Михаил Задорнов: Наши женщины одеваются вульгарно

Михаил Николаевич, зачем вы так жестко с женщинами?

– Мне стало обидно, что в нашей стране женщины так вульгарно одеваются. Есть такая примета у продвинутых мужиков. Чем длиннее каблуки с утра и ногти вечером, чем дороже выглядит женщина, тем легче ее завоевать. Женщины превратились в самок, а самка не может быть счастлива, она ловит мужика. И даже если она заловит богатого, через пару лет скажет: «Он меня не любит». Ты ловила бабки, так что не предъявляй претензий.

 – У нее совсем нет шансов на личное счастье?

– У нее есть шанс на сексуальную минутку во время обеденного перерыва. А это радости ей не доставит, только унижение. Большое количество молодых девушек одеты именно как самки. Одеты так, чтобы мужчине захотелось секса, но не завести семью. Я, прекрасно понимая, что происходит во Владивостоке, просто не выдержал. Это город боевой славы, морской романтики, я этот город очень любил. Приезжал туда и видел, как деградирует население. Просто не выдержал. Вышел из гостиницы утром – такое ощущение, что проститутки возвращаются с работы. Оказалось, это приличные женщины идут на работу. Я хотел к этому привлечь внимание, и я привлек.

– А как должна быть одета женщина, о которой мужчина будет заботиться?

– Думаю, прежде всего это платье. Мужская и женская одежда – это разные энергии. Если женщина идет в сарафане – к ней совсем другое отношение. Французы взяли наши сарафаны, осовременили их. Сегодня такие дизайнерские сарафаны стоят больших денег. Женщина в сарафане эротичней. Мужчина может представить, как можно поиграть с этой юбкой. И ножки видно до определенного загадочного уровня. А загадка возбуждает.

– В Москве, кстати, женщины одеваются не лучше, чем во Владивостоке.

– Москва всегда была торгашеским городом, и высмеивать московских женщин нет никакого смысла. Многие из тех, кто живет на Рублевке, кажется, и родились в стразах.

– А вам не показалось, что вас не поняли?

– Поняли. Раз обиделись, значит, попало. Более 100 тысяч писем пришло. «Ты не Задорнов, ты Заборнов». Но я прочитал не более 100, я не мазохист всё же. Кстати, все 100 писем, которые я прочитал, безграмотные. «Сей час» – раздельно, «сдесь» вместо «здесь». Я не отвечал, они вывесили мои плакаты во Владивостоке, плевали в них. Это такая владивостокская магия вуду, как я понял. Они выпустили туалетную бумагу с моим изображением. Я поднялся до ранга Буша, Горбачева (с их изображением тоже туалетная бумага была). Пацаны полубандитские бросились защищать своих дам: «Это не наши женщины одеваются, как проститутки, это ваши проститутки одеваются, как наши женщины». Благодарю за подарок, это хорошо звучит со сцены.

– Какая-то сильная ненависть из-за пары фраз…

– Я думаю, что корни этой ненависти глубже. Так, кстати, Солженицына преследовали в СССР. Вырвут 4 цитаты – «вот какой грубиян и негодяй». Впрочем, в этом городе осталось много образованных людей, и они меня поняли. Они писали мне письма с поддержкой: «Спасибо, что встряхнули наш город». Теперь, когда местная дама едет на высоких шпильках утром на работу в маршрутке, ей говорят: «По Задорнову оделась?»

– А коллеги, артисты, как отреагировали на ваше высказывание?

– Поэт Евгений Евтушенко из Алабамы прислал мне письмо: «Миша, держись, я же знаю, что ты сделал это от любви к женщинам. Я тоже люблю женщин и тоже переживаю, когда вижу такое безвкусие. Но будь осторожен, этот снежный ком ненависти к тебе совсем не белоснежен». Евтушенко прав, я правда люблю женщин.

– Конечно, у вас же и дочь взрослая уже, актрисой стать собирается. Как, на ваш взгляд, женщине отличить любовь от попытки просто ее «снять»?

– Если мужчине приятно то, что приятно его женщине, значит, он относится к высшей категории, он настоящий мужик. А если ему хорошо, только когда ему приятно, то он не достиг уровня гомо сапиенса – он гомо эректус.

– Вас, наверное, теперь во Владивосток не пустят, вы туда еще поедете, кстати?

– Пустят, там против меня тысяч 20 человек всего. Конечно, поеду, это один из моих любимых городов. Пройдет лет 30, и она поймет, что с утра на каблуках ходить ей просто неудобно. Пройдет много лет, и Ксения Собчак будет смотреть телевизор и говорить: «Какая безнравственность, какой ужас, в наше время мы такими не были».

– Сейчас писем из Владивостока не пишут вам больше?

– Ненависть ко мне стала утихать через 2 месяца, быстро довольно, мне даже обидно стало. Хотелось, чтобы всю жизнь интерес ко мне не ослабевал.

– Вам не скучно общаться с людьми такого вот уровня развития, как ваши новые друзья из Владивостока?

– Нет. Я не чураюсь печататься и в желтой прессе. Преподаватели из МГУ, суперинтеллектуалы, говорили: почитать что-нибудь желтушечное после Поля Элюара, Джойса и Кафки – это особый кайф. Для равновесия.

– Ну, это преподаватели, всё же… Я про другое общение.

– Однажды в одном городе у меня была встреча с девушками с заниженной планкой социальной ответственности.

– Это вы проституток так называете?

– Ну… можно и так. Когда я рассказывал им о русском языке и о глубинной нашей славянской истории, у них так горели глаза!

– Как у студенток МГУ…

– Как у абитуриенток МГУ, когда они хорошо сдают вступительный экзамен. Я совершенно не чураюсь подобных аудиторий. Когда Михаил Козаков был в Риге, я пригласил его в ресторан поужинать. Мы приехали, выпили, а за соседним столиком сидели пацаны с заниженной планкой социальной ответственности (бандиты). Мы все в Латвии знакомы, многие из пацанов этих – паханы авторитетные, бывшие мои одноклассники, с половиной я состоял в обществе «Пятак». (Была у нас такая банда в районе.) Ребята подсели к нам, и Михаил начал читать им Бродского. Он читал здорово! Для него все равно кому читать – это для него самовыражение.
Видя бандитов под воздействием поэзии со слезами на глазах, я подумал, что они чаще бывают людьми, чем наши чиновники. Бандит бандита может назвать – брат. Божья рать. А вы попробуйте назовите братом чиновника – выгонит, подумает, что бабок не хочешь дать.

– Михаил Николаевич несколько лет назад вы показали мне запись Петра Налича, неизвестного совсем еще. На Евровидении его видели?

– Выступил ниже своих возможностей, потому что его отредактировали. Налич – это хороший вкус, стиль, но на Евровидении не было той меры хулиганства, которое он всегда себе позволяет. Если это его полный вечер, то он может спеть две такие песни, как на Евровидении, чтобы люди поняли, насколько он глубокий человек. Но когда песня одна – многое теряется.

– Откуда вы о нем узнали?

– Многие из моих друзей его слышали. Его почти не слышали в России, но в Москве, в Питере его знали хорошо. Многим надоела попса, он гораздо выше этого. Хороший голос, образование, знает языки. Это человек с не зомбированным телевидением мозгом. И пока остается самим собой. Единственное, мне кажется, он человек с закрытым сердцем.

– Может, закрытость – это его жизненный принцип?

– Скорее это от тяжелых мыслей.

– Несчастная любовь?

– В таком возрасте она у всех и по несколько раз в год. Такая любовь развивает человека. Если бы у меня не было несчастных любовей, я бы в жизни столько не написал. Мне столько женщин отказывали… Если бы мужики хвастались не тем, кто им дал, а тем, сколько раз отказали, я был бы на первом месте.

– Что от вас ждать в новом ТВ-сезоне?

– На РЕН ТВ затеяли юмористическую передачу. 4 раза в год, когда у советского человека выделяется слюна на вкусные праздники – 8 марта, 1 мая, 7 ноября, Новый год, будет выходить программа, по форме напоминающая «Вокруг смеха», название ей придумал – «Вау! Круг смеха». Из нее категорически будет вырезаться всякая пошлость. Я хочу показать, что в стране сохранился чистый колодец интеллигентного юмора.

– Кем вы сегодня себя больше ощущаете – писателем, шоуменом, артистом?

– Я хочу быть писателем, но пока я журналист. Я описываю то, что вижу. Журналист, который высказывает свое мнение на сцене. Журналист – замечательная профессия. А «желтопрессочность» – это замена свободы слова. Чем больше зажимают здравомыслие в России, тем больше желтизны в газетах. Чтобы думали, что у нас демократия.