Владимир Винокур: С Медведевым были на «ты»

У юмористов, как это ни смешно, тоже есть своя табель о рангах. Если приближенных к генсеку ЦК КПСС вычисляли по расстановке на трибуне мавзолея во время советских праздников, то статус артистов разговорного жанра легче всего определить по афишам накануне 1 апреля. В Москве висят афиши, где крупными буквами написано: «1 апреля. Кремль. Владимир Винокур». Остальные фамилии – мельче, на правах гостей. Значит, он – главный?

Песня и пляска

– Владимир Натанович, в «Википедии» рассказ о вас начинается с того, что Винокур родился в еврейской семье строителя…

– Странно. Разве строитель – это национальность?

– Раз так написали в «народной интернет-энциклопедии», значит, в сознании народа это вроде как парадокс…

– Мой отец был очень известным человеком в Курске, закончил ЛИСИ – Ленинградский инженерно-строительный институт, ушел из Ленинграда  на войну, а после войны работал на Магнитке, где познакомился с мамой. В 1946 году вернулся опять в Курск и был там уже безвыездно практически до пенсии. Он был начальником строительных управлений, потом управляющим треста промышленного строительства, затем генеральным директором объединения «Стройдеталь». Построил очень много заводов – практически все заводы, которые есть в Курске, связаны с именем отца. Даже я, закончив строительный техникум, работал на практике маляром-штукатуром, каменщиком, бетонщиком в одном из управлений треста, которым руководил отец. Он знал по именам и в лицо многих рабочих, хотя у него в подчинении были тысячи людей – он знал их проблемы, общался с ними. И старший брат тоже стал строителем, он учился в ЛИСИ. У отца была мечта, чтобы я после техникума закончил этот же институт.

– То есть не приветствовал ваше стремление стать артистом?

– Когда я был еще совсем юношей, он сказал: неизвестно, будешь ты певцом или нет, но для начала получи профессию. И после восьмого класса я пошел в строительный техникум. Когда защитил диплом, отец сказал мне, что нужно ехать поступать в Ленинградский инженерно-строительный, раз «судьба так складывается». Но я вместо этого пошел в военкомат и «сдался» в армию. Предварительно, правда, съездил в Москву, прослушался в Ансамбле песни и пляски Московского военного округа, и на меня пришел запрос в курский военкомат. Так я стал военным артистом. Два года, которые я провел в казарме, – это была отличная музыкальная школа!

После 60 жизнь не кажется вечной

– У вас на столе много фотографий, в том числе брата, которого не стало прошлым жарким летом. Это те, кто вам особенно дорог?

– Ну, вы сами видите мой стол. Вот Лёва Лещенко, вот мой отец и я… Мой друг Саша Маршал, здесь я с Геной Хазановым. С Яном Арлазоровым, с Мишей Евдокимовым – это те, кого уже нет. А вот аншлаговские фотографии: Регина Дубовицкая, Женя Петросян, Лена Степаненко, Александр Достман, мой директор в прошлом и мой друг. Тут моя жена с дочкой и, естественно, моя мама. А вот, смотрите, Колька Басков, тут он молодой на какой-то вечеринке пел, а мы просто пьянствовали. Здесь Саша Розенбаум. Путин вручает мне ордена-медали в Кремле… А вот моя дочь Настя со мной и мама…

– Вы часто бросаете взгляд на эти фотографии?

– А как иначе? Я сижу за столом, и каждая фотография – это воспоминание, веха, кусочек жизни. После шестидесяти жизнь не кажется вечной и хочется вспомнить все, что было. Если открываешь альбом раз в полгода – это одно, а когда хотя бы мельком окидываешь взглядом фотографии – совсем другое. Вот эта фотография – саммит «Чимбулак», где несколько лет назад проходила встреча президентов СНГ «без галстуков», вот на лыжах стоит Владимир Владимирович Путин и я рядом с ним, мы в костюмах спортивных, в комбинезонах.

– Мне кажется, что иногда бывают такие моменты, что смешить людей трудно. Бывает же такое? Не всегда же есть настроение веселиться?

– Конечно. Мы сейчас говорим о том настроении, которое не видит зритель, не видят окружающие.

– Но если нужно выходить на сцену, а настроение совсем не юмористическое?

– Этого быть не может изначально. Даже молодых артистов учат, что зрители не должны знать настроение артиста – больной или здоровый, кто у него умер и так далее, их это не интересует. Я удивляюсь, когда кто-то из артистов говорит, что у него плохое настроение. Зритель заплатил деньги и пришел получать удовольствие. В этом и есть искусство перевоплощения – и в драматическом театре, и в нашем, самом веселом. Нужно выйти, и никто не должен знать, что у тебя на душе. Зритель должен смеяться.

После смерти отца у меня буквально через два дня был концерт, который я не мог отменить, потому что он был для инвалидов войны. Поэтому, даже в память об отце, я должен был выступить. И я работал. Ведь это были его ровесники, люди, прошедшие войну. На концерте я спел песню «Отец», музыка Игоря Крутого, слова Симона Осиашвили. И когда умер брат, я не отменил концерт на родине в Курске, откуда я, он и мой отец. Поехал и отработал концерт у своих земляков.

– Они знали?

– Они знали всё. В зале все поднялись, получилась такая импровизированная минута молчания. Его очень любили в городе, он был человеком добрым, отзывчивым.

– У вас дочка-балерина делает успехи…

– Да, она молодец. Участвует в проектах Большого театра, за границей была полгода, кастинг прошла. Ее выбрали французы, они не знали о моем существовании, поэтому нельзя сказать, что это из-за знаменитого папы. Она вообще старается сделать так, чтобы ее знали не как дочь Винокура. По натуре веселая, коммуникабельная. Считаю, что это заслуга моей жены, которая воспитала ее не как звездную тусовщицу. Я ее люблю как дочку и уважаю как артистку. Она одержима, и это редкий случай, обычно дети известных людей «плывут по течению» своих известных родственников, когда паруса уже надуты и ничего не надо делать.

– Значит, для светской жизни вы и дочка потеряны…

– Ну да, я редко тусуюсь, как говорят сегодня. Но иногда попадаю на страницы. Вот недавно я дурака валял, показывал приемы каратэ, а меня сняли, и получился на весь экран башмак. Я не пойму интересы фотографов, которые снимают артистов, валяющих дурака.

– Зато татуировку сделали с изображением дочери…

– Да, тогда ей 18 лет было, то есть семь лет назад, я сделал ей такой подарок. Долго сидел с хорошим художником, и татуировка вышла красивая. Она танцует испанский танец, платье расшитое, красное, черное, там много цветов.

Воспитанники Регины Дубовицкой

– В числе прочих фотографий на вашем столе есть и Геннадий Хазанов. А вы ведь когда-то довольно жестко критиковали его за то, что он превратил Театр эстрады в прокатную площадку.

– Это было очень давно, и у нас с Геной самые близкие и самые дружеские отношения, тем более что мы начинали с ним практически в одно время. Я считаю его близким человеком, и мы пришли в этом вопросе к общему знаменателю. Я работаю в Театре эстрады, мы общаемся, дружим. У нас не было никогда человеческих разногласий, а творческие разногласия – они должны быть, ведь если их нет, то мы перестанем быть творческими людьми.

– Тогда давайте поговорим о новом поколении юмористов – о «поколении Comedy Club».

– Одно дело – говорить о театральной эстраде, об артистах. Другое – о самодеятельности. Это же не профессиональные артисты. Артист – тот, кто выходит и выступает на сцене, к нему приходят зрители, он делает концерты. А телевизионные проекты – Comedy Club, «Большая разница» и все такое прочее – это коммерческие вещи, они никакого отношения к сценическому искусству не имеют.

– Но вы же не будете спорить, что у них аудитория…

– Совершенно верно, многомиллионная аудитория, они всеми любимы. Но если вы заметили, то все это сдувается потихонечку. Вспыхивает, а потом сдувается. Зритель, с одной стороны, радушный, а с другой – очень жестокий. Многие мои коллеги, которые переборщили с телевидением, потом страдают в концертной деятельности – люди просто откровенно не идут на спектакли, потому что говорят: «А мы по телевидению все это видим».

– То есть артист запросто может надоесть?

– Да, совершенно верно.

– А вы сами следите за этим?

– Да, слежу. Я дозированно выступаю в «Аншлаге», стараюсь не частить. А уже в других юмористических программах, на других каналах я больше не снимаюсь.

– А как вы дозируете себя? Неужели приходите к Дубовицкой и говорите: «Регина, меня не больше получаса в месяц»?

– Нет, я к ней не прихожу, она ко мне приходит, и мы с ней решаем. Мы с Региной дружим много лет. Она очень интересный человек, хотя сегодня только ленивый не ругает «Аншлаг». А ведь она создала свою империю, и я считаю, что удачно.

Она суперпрофессиональный редактор и юмор знает не понаслышке, не по телевизионным каким-то кадрам. С ней очень приятно работать, потому что она очень скрупулезна, особенно на этапе монтажа.

– Почему же получилось так, что профессиональный человек подвергся такому осмеянию? Или это экранный образ «неправильный»?

– То, что она делает, все равно подвиг. Да, у человека, как говорится, несценическая внешность, она не изучала сценическую речь, но она все равно ведущая и все равно известное лицо. Она появляется и говорит: «Дорогие мои» – и все знают, что это Регина Дубовицкая. Сегодня возникло огромное количество юмористических программ, и конечно,  Регина – притча во языцех. Но что самое смешное, все передачи – будь то «Измайловский парк», будь то «Смеяться разрешается» Вашукова и Бандурина – они производные, артисты те же, кого воспитала Регина, участвуют в этих передачах и читают тот же репертуар. Вот что смешно и парадоксально.

– Вот вы говорите, что Comedy Club – это телевизионный проект. А ведь «Аншлаг» – это тоже телевизионный проект.

– Совершенно верно, но в нем участвуют артисты, которые ездят по стране и дают афишные концерты. Вот о чем речь. А ребята из Comedy Club работают на корпоративах в основном.

– Потому что корпоративы выгоднее.

– Выгоднее, конечно, что тут скрывать.

– Так сегодня время такое, что многое построено на том, что выгодно, а не на том, что душе угодно.

– Но в этом должна быть этика какая-то. Люди, которые сидят у телевизора в далеком Нижнем Тагиле или во Владивостоке, они бы хотели живьем поглядеть артистов. Не на корпоративной вечеринке, на которую они никогда не попадут, а в своем дворце культуры.

– Вы так с ходу провели границу между вами и новоявленными телешоуменами… А я-то хотел с вами поговорить о том, почему евреев-юмористов сменили армяне-юмористы, а в обществе при этом антисемитские настроения сменились на антикавказские…

– Я еще раз хочу сказать, что юмор не имеет национальности, это выдумано все – одесский юмор, московский юмор, армянское радио и прочее.

«Спасибо, Дима!»

– Сейчас в моду вошли коллективные письма. Например, вокруг процесса Ходорковского…

– Я никогда не участвовал в этих массовых подписных изданиях ни с одной, ни с другой стороны.

– А как вы думаете, откуда такая мода в России на это «коллективное сознательное»?

– Это еще от коммунистов пошло, потому что, когда нужно было коммунистической партии осудить мировой сионизм, они собирали евреев, которые были здесь, в Советском Союзе, солидных евреев – Аркадия Исааковича Райкина или генерала, дважды Героя Советского Союза Драгунского – и заставляли подписывать письма против чего-то. Всегда нужны авторитеты. Так же, если вы заметили, эти два письма и «за», и «против» подписаны не простыми людьми. Те, которые за осуждение, не думаю, что они сами это сделали, по собственной инициативе. Обратное письмо в защиту – думаю, что оно добровольное, конечно. Но я, как гражданин, как человек, до сих пор не знаю суть этого дела до конца.

– Вы сознательно от политики дистанцируетесь?

– Да-да, сознательно, и не то что дистанцируюсь, а считаю, что политика – это тоже профессия. Я занимаюсь своей профессией, и в этом есть моя политика. Я бы, наоборот, хотел, чтобы люди, когда все так политизировано в газетах, журналах и на телевидении, вечером отвлекались. Можно сказать, я занимаюсь психотерапией – выхожу и даю возможность людям смеяться. Я не хочу их учить жить и не хочу, чтобы они, сидя на моем концерте, помнили обо всех судебных процессах, правых или неправых.

– А это правда, что когда-то с президентом Медведевым вы были на «ты»?

– Нет, с президентами нельзя быть на «ты», надо забыть все прошлое. Президент достоин высшего уважения. Может быть, если нас будет только двое, то мы поговорим по-прежнему, а так я никогда себе не позволю ничего подобного. Я же понимаю, чем занимается Дмитрий Анатольевич – он глава огромной страны. Он очень контактный, коммуникабельный, и жена Светлана Владимировна – очаровательная женщина, она разбирается и в изобразительном искусстве, и в культуре. Они – молодая современная семья. Если вы послушаете президента, то у него иногда обороты речи совершенно неофициальные, и это нормально. Я рад, что он в таком ранге.

– А до президентства Медведева?

– До президентства – да. Незадолго до инаугурации он меня поздравлял с юбилеем, сказал, что пройдет церемония – и отметим. Я, правда, ответил ему, что после инаугурации времени у него уже не будет. Так и вышло, тот звонок на данный момент был последним. Это был разговор двух хорошо знакомых людей – он меня поздравил, я его поблагодарил. Это был последний раз, когда я сказал ему: «Спасибо, Дима».

звонок другу

Лев Лещенко: Жена путает нас

Друг и неизменный партнер по дуэту «Вовчик и Лёвчик» Лев Лещенко «страдает» от шуток Винокура регулярно. Впрочем, в последнее время число его успешных розыгрышей сократилось до минимума: лучший друг научился распознавать голос пародиста-профи.

– Да, мы регулярно подшучиваем друг над другом, но я уже не попадаюсь на его розыгрыши, – говорит Лев Валерьянович. – Зато мою жену ему иногда удается обвести вокруг пальца. Володя начинает что-нибудь говорить моим голосом, и она несколько минут ни о чем не догадывается.

Но и Лещенко в долгу не остается.

– Однажды Володя признался, что дал интервью Урмасу Отту, а оно никак не выходит. Через какое-то время я ему позвонил: «Фолодя, прифет, этто Урмас Отт!» Винокур обрадовался, спросил, что с интервью. Я говорю голосом Урмаса: мол, нужно его дополнить вопросом о творческих планах, он начинает отвечать, а я звоню ему в дверь. «Кто там?» – спрашивает. «Открывай, Урмас Отт!» – говорю. Принимать Урмаса лично он в тот день был не готов, поэтому пришлось признаться: «Это я, Лёва».