Борис Кагарлицкий*: Советское становится оправданием капиталистического

Как известно по опыту Первой мировой войны, левые на политической карте могут быть не заметны, пока кризис не доходит до переломного момента. «Собеседник» поговорил с социологом, главредом издания «Рабкор» и одним из самых известных российских демократических социалистов Борисом Кагарлицким*, чтобы узнать, что современные левые думают о происходящим вокруг.

Свобода без демократии

– Вот уже год как мы, начиная с 24 февраля 2022-го, живём в новой реальности. Как марксисты объясняют причины её появления?

– Вопрос в том, насколько новая эта реальность. Любые военные действия не начинаются просто так, и тенденции, проявившиеся во время пресловутого конфликта, уже были в наличии, включая персонализацию власти, усиление чрезвычайных полномочий государственных органов и подавление оппозиции. Было это? Было. Эти тенденции уже до ковида проявились, в пандемию усилились и с началом российско-украинского конфликта полностью развились.

– Но эти тенденции тоже не всегда существовали?

– В истории российского капитализма можно чётко выделить три фазы. Первая – это олигархическо-приватизационный этап, когда существовало некоторое количество более или менее организованных группировок, связанных с государством, которые одновременно захватывают и делят общенародную собственность, причём довольно стихийным образом, и конкурируют между собой.

Группы не отличаются особой устойчивостью и формируются вокруг отдельного человека – Березовского, Гусинского, Ходорковского* и так далее. И Ельцин должен был обеспечивать баланс между борющимися группировками и всех их вместе защищать от основной массы населения, не получающей ничего от этого праздника раздела собственности.

– На демократию это мало похоже…

– В девяностые у нас был очень интересные феномен – его можно назвать авторитарным плюрализмом. Система была авторитарна, но существовал плюрализм интересов наверху, что приводило к абсолютной неконсолидированности власти. Кстати говоря, это потом было на Украине, и наши либералы принимают такой строй за демократию. В политологии есть соответствующий термин, введённый Робертом Далем, – полиархия: есть несколько делящих между собой власть олигархических групп, а народ от участия в политике отстранён.

– Но люди говорили всё, что хотели.

– Это как раз очень интересное явление. Болгарский социолог Димитрина Петрова ещё в девяностые это сформулировала: свобода без демократии. Вы можете говорить всё, что угодно, быть свободным в своём поведении, но это никак не влияет на управление государством, происходящем совсем по другой логике. Для Украины до недавнего времени такое положение тоже было характерно.

– И к советскому опыту в девяностые годы относились плохо, в отличие от нынешнего времени…

– Когда вы захватываете собственность, вам нужно доказать, что она ничего не стоит. Если вы берёте завод за пять копеек, то вы должны сказать, что он ничего кроме этих пяти копеек не стоит. Соответственно, всё советское должно быть обесценено и в экономическом, и в моральном, и в политическом, и культурном плане.

На днях умер Леонид Жуховицкий, очень симпатичный шестидесятник и ныне подзабытый писатель. Он выразил в начале девяностых весьма характерное мнение: советские предприятия были настолько убыточны, что рабочие должны сказать спасибо тому, кто взял их задаром.

– Но потом отношение к советскому поменялось. И началось это когда страну возглавил Путин?

– На нулевые приходится следующая фаза развития российского капитализма, которую условно можно назвать «Путин №1». Наступает она примерно тогда, когда всё уже захвачено и поделено, и новые владельцы собственности теперь заинтересованы в стабильности. Если раньше было здорово ловить рыбку в мутной воде, то теперь…

–...вода должна быть прозрачной?

– Не обязательно, но штиль должен быть полный. И нужно повысить ценность всего советского. Захватив предприятие, вы начинаете говорить: «У нашего завода – большая история, знаете, какие он раньше ракеты, танки, калоши производил?» Это конкретно повышает стоимость акций, и вам легче привлекать капиталы.

Поэтому происходит частичная реабилитация советского. И советское, что интересно, становится оправданием капиталистического. Возникает некий капитализм по-советски, якобы взявший всё лучшее из опыта СССР. Только лучшим оказываются традиции ГУЛАГа, НКВД, идеологических отделов. Их инкорпорируют в капитализм для защиты собственности от народа, что позволяет оправдать репрессии, сделать их как бы частью традиции.

Но при Путине №1 происходит важное изменение – заинтересованность в стабильности приводит к прекращению войны всех против всех внутри элиты. Заметим, что этот процесс накладывается на повышение цен на нефть. Доходы у государства увеличиваются, делаются большие вложения в социалку, что позволяет консолидировать общество не только репрессивными мерами.

– Чего практически не было в девяностые?

– Да, в девяностые можно было либо обмануть народ, либо действовать с помощью насилия. Применялось активно и то, и другое. Но был ещё третий вариант. Значительная часть низов надеялась получить что-нибудь на этом празднике жизни и надеялась не совсем безосновательно. У вас отнимали работу на заводе, но появлялась возможность ездить челноком в Турцию и зарабатывать даже больше. Появлялись новые отрасли экономики: массовый туризм, банковский сектор, бурно развивалась сфера услуг и мелкий бизнес, и они создавали значительные возможности для социальной мобильности. В нулевые же наоборот социальная поддержка власти резко увеличивается, но при этом социальная мобильность падает.

Наехать на соседа за лишние деньги

– Но в целом большинство довольно. Зачем же понадобилось менять систему?

– Россия хорошо вписалась в глобальный неолиберальный капитализм, но оказалось, что у него есть свои пределы роста, и он в них упёрся во время кризиса 2008 года. Кризис довольно точно предсказывали, его все ждали... кроме американских банкиров и российских политиков. Российская экономика стремительно падает и восстанавливается уже в другом виде – олигархия не видит для себя возможности продолжать социальные подачки, поскольку огромные ресурсы потребовались для спасения корпораций. Они были спасены, но экономика на прежние темпы роста не выходит и начинает стагнировать.

Почему для России кризис остаётся не завершён, тоже хорошо понятно. У сырьевой экономики нет внутренних точек для сильного роста, но после 2010 года и внешние факторы дают слабые импульсы. Потому и происходит частичная переориентация на Китай как на более устойчивую машину роста. Но надо понимать, что Китай и Запад до 2008 года работали как две части одного механизма. А с 2010 года структура мировой экономики меняется. Китай продолжает расти, но значительно меньшими темпами, и пытается, пусть и не очень успешно, переориентироваться на внутренний рынок. А как мотор для внешнего развития становится слабее.

Теперь китайский пылесос втягивает меньше ресурсов извне. К тому же, китайский рост экономики крайне неустойчив. И у России не остаётся механизма мощного экономического роста, поэтому вся политика накопления резервов направляется на подготовку олигархии к следующему экономическую удару, огромным становится Стабфонд.

– Откладывают на чёрный день?

– Да, но раньше могли накапливать для себя и делиться с народом, а теперь уже нет. Это приводит к реолигархизации российского капитализма и переходу от фазы «Путин № 1» к «Путин № 2». Власть становится всё больше похожа на ельцинскую в том смысле, что она выстраивается вокруг отдельных личностей и групп. Отличие заключается в том, что кланы находятся не в конкуренции, а в коалиции. И при постоянном переделе ресурсов договариваются. Поэтому становится важна роль Путина как главного медиатора, обеспечивающего баланс между олигархическими группами, заинтересованными все тянуть под себя.

– Есть и ещё одно отличие путинские олигархов от ельцинских – они владеют госсобственностью.

– Это, кстати, либеральный миф. Российские госкорпорации, на самом деле, – это частные акционерные компании с долей государственного капитала. При этом, обратите внимание, никакого контроля или внешнего управления со стороны государства над ними нет и, скорее, наоборот, эти компании диктуют свои интересы государству. А происходящее срастание госаппарата с верхушкой корпораций – это классика монополистического капитализма, об этом ещё Ленин писал.

– Чем политика Путина №2 отличается от политики Путина №1?

– Система становится все менее упорядоченной и устойчивой. Отсюда рост её репрессивности и постоянная забота о рейтинге Путина, который, на самом деле, падает и его нужно поддерживать искусственным образом. Естественного механизма поддержания доверия к власти нет. Личность президента играет всё большую роль с каждым днём – элиты боятся, что он уйдёт и некому их отношения будет разруливать.

Но и претензии к личности нарастают, особенно у тех, кто не входит в узкий ближний круг Путина. Всё больше схем завязано на одном человеке, и это положение относится не только к президенту, но и к министрам и главам топ-корпораций. Проблемы теперь решаются на уровне неформальных связей и отношений. Почему больше нельзя заменить министра, даже если он полностью провалился по всем вопросам? Потому что если вы его убираете, то рушатся все договорённости и соглашения между различными группами, находящимися в клубке неформальных связей, который невозможно уже распутать.

И ещё два момента повлияли на усиление авторитаризма. Это выступление Алексея Навального** как попытка внешнего вызова со стороны части буржуазии, не попавшей в этот клубок, подавленная репрессивными методами. И ковид, с которым система тоже не могла справиться ничем, кроме репрессивных запретов. Пандемия наглядно показала несостоятельность социальной сферы. Но в этом случае, кстати говоря, российский капитализм был в общемировом тренде.

– А как все же усиление авторитаризма и персонализации власти приводит к вооружённому конфликту?

– Параллельно развивается ещё одна история. Я сошлюсь на известную книгу Розы Люксембург «Накопление капитала», написанную ещё перед Первой мировой войной. Поскольку есть противоречие между общественным характером производства и частным характером накопления, ресурсы накапливаются не там, где наиболее выгодно для всего общества.

Появляются диспропорции, они нарастают и возникает момент, когда значительная часть капитала не может быть выгодно инвестирована. Объективно рост и развитие компании продолжается, но если у вас от новых проектов падает норма прибыли, рейтинг вашего бизнеса тоже снижается, падает цена ваших акций, а в итоге вы получаете убытки. В такой ситуации лучше деньги вообще не тратить или вкладывать в спекуляции.

Перенакопление капитала распределяется несимметрично и больше всего от него страдают наиболее успешные страны периферии, такие, как Россия. У вас есть много денег, но вложить их выгодно некуда. Что делать? Выводить их за рубеж – и отсюда вся безумная вакханалия в поведении наших олигархов в Ницце, Майами или где-то ещё. И дело не в том, что они не патриоты. Наоборот, они любят Россию. Как можно не любить страну, которую можно так грабить? К тому же государство было одним из основных каналов вывода денег за рубеж.

Но всё не вывезешь. И лишние деньги можно разворовать. В этом смысле коррупция – это часть политэкономии: не проблема, а способ решить проблему. Можно тратить на авантюрные проекты – Олимпиаду или экспансию, наезд на соседа. Тем более, что для российских олигархов в постсоветских странах есть интересная опция вложения средств – скупать действующие предприятия, энергетические мощности, политиков. Так происходит у России с Украиной.

А что такое Украина? Это Россия на минималках с меньшим количеством средств и ресурсов. Это те же проблемы, но умноженные в разы, и абсолютно не решаемые в рамках данной системы. В отличие от России, где тактическое решение все же можно найти. Российские олигархи влезли в это болото, исходя из сугубо прагматических соображений, с их деньгами можно было там легко всё покупать. За олигархами пришли чиновники, спецслужбы. Всё по классической формуле – коготок увяз, всей птичке пропасть.

– Есть ещё у российских элит и другая проблема – 2024 года, президентских выборов.

– Они её как бы решили – у нас появился стареющий несменяемый президент. В этом единственный смысл конституционных поправок. Но важно, что вопрос не в том, сколько проживёт Путин и насколько он здоров, а в том, что если уж раз встал вопрос о транзите власти, он уже никуда из голов не исчезнет. Его можно отложить на 2024-й, 2032-й, 2036-й, но осознание проблемы уже произошло, и все игроки начали готовиться к постпутинскому времени. И в этом смысле проблема поддержания баланса отношений для путинского окружения усложнилась чрезвычайно.

– Получается, что все проблемы сошлись в одной точке?

– Да, где-то в году 2021-м. И появляется соблазн разрубить гордиев узел одним ударом – с помощью маленькой победоносной войны. А дальше на желание влияет слабость разведки, проворовавшейся за долгое время, неадекватность людей, сидящих 20 лет у власти и не понимающих, как устроен мир. Перед глазами у них маячил позитивный опыт с Украиной в 2014 году. Но тогда кризис сопровождался распадом украинской государственности, а за восемь лет украинские элиты сумели добиться некоторой консолидации, похожей на российскую, созданную Путиным в нулевых. Только вместо нефтедолларов использовали западные кредиты, что в моменте не имеет большой разницы.

Путин №1 vs Путин №2

– Зеленский даже немного походил на раннего Путина: молодой, энергичный. И сериал свой был – «Слуга народа» вместо «Семнадцати мгновений весны» во время нашей президентской кампании 1999-го.

– Зеленский – это Путин №1, который сражается против Путина №2. Результат весьма предсказуем. Молодой Путин наверняка имеет перевес перед старым. У него даже физических ресурсов больше. Проблема Путина №2 не в том, что он старый и больной, а в том, что сконцентрировал в своих руках большую власть и сделал свою личность единственным сильным государственным институтом.

– Как он сам говорил: «Я стал функцией».

– Потому что нельзя больше двух сроков находиться у власти – определённые сдвиги в сознании начинают происходить. И человек, находящийся в клубке личных связей, не видит реальность за его пределами. У него не остаётся времени управлять государством. Ему бы все затеянные им интриги просто распутать.

– Что нас всех ждёт?

– Эта система должна будет развалиться. Как это произойдёт технически, я не знаю. По логике вещей, в такой ситуации обычно происходит переворот. Запад, проводящий политику вразумления российских элит, не заинтересован в коренном сломе системы. Он хочет путинизм без Путина. Такой опыт у нас в истории был, когда на ХХ съезде КПСС разоблачили «культ личности», а ответственность за всё повесили на одного Сталина, уже умершего. Идеальное решение для элит – ХХ съезд 2.0.

– Кого элиты могут выдвинуть на замену?

– Они не доверяют друг другу, боятся и опасаются, но рано или поздно им придётся совершить прыжок в неизвестность. Сейчас много говорят про Патрушевых, старшего и младшего. Есть и другие варианты, в том числе из генералитета, тот же самый Лапин. Кто точно не будет, так это Пригожин и Кадыров. Они, наоборот, раскачивают лодку.

– Часто можно услышать предсказания о распаде страны. Вы их не разделяете. Почему?

– Говоря простым языком, у нас существует экономика нефтегазовой трубы и нет смысла эту трубу нарезать на кусочки. Наши либералы и патриоты любят рассуждать, что раз однажды распад был, то значит опять все так и будет. Скорее наоборот. Один раз было и больше не повторится. В экономике трубы между точками добычи и потребления должно быть обеспечено бесперебойное снабжение, безопасность, единый правовой режим. Группы, обладающие реально значимыми ресурсами, не заинтересованы в дроблении страны. А у безумцев, которые бегают с ножницами и предлагают нарезать карту, никаких ресурсов, кроме этих ножниц, нет. Другой вопрос, что региональные группировки будут бороться друг с другом в попытке контроля над центральной властью. Как Кадыров, который первым стал использовать свой чеченский ресурс в российской политике.

«Не собираюсь играть в чужие игры»

– Многие российские левые, в отличие от вас, спецоперацию поддержали. В чем причина?

– Значительная часть тех, кого мы считаем левыми, это советские консерваторы, имперцы, ностальгирующие по большому Советскому Союзу, который все боялись в мире. Мой знакомый говорил про одного музыканта: «Он не музыкант, его кто-то обманул». Так и они не левые, их кто-то обманул.

С точки зрения левой оптики нужно дифференцировать прогрессивные и реакционные, авторитарные и демократические черты СССР. А они ценностно не разделяют и говорят: «Как здорово, что строились заводы, и расстреливали людей в Сибири». И в расстрелах они видят идеал и необходимую черту государства вместо того, чтобы считать трагической и ужасной частью истории.

Либо же спецоперацию поддержали думские оппозиционеры, встроенные в систему, вроде Геннадия Зюганова и Сергея Миронова. Разница между ними в том, что Зюганов хотел себе отгрызть место в системе, а Миронов даже таких попыток не предпринимал. Может быть в 2019-20 годах немного попробовал пошевелиться, но ему резко указали его место, переформатировали его партию.

А Зюганов начал охоту на всех мало-мальски интересных людей на своей делянке. И сейчас у него его вольер отжали. При этом, от Зюганова я сейчас ожидал худшего, ведь он же у нас всегда был главным имперцем, проводником советской ностальгии. Таких ужасных вещей, как Миронов, он не говорит.

– И в отличие от них, у вас есть иноагентский статус из-за этого. Не хотите уехать за границу?

– А зачем?

– Все так делают, воспринимая иноагентство за чёрную метку от власти…

– Это их проблемы. Государство хочет, чтобы они уехали. Они выполнили указание государства и уехали. А я не собираюсь играть в чужие игры.

– Что делать тем, кто как вы против этого слова из трёх букв – СВО и остались в России?

– Ждать. И возделывать свой сад, как завещал Вольтер в «Кандиде». Мы ведём свой канал и сайт, я преподаю, медийно присутствую, заявляю свою позицию, насколько могу. Больше пока ресурсов нет. Нужно ждать перелома ситуации. А она обязательно переломится.

* Российские власти считают иноагентом

** Российские власти считают террористом и экстремистом