоциями, поведением?
– Нет, это было невозможно, потому что случилось все очень быстро. Я не успел даже понять, что произошло. Я и думать ни о чем не мог в эти моменты. Очнулся через три дня и только тогда понял, что у меня останавливалось сердце. Осознание пришло с того, что, я помню, испугался фразы. Мне потом ее передали. Один мой знакомый – владелец частного ресторанчика в Литве утром после трагедии позвонил в больницу. Спросил, как здоровье народного артиста Валерия Борисовича Гаркалина. На что ему ответили: «Если он до утра доживет, то тогда мы и будем с вами на эту тему разговаривать».
– Вы были на грани жизни и смерти, заглянули за эту грань. Тяжело, страшно? Помните ощущения?
– Я почувствовал некое пространственно-временное изменение. Мгновение – вечность. Но я это связываю с тем, что была дикая боль. Случилось это прямо на сцене во время спектакля «Ботинки на толстой подошве». Сначала был первый обширный инфаркт, потом, через 20 минут, сформировался второй обширный инфаркт. И готовился еще третий. Представляете? Меня кто-то методично уводил из этой жизни. Просто за руку брал и вел. Но я выжил – возможности человека безграничны.
– Сегодняшняя жизнь поражает динамикой, а вот о глубине задумываться нам некогда. Сейчас у вас появилось время остановиться, подумать?
– Очевидно, и даются нам эти инфаркты как раз для того, чтобы остановиться и подумать. Чтобы уединиться в лесах, в полях, в каких-то других странах, вдали от привычных вещей и понять: а нужны ли они были – все эти привычные вещи в жизни? Уединиться и для того, чтобы еще раз убедиться в парадоксальности, в непредсказуемости жизни.
– Вы поняли что-то важное в процессе своего уединения?
– Да. Я понял: не стоит путать человеческую жизнь с профессией. Профессия – только часть самой жизни, но не сама жизнь. Многие актеры об этом забывают.
– Но вот вы вернулись к обычной своей жизни. Наверняка предлагают новые роли.
– От антрепризных спектаклей, от некоторых фильмов я отказываюсь. Понимаю, что еще не до конца встал на ноги. Боюсь, моя болезнь продлится еще во времени.
– Я слышала, вы согласились участвовать в новом проекте Бориса Грачевского.
– Мне показалась очень интересной роль, которую он мне предложил. Грачевский снимает полный метр – фильм о детской психологии, о взаимоотношении взрослых и детей. Я играю одну из небольших, но очень важных, как мне кажется, ролей – неудавшегося музыканта, скрипача, который, к сожалению, так и не сделался известным.
– А почему он вас выбрал на эту роль, он не объяснил?
– После того как вернулся в Москву после инфарктов, я отпустил бороду. Пришел в театральный клуб, где собирается актерская братия. Там встретил Грачевского. Он в первый раз увидел меня после болезни. Сказал: «Вот! Это то, что мне нужно!»
– Вам уже 54 года. Вы актер старой школы. Вам не кажется, что система Станиславского, который ставил, по сути, задачу «материализации души», – что эта система себя изжила?
– Ни в коем случае. Система Станиславского продолжает царить, и вы находитесь сейчас в стенах ГИТИСа – института, где эта система продолжает быть основополагающей. Я не знаю другой школы. Но есть другие традиции, которые я внедряю здесь.
– Например?
– Мастер-классы. Я возглавляю в ГИТИСе курс и мастерскую. Приглашаю преподавателей из разных стран. У них другое мировоззрение, другие взгляды. Я увлекаю своих студентов в сторону Чаплина, в сторону комедии. Вот там, мне кажется, можно найти существование нового типа артиста.
– В актерах прошлого есть какой-то образ этого прошлого. Герой. А сегодня?
– Знаете, я не отношусь к той категории людей, которые считают, что раньше яблоки были слаще. Понимаете, у каждого времени своя атмосфера и свой герой. Сейчас есть, например, Кирилл Серебренников и замечательная плеяда молодых артистов и режиссеров, выпускников питерской школы.
– Личности были тогда. А сегодня их нет… Масштаб не тот.
– Проблема не в личности. Она – в драматургии, в литературе. Вот в этой сфере ощущение мелочности, пустоты, о которой вы сейчас говорили. Раньше, чтобы поступить на сценарный факультет ВГИКа или в Литературный институт, молодому человеку нужно было пройти множество испытаний – написать множество рассказов, повестей... И вот тогда, может быть, писатель Твардовский и взял бы к себе на курс Ахмадулину. Сейчас, к сожалению, все проще. Отсюда и все проблемы. А основа кино и театра – литература.
– Закон природы – закон вечного обновления и изменения – вы чувствуете его в вашей жизни?
– Думаю, да. Природа не любит, когда диссонанс, когда нет гармонии. Внутри человека существуют весы. И если нарушен баланс, ты можешь заболеть. Можешь просто выйти на улицу и, как у Булгакова, попасть под трамвай. Не надо злиться очень. И не надо сильно «торчать» от себя. Сразу последствия.
– У вас очень мощная энергетика...
– Несколько лет назад я бежал по эскалатору, торопился, увидев приближающийся поезд метро. И когда забежал в вагон, сзади на меня натолкнулся человек. Он сказал: «Извините». Я говорю: «Ничего». Он: «Я вам должен сказать одну важную вещь. Я бежал за вам так быстро, чтобы сообщить: вы обладаете фантастической энергией. Она может вам помочь в трудную минуту». Надеюсь, тот человек был прав…
За эти полгода актер изменился внешне – отпустил бороду, похудел. Однако он не лежит дома, как наверняка рекомендуют врачи. Гаркалин играет в театре, снимается в новой полнометражной картине, преподает в ГИТИСе. Несмотря ни на что, он производит впечатление счастливого человека. Говорит, что лечит сцена…
– Как вы себя чувствуете? Неожиданным инфарктом на сцене во время спектакля вы напугали всю страну.
−– Как мне сказал муж моей хорошей знакомой, еще и рассмешил, как настоящий комик. Может, это и смех сквозь слезы, конечно, но вообще – это просто курам на смех – два обширных инфаркта за полчаса, с клинической смертью посередине.
– Это страшно просто, какой уж смех тут.
– Что меня напугало – так это внезапность. Я не догадывался, что эти страшные заболевания случаются так. Не успеваешь осмыслить происходящее и не понимаешь, что делать дальше. Не знаешь, что было в прошлом, чтобы найти причину этой катастрофы. После болезни, отыграв три спектакля подряд, я впервые за долгие годы испытал усталость…
– Что, раньше вы даже усталости после спектакля не испытывали?!
– Нет, может быть, я и раньше уставал, просто не делал остановки, чтобы это осознать. Один японский мудрец, кстати, сказал, что с отдыха начинается осмысление жизни.
– Когда-то Фаина Раневская сказала, что она наблюдала за собой даже у гроба своей сестры. А когда вы заболели, вы наблюдали как актер, как профессионал за своими эмоциями, поведением?
– Нет, это было невозможно, потому что случилось все очень быстро. Я не успел даже понять, что произошло. Я и думать ни о чем не мог в эти моменты. Очнулся через три дня и только тогда понял, что у меня останавливалось сердце. Осознание пришло с того, что, я помню, испугался фразы. Мне потом ее передали. Один мой знакомый – владелец частного ресторанчика в Литве утром после трагедии позвонил в больницу. Спросил, как здоровье народного артиста Валерия Борисовича Гаркалина. На что ему ответили: «Если он до утра доживет, то тогда мы и будем с вами на эту тему разговаривать».
– Вы были на грани жизни и смерти, заглянули за эту грань. Тяжело, страшно? Помните ощущения?
– Я почувствовал некое пространственно-временное изменение. Мгновение – вечность. Но я это связываю с тем, что была дикая боль. Случилось это прямо на сцене во время спектакля «Ботинки на толстой подошве». Сначала был первый обширный инфаркт, потом, через 20 минут, сформировался второй обширный инфаркт. И готовился еще третий. Представляете? Меня кто-то методично уводил из этой жизни. Просто за руку брал и вел. Но я выжил – возможности человека безграничны.
– Сегодняшняя жизнь поражает динамикой, а вот о глубине задумываться нам некогда. Сейчас у вас появилось время остановиться, подумать?
– Очевидно, и даются нам эти инфаркты как раз для того, чтобы остановиться и подумать. Чтобы уединиться в лесах, в полях, в каких-то других странах, вдали от привычных вещей и понять: а нужны ли они были – все эти привычные вещи в жизни? Уединиться и для того, чтобы еще раз убедиться в парадоксальности, в непредсказуемости жизни.
– Вы поняли что-то важное в процессе своего уединения?
– Да. Я понял: не стоит путать человеческую жизнь с профессией. Профессия – только часть самой жизни, но не сама жизнь. Многие актеры об этом забывают.
– Но вот вы вернулись к обычной своей жизни. Наверняка предлагают новые роли.
– От антрепризных спектаклей, от некоторых фильмов я отказываюсь. Понимаю, что еще не до конца встал на ноги. Боюсь, моя болезнь продлится еще во времени.
– Я слышала, вы согласились участвовать в новом проекте Бориса Грачевского.
– Мне показалась очень интересной роль, которую он мне предложил. Грачевский снимает полный метр – фильм о детской психологии, о взаимоотношении взрослых и детей. Я играю одну из небольших, но очень важных, как мне кажется, ролей – неудавшегося музыканта, скрипача, который, к сожалению, так и не сделался известным.
– А почему он вас выбрал на эту роль, он не объяснил?
– После того как вернулся в Москву после инфарктов, я отпустил бороду. Пришел в театральный клуб, где собирается актерская братия. Там встретил Грачевского. Он в первый раз увидел меня после болезни. Сказал: «Вот! Это то, что мне нужно!»
– Вам уже 54 года. Вы актер старой школы. Вам не кажется, что система Станиславского, который ставил, по сути, задачу «материализации души», – что эта система себя изжила?
– Ни в коем случае. Система Станиславского продолжает царить, и вы находитесь сейчас в стенах ГИТИСа – института, где эта система продолжает быть основополагающей. Я не знаю другой школы. Но есть другие традиции, которые я внедряю здесь.
– Например?
– Мастер-классы. Я возглавляю в ГИТИСе курс и мастерскую. Приглашаю преподавателей из разных стран. У них другое мировоззрение, другие взгляды. Я увлекаю своих студентов в сторону Чаплина, в сторону комедии. Вот там, мне кажется, можно найти существование нового типа артиста.
– В актерах прошлого есть какой-то образ этого прошлого. Герой. А сегодня?
– Знаете, я не отношусь к той категории людей, которые считают, что раньше яблоки были слаще. Понимаете, у каждого времени своя атмосфера и свой герой. Сейчас есть, например, Кирилл Серебренников и замечательная плеяда молодых артистов и режиссеров, выпускников питерской школы.
– Личности были тогда. А сегодня их нет… Масштаб не тот.
– Проблема не в личности. Она – в драматургии, в литературе. Вот в этой сфере ощущение мелочности, пустоты, о которой вы сейчас говорили. Раньше, чтобы поступить на сценарный факультет ВГИКа или в Литературный институт, молодому человеку нужно было пройти множество испытаний – написать множество рассказов, повестей... И вот тогда, может быть, писатель Твардовский и взял бы к себе на курс Ахмадулину. Сейчас, к сожалению, все проще. Отсюда и все проблемы. А основа кино и театра – литература.
– Закон природы – закон вечного обновления и изменения – вы чувствуете его в вашей жизни?
– Думаю, да. Природа не любит, когда диссонанс, когда нет гармонии. Внутри человека существуют весы. И если нарушен баланс, ты можешь заболеть. Можешь просто выйти на улицу и, как у Булгакова, попасть под трамвай. Не надо злиться очень. И не надо сильно «торчать» от себя. Сразу последствия.
– У вас очень мощная энергетика...
– Несколько лет назад я бежал по эскалатору, торопился, увидев приближающийся поезд метро. И когда забежал в вагон, сзади на меня натолкнулся человек. Он сказал: «Извините». Я говорю: «Ничего». Он: «Я вам должен сказать одну важную вещь. Я бежал за вам так быстро, чтобы сообщить: вы обладаете фантастической энергией. Она может вам помочь в трудную минуту». Надеюсь, тот человек был прав…
