Николай Сванидзе: Власть открыла лишь форточку, но не окно

– Вы сейчас больше кто – журналист, преподаватель, писатель, общественный деятель, имею в виду вашу работу в Общественной палате?

– Преподаватель в РГГУ – да, но не в той мере, в какой хотелось бы: мало времени. Называть себя общественным деятелем я уж точно не решился бы. Ну ладно, уговорили, но тогда – крупный общественный деятель. И большой писатель. На самом деле я, конечно, журналист. Но с сильным историческим уклоном, поскольку долгие годы занимаюсь на канале «Россия» проектом под названием «Исторические хроники». Плюс у меня базовое образование – историческое. Вот между журналистикой и историей я и существую.

– Все еще получаете удовольствие от работы или делаете ее только по привычке и потому, что надо зарабатывать деньги?

– Очень многие люди ходят на работу из-за денег, и это нормально, но мне было бы сложно это делать: я привык заниматься только тем, что нравится, от чего получаю удовольствие. Характер такой. Читая время от времени признания своих коллег, удивляюсь: один хотел бы работать водителем-дальнобойщиком, другой – летчиком-испытателем, третий в моряки, оказывается, мечтает податься… По-моему, это все красивое вранье. Идите, кто держит? Вот Юрий Батурин был помощником президента, а стал космонавтом. Если бы я хотел сменить профессию, то сменил бы. Но меня мой нынешний род занятий вполне устраивает.

Писатель

– Именно вы с вашей супругой Мариной написали первую и пока что последнюю книгу о Дмитрии Медведеве. Расскажите, как проходили ваши встречи?

– Их было не то восемь, не то девять, правда, уже не помню. Каждая – по 2,5–3 часа, вечером, в его резиденции на Рублево-Успенском шоссе. Что нас удивило, он никогда заранее не интересовался, о чем пойдет речь в следующий раз, не просил подготовить вопросы. Мы приходили, он ставил виниловую пластинку, причем вначале крутил ее вполне себе профессионально в ладонях, потом заводил. В основном это был тяжелый рок – Deep Purple, Led Zeppelin… Иногда джаз.

– И у вас не было впечатления, что таким образом он хочет произвести впечатление своего парня? Говоря прямо, что он рисуется?

– Если бы он рисовался, то ставил бы, наверное, фуги Баха. А лучше, наоборот, песню «Валенки». Нет, мне кажется, он ничуть не выпендривался и ставил ту музыку, которую реально любит слушать. И если он этого не стесняется, значит, живой человек. Ну и слава Богу. При этом не забывал спросить, не возражаем ли мы, если он включит музыку. А чего возражать, я хоть и старше по возрасту, но в музыкальном плане мы из одного поколения, это и моя музыка, так что ставьте, конечно. Мы даже повспоминали с ним, что каждый из нас предпочитал слушать в свое время – группы какие-то, певцов.

– Понравился вам Медведев?

– Я уже давно вышел из того возраста, чтобы попадать под обаяние власти. Как говорится, не очаровывайся и не будешь разочарован. Но если вынести за скобки его пост, то как человек он мне показался симпатичным. Реагирует естественно, с чувством юмора. Вроде бы не злой. Без комплекса неполноценности, что хорошо, а то если с комплексом, так будет все время доказывать что-то миру за счет окружающих. Я и моя жена чувствовали себя в его обществе вполне свободно и раскованно, никакого напряжения не было. И это, конечно, его заслуга как хозяина, это ясно. Нам очень понравился его сын. Видно, что неизбалованный ребенок, но и не задавленный. Хороший, домашний. Это тоже обнадежило.

– То, что в стране стали чаще с демонстрациями ходить, да и вообще открыто высказываемого недовольства стало больше – это признак слабости Медведева как управленца или, наоборот, силы?

– Не уверен, что это только заслуга Медведева. У страны, как известно, руководителей двое. И как они делят функции внутри своей диархии – ведомо только им и Господу Богу, а никак не нам, простым смертным. И кто там дал разрешение на демонстрации и, кстати, на критику, сказал: «Можно!» – кто его знает. Воздух в последнее время стал действительно посвободнее, и дышать стало повольнее, а то одно время было уж совсем затхло и душно. Однако открыли всего лишь форточку, а не окно. Ну что, скажите, за нелепость – разгонять демонстрации по тридцать первым числам? Люди выходят под лозунгами «Да здравствует 31-я статья нашей действующей Конституции!», а их – в шею, включая 83-летнюю Людмилу Михайловну Алексееву. Это же чушь.

– А вы в последний раз когда на демонстрации были?

– Да я на них отродясь не ходил.

– Даже на первомайские?

– Вот на первомайскую сто лет назад с маленьким сыном сходил, по-моему, разок. А после уже не ходил. Если не считать демонстрацией участие в похоронах. Вот похороны Андрея Дмитриевича Сахарова, они могли быть истолкованы как политическая акция. Но я на них ходил все же как на похороны. А так на демонстрации и митинги я не хожу еще и потому, что последние двадцать лет у меня была возможность более эффективно выражать свое мнение – я же все-таки политический журналист, телеведущий.

Телеведущий

– Вы себя не чувствуете в обозе при той ситуации, что в телевизоре сейчас сплошь молодые лица щебечут?

– Ну и пусть щебечут, у меня с ними разные амплуа, конкуренции я тут не ощущаю.

– Хорошо, с другой стороны зайду на цель: почему из телевизора исчезли личности вроде вас, Молчанова, Парфенова? Потому что не готовы изменять себе во имя рейтинга и тупо веселить народ?

– Кто-то готов изменять, кто-то не готов. Дело не в этом. Дело в состоянии общества. Людей перестала интересовать политика, они «забили» на серьезные темы. В какой-то мере это неплохо, значит, жизнь у них складывается недурно. Если они хотят смотреть юмор невысокого уровня, три прихлопа и красивые ножки, значит, все у них более-менее. То есть когда жизнь усложняется – интерес к политике есть, когда она благоприятна – людям на политику наплевать. Платят, полные прилавки – чего еще надо? Прихожу домой, беру бутылку пива и смотрю на девочек.

– А может, наоборот – полная безнадега и заставляет искать отдушину хотя бы в телевизоре?

– Нет, зачем мы будем себе лгать? В течение нулевых годов жизнь людей все время улучшалась. Можно долго рассуждать, с чем это было связано: с гениальной политикой нашего руководства или гениальными ценами на энергоносители, но факт остается фактом – люди жили очень неплохо, и на политику им было начхать. Сейчас жизнь сложнее, в дальнейшем, думаю, она еще усложнится – экономика наша монополизирована, управление централизовано, поэтому кризис ударил по нам больше, а выходить из него мы будем тяжелее, чем другие страны. Плюс к этому у нас бешеная коррупция, она стала неизмеримо больше по сравнению с девяностыми годами, которые так модно стало ругать. Ну и терроризм не побежден, свидетельство этого – страшные взрывы в московском метро. Я думаю, все эти проблемы будут способствовать политизации наших людей и интерес к политике снова будет просыпаться.
– А пока Парфенов сидит в жюри дурацких конкурсов, Молчанов едет в Воронеж вручать какую-то местную телепремию…

– Ну и что? Людям интересно жить, у них активная личная и, уж извините, общественная позиция. И я тоже езжу вручать премии, если зовут. Что тут такого?

Спасатель

– В прошлом году вы с женой отметили серебряную свадьбу. Были ли музыканты на свадьбу и где скрепляются такие долгие браки – на небесах?

– На водах. Мы познакомились, когда я работал в Институте США и Канады РАН и по общественной линии отвечал там за спасение на водах. Видите, я уже тогда был крупным общественником.

– В обществе охраны памятников по совместительству не состояли?

– А что вы смеетесь? У нашего института был собственный пляж в Серебряном Бору, где я дежурил. Работал спасателем. В преимуществе по выходным. Женатые в выходной дежурить не хотели. А я был холостой. Сидел в милицейском «стакане» и совмещал приятное с полезным – рассматривая красивых девушек, следил, чтобы они не утонули. И ведь никто не утонул! Правда, никто и не тонул, так что в полной мере свои навыки спасения на водах мне проявить не пришлось. Однажды позвал с собой на дежурство приятеля. Он пришел с девушкой, а та привела подругу. Вот эта подруга и стала мне женой. Марина закончила тот же факультет, что и я, но двумя годами позже. Удивительно, как это мы не познакомились в университете, потому что многих красивых девушек с ее курса я знал.

– Симпатичная у вас семейная история. Но если бы Марина тонула, а вы ее спасли – было бы интересней.

– Ну да, было бы красивее. И такое вполне могло бы случиться, поскольку она-то, в отличие от меня, плавает плохо. Кстати, там же, на пляже, я познакомился и с Олегом Борисовичем Добродеевым, нынешним гендиректором ВГТРК. Он после того же истфака МГУ пришел в наш институт стажером, однажды я позвал его с собой дежурить. Сидели мы с ним опять-таки в «стакане», наблюдали за акваторией, пили портвейн и играли в преферанс на двоих, так называемый «гусарик». Помните, как Штирлиц говорил: «Не хочу быть болваном в старом польском преферансе»? Вот старый польский преферанс – это и есть «гусарик». Обычно в преферанс играют втроем или вчетвером, а когда вдвоем в «гусарик», то третий как бы болван, ты сдаешь карты отсутствующему человеку.

– Удачно же вы нашли себе партнера по преферансу – это ведь Добродеев вас позвал на Российский канал?

– Да, они с моим многолетним товарищем Женей Киселевым рано ушли на телевидение. А в самом конце девяностого года, когда организовывалась служба информации Российского телеканала, они позвали меня. И я пошел.

– Сейчас играете с Добродеевым в преферанс?

– Нет, больше не играем. Давно уже не играю, к сожалению. Не до того. И жизнь уже другая, и работы много. Работа же нас с Женей Киселевым развела. Хотя мы с ним никогда не были в ссоре. То есть при достаточно серьезных обстоятельствах случалось быть не в одной команде, да, однако личных ссор не было. Но работа разводит. И жизнь разводит.

Человек зрелого возраста

– А вообще у вас много друзей?

– Круг знакомых, симпатичных мне людей, добрых приятелей, само собой, большой. Но круг близких друзей очень узкий. И он с годами только уменьшается: с возрастом, а мужчины особенно, мы становимся капризнее в своих предпочтениях, необходимость в обществе себе подобных уходит. В молодости с человеком посидел, по плечу его похлопал, выпил, к девчонкам сходил – уже, глядишь, и друзья. А в зрелом возрасте этого мало, достаточно детали, вызывающей раздражение, чтобы ничего не получилось. Или просто ничего не хочется, устал ты от общения, и нужен только теплый бок, желательно – женский и желательно – жены. И зачем тебе мужик, даже если он хороший человек и хороший товарищ? Откровенничать ни с кем не хочется. К тому же на уровне подкорки мужчина – это всегда соперник. Поэтому взрослому мужчине с женщинами общаться проще и приятнее.

– Если у вас есть свободное время, как его проводите?

– Как правило, с женой, и в основном варианты предлагает она. Так что зависит от ее выбора. Какого-то любимого времяпрепровождения у нас нет. Знаете, так чтоб сказать: «А вот поедем-ка мы, дорогая, на наше любимое место». Или: «А съедим-ка мы, дорогой, нашего любимого жареного судака». Ни она, ни я какими-то специальными редкими пристрастиями не обладаем.

– На что вам никогда не жалко денег?

– Да я вообще не жадный. И денег мне особо много не надо, пью я умеренно, красное вино, иногда полстакана виски под сигару. Надо куда-то съездить – трачу, не задумываясь. В пределах возможности. Если мне нравится бывать в Лондоне, Париже и Праге, то почему не съездить? К вещам равнодушен, на моду в этом плане не смотрю, одеваюсь, как нравится. Вернее, как нравится жене.

– Опишите свой характер в нескольких словах.

– Ну, темперамент у меня не северный, это точно. Не прощаю предательство. Но отношения не выясняю, просто отхожу в сторону. Умею радоваться мелочам. И еще я самодостаточный.