Поджог

В Москве сгорела дача Муромцева – один из самых странных домов, сохранявшихся тут, живая метафора российской культуры, которая ютится именно в таких складках времени и пространства.  

В этом доме много всего делалось. Русский юрист, первый председатель Госдумы Муромцев писал здесь свой проект конституции, Бунин, женатый на племяннице Муромцева Вере, – «Суходол», а Венедикт Ерофеев, квартировавший тут в семидесятых, – эссе и пьесу. Бывал здесь и художник Константин Васильев, музей которого на Череповецкой, 6 наполовину сгорел в сентябре прошлого года после многочисленных рейдерских угроз.

С домом Муромцева на Пятой Радиальной, 3 случилось примерно то же, что со всей Россией или по крайней мере с мыслящей ее частью: сначала он был превращен из жилого помещения в школу, потом – уже в здорово потрепанном виде – обратно в жилье, но уже коммунальное; потом дом разобрали и перестроили в шестидесятых, в 1990 году он перешел на баланс частной фирмы, та его списала за старостью, и никто не подобрал.

То есть здание стояло бесхозное, и это для российской культуры, как выяснилось, самое лучшее положение. Потому что в народном музее истории Царицыно, созданном тут усилиями жильцов, собирались поклонники Бунина и Ерофеева, сюда приносили старую мебель и уцелевшие предметы обихода девятисотых, а современные поклонники Муромцева и кадетов спорили тут о судьбах российского закона. Жильцы дома по Пятой Радиальной, 3 не пожелали отсюда выселяться.

Они заявили о своих правах на это строение, списанное отовсюду по ветхости, и вроде как имеют эти права, согласно Гражданскому кодексу, ибо живут тут более 15 лет и никто другой деревянным двухэтажным зданием не заинтересовался. Несколько раз они обращались в Архнадзор и прочие инстанции с просьбой присвоить их дому звание памятника архитектуры, но никто не реагировал. А потом, видимо, городу потребовался участок земли – и потому дом, по всей вероятности, подожгли, потом с получасовым опозданием стали тушить, а потом и тушить перестали, дав полноценно выгореть.  

Ситуацию 1986 года в СССР Валентин Распутин назвал «Пожаром». Ситуация 2010-го выглядит качественно иначе – «Поджог». Все, что осталось еще настоящего, может существовать только потому, что на него временно не обращают внимания: одни списали с баланса, другие забыли. Так мы все и живем, и пишем, и думаем – за-катившись в щель. Но потом участок может кому-то понадобиться. И тогда культуре – самодеятельной, народной, а не государственной – предложат переселиться в бетонную конуру, а если она не захочет, ее подожгут.

Что там теперь будет – элитная парковка, гараж, точечная застройка? Не знаю. Знаю только, что на этом месте не будет больше ни Муромцева, ни Бунина, ни Ерофеева.