Леонид Млечин: Эдуарду Шеварднадзе на том свете обязательно зачтётся его бескровный уход

7 июля в возрасте 87 лет ушёл из жизни экс-президент Грузии Эдуард Шеварднадзе. Один из главных идеологов «перестройки» скончался после продолжительной болезни. Шеварднадзе похоронят рядом с любимой женой в Крцанисской резиденции, где он жил последние годы.

Историк, журналист, телеведущий и писатель Леонид Млечин рассказал «Собеседник.ру» о том, каким обаятельным человеком и ярким политиком был Эдуард Шеварднадзе.

— Каким Шеварднадзе войдёт в историю?

— Поскольку он прожил довольно долгую политическую жизнь, то он как бы в трёх ипостасях остался в истории. Во-первых, как руководитель Советской Грузии [в 1972 году Шеварднадзе избрали первым секретарём ЦК КП Грузии] — самый успешный, — как человек, пользовавшийся там действительно широкой поддержкой, как человек, пытавшийся преодолеть жестокую коррупцию, от которой эта страна всегда страдала. Как, я бы рискнул сказать, любимец этой страны в ту пору.

Во-вторых, он вошёл в историю как человек, пытавшийся потом спасти независимую Грузию от раздиравшей её гражданской войны [в 1992 году Шеварднадзе вернулся из Москвы в Тбилиси, где возглавил Государственный совет]. Мы сейчас просто подзабыли, но она была в ужасающем положении после того, как обрела независимость. Она могла и распасться, и вообще уничтожить саму себя. Шеварднадзе вернулся в Тбилиси из Москвы и всё, что мог, сделал. Сделать-то он смог немногое, но едва ли это было его виной. В особую заслугу я бы поставил ему то, что когда он почувствовал, что общество желает видеть других, молодых, политиков, он за власть не стал цепляться и ушёл.

Но думаю, что для нас в России, конечно, главное — это его деятельность на посту советского министра иностранных дел [в 1985 году Шеварднадзе назначили членом политбюро ЦК КПСС и министром иностранных дел СССР]. По странному стечению обстоятельств он два раза занимал эту должность. Я бы применил простой критерий к оценке деятельности руководителя внешней политики, главного дипломата: в какой степени ему удалось создать благоприятное внешнее окружение. Всякий, кто непредвзято посмотрит на нашу историю, легко установит, что годы министерства Шеварднадзе были временем, когда меньше всего была ощутима внешняя угроза, когда меньше всего говорилось о возможности конфликта, конфронтации, войны и т. д. с внешним миром. В этом смысле он оказался очень успешен.

[:image:]

— Есть мнение, что Шеварднадзе был просто проводником решений Михаила Горбачёва во внешней политике.

— Горбачёвское время было временем, когда люди обрели свободу и самостоятельность. Я не думаю, что даже какие-то совсем близкие помощники Горбачёва были лишь его орудием. Как раз было время, когда ещё старались действовать самостоятельно. Шеварднадзе, который, вообще говоря, публично ушёл в отставку, выразив несогласие с тем, что происходит в стране, — хотя бы одним этим продемонстрировал свою политическую самостоятельность [в декабре 1990 года Шеварднадзе заявил о своей отставке «в знак протеста против надвигающейся диктатуры»].

Они [Горбачёв и Шеварднадзе] были единомышленниками долгое время — это другое дело. Они — люди примерно одного поколения, одной политической биографии, они из комсомола пришли в партийный аппарат, они оба достаточно темпераментные и небезразличные люди. Им обоим хотелось исправить положение в стране, им обоим хотелось наладить отношения с внешним миром, чтобы избавить страну от этой вражды, потому что — это тоже не все понимают — вражда с внешним миром съедает ресурсы. Они хотели с этой враждой покончить, чтобы все ресурсы переключить на внутренние дела. Ну, другое дело — что из этого получилось... Но не думаю, что это можно поставить им в вину.

— Так почему он ушёл с поста министра иностранных дел, а уже через год — в 1991 году — вернулся?

— Он ушёл с должности — это был, по-моему, декабрь 90-го года (я очень хорошо помню, я даже в статье предсказал его публичный уход в отставку), — потому что был не согласен с тем, что происходило. Ему казалось, что Горбачёв неправ. Он публично выразил своё несогласие, предупредил, кстати говоря, о возможности военного переворота — и оказался прав — и ушёл. Вернулся он на должность министра — это уже были последние месяцы существования Советского Союза, — когда увидел, как и многие, что страна уже практически развалилась. Вернулся с последней тщетной попыткой её спасти. Что бы о нём ни говорилось, он, конечно, до последнего момента существования Советского Союза как советский человек, как советский партийный работник был очень предан идее общего государства.

[:image:]

— Чего именно Шеварднадзе добился в урегулировании отношений между США и СССР?

— На протяжении десятилетий наша страна жила в ожидании войны с Соединёнными Штатами. Я очень хорошо помню, как перед приходом Горбачёва к власти в главной партийной газете «Правда» крупный партийный работник написал, что возможность войны — новой мировой — близка как никогда. Накануне прихода Горбачёва к власти мы жили в ожидании войны. А ведь это не только съедало все ресурсы, но и психологически тоже настраивало людей вовсе не на какую-то благотворную работу. Шеварднадзе [действовал] вместе с Горбачёвым и вместе — очень важно, что они действовали не в одиночку — со всем союзным аппаратом министерства иностранных дел (очень квалифицированным). Они начали новую главу в отношениях с Соединёнными Штатами. Выяснилось, что мы не враги, что нет никаких глобальных противоречий — у нас есть масса разных противоречий, но их можно решать, локализовывать. Во всяком случае, мы не должны смотреть друг на друга как враги.

— Горбачёв сказал, что Шеварднадзе обладал талантом договариваться с народом.

— Что касается народа — это точно. Есть множество воспоминаний о том, как умело он работал в Грузии. Там ведь люди очень темпераментные — они и в советское время выскакивали на площадь, — и он умел с ними договариваться, это правда. Что касается внешней политики... Видите ли, он пришёл со стороны. Он не был профессионалом, международных дел не знал. Другой бы стал на его месте пыжиться. А мне кадровые сотрудники МИДа рассказывали, что он честно садился и говорил: «Господа, я вот здесь новичок, поэтому я, с вашего разрешения, зачитаю текст, который мне написали», — вот этим он симпатизировал. А потом, расслабив собеседников, он им что-то говорил. Люди не ожидали этого от него, и он часто одерживал внешнедипломатические победы. У него был свой дипломатически-переговорщический стиль. Вполне успешным был дипломатом — со временем научился.

[:image:]

— Вы сказали, что он был любимцем грузин...

— Ну, любимцем всей республики быть невозможно, но из всех руководителей Грузии он был самым популярным — это точно.

— Но на него было совершено два покушения — в августе 1995-го и феврале 1998 года.

— Это мы берём уже период тяжелейший для Грузии. Это уже другое дело: страна раскололась, шла гражданская война, люди убивали друг друга. Это другое время, другая жизнь и другие люди. Это трагическая глава в истории Грузии. Там можно всем только посочувствовать.

— Можно ли сказать, что президентство Шеварднадзе [стал президентом в ноябре 1995 года] было чем-то вроде заслуженной пенсии? Ведь министром иностранных дел он решал глобальные вопросы, а теперь — скорее «домашние».

— Пенсией это никак не назовёшь. Его правда дважды пытались убить. Я очень хорошо помню кадры, как его выводят из «мерседеса», который пытались взорвать.

Он поехал в Грузию, потому что ему казалось, что он может спасти республику — это раз. Второе — он, конечно, из тех людей, которые не могут сидеть без дела. Генералом становится только тот, кто этого хочет. Всех крупных политиков изнутри сжигает это страстное желание быть вождём. У него это тоже было. Без амбиций ничего не достигают. И ему хотелось, конечно, судьбу своего родного государства изменить. Другое дело — что ему удалось и что не удалось. Не удалось — больше.

[:image:]

— Кстати, об амбициях. Есть мнение, что он сам организовал государственный переворот в Грузии в декабре 1991 — январе 1992 годов, в результате которого он и пришёл к власти.

— Вы знаете, я сам очень люблю детективы и даже пишу. Но такие вещи происходят только в детективах, а в жизни всё, к сожалению, по-другому. Никто покушений сам на себя не устраивает, потому что это очень опасная штука. Он ведь может промахнуться и попасть, так что никто этого не делает.

— Я имел в виду организацию госпереворота, а не покушения.

— Да нет. Там в Грузии вырвались на свободу... Мы же видим ситуации, когда государство разваливается, появляются самые невероятные авантюристы с оружием в руках: бароны, князьки, атаманы, — назовите их как угодно. Они начинают друг друга убивать, устанавливать свою власть и так далее. Нет, он вернулся в тот момент, когда там было бог знает что и сила была в руках у людей с винтовкой.

— Вы сказали, что президент Шеварднадзе больше не сделал, чем сделал. А каковы главные его неудачи?

— Мне трудно судить, потому что я был всё-таки далёк от Грузии. Я думаю, что он принадлежал к другому поколению просто по своим представлениям о жизни. А там началась новая жизнь, и там нужны были политики более молодые и более соответствующие этому времени. Возможно, этого он не чувствовал. И он действовал так, как привык действовать, исходя их тех принципов — а время это уже ушло, мне так кажется.

[:image:]

— В 2003 году оппозиция добилась отставки Шеварднадзе. Затем он говорил, что у него не было другого выбора. Он действительно не мог поступить иначе?

— Я как раз этот эпизод бы и выделил. Это мучительно — уходить политику из власти. Всегда есть миллион причин, по которым этого делать не стоит. А он нашёл в себе силы не сопротивляться, не устраивать кровопролитие, не сажать своих противников в тюрьму, не разгонять их. Это очень достойный шаг. Ему, так сказать, на том свете обязательно зачтётся его бескровный уход.

— Потом он говорил, что жалел, что отдал власть Михаилу Саакашвили.

— Ну, политики всегда так говорят, потому что их сменщики им не нравятся. Это естественно: политика — конкурентная среда, здесь никто никого не любит. Он, естественно, в деятельности Саакашвили находил множество недостатков — и они были. Но это не имеет значения, это нормальная человеческая реакция.

— В последнее время Шеварднадзе было не слышно и не видно.

— Во-первых, он очень тяжело переживал смерть жены, с которой он прошёл всю жизнь. И он уже был не совсем молодым человеком. Он писал — у него хорошие воспоминания написаны. Эти мемуары свидетельствовали о большой здравости этого человека, который вырос далеко от Москвы, но сумел воспитать себя, расширить свой горизонт и приобрести очень здравые представления о жизни. На протяжении своей жизни он непрерывно рос. Вне зависимости от того, каких успехов он достигал, он сам проделал большую эволюцию.

— Интересно, что он окончил медицинский техникум и педагогический институт.

— Он попал в комсомол — всё очень просто. Он был молодой человек, активный, с темпераментом. Естественно, такие люди тут же попадали в комсомол — как и он, как и Горбачёв, как и все остальные наши ключевые политики с темпераментом. Не имело значения, какое он получил образование. Он был человеком, у которого был темперамент, и он хотел заниматься тем, что мы сейчас называем политикой.

— Выделялся ли Шеварднадзе на фоне других политиков?

— Он очень яркий. Он как личность был очень яркий. Я знаю, в его окружении были люди, которые были просто в него влюблены. Я говорю не о женщинах, а о мужчинах. Он завораживал, он был харизматичным, он производил невероятное впечатление. Таких людей у нас было мало. У нас в стране, скорее, холодные политики, не очень чувствительные. Он в этом смысле очень сильно отличался. Он был очень ярким.