Королева Виктория в России одна!

– Как звать прикажете, ваше величество? Впечатление, будто имен у вас три, а фамилии ни одной.
– По маме я Баландина. При рождении нарекли меня Викторией, что, как известно, означает «победа». Пьером звали моего папу, уроженца Камеруна, а Мари – его отца, то есть моего деда.

– Значит, Пьер-Мари  все-таки псевдоним?
– Если бы уродилась Фросей Бурлаковой, тогда, наверное, пришлось бы придумывать что-нибудь более благозвучное, а так – зачем? Могу паспорт показать, там черным по белому записано: Виктория Пьер-Мари.

– И где же встретились подданный Камеруна и гражданка Советского Союза?
– Разумеется, в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Мои родители вместе учились на медицинском факультете. Что и говорить, место мажорно-пафосное, попасть туда было делом сложным и престижным. Мама – коренная, потомственная москвичка, выросла в Немецкой слободе на «Бауманской», школу окончила с золотой медалью. Ее папа и мой дедушка Михаил Баландин – известный живописец, портретист, ученик Харитона Платонова. А бабушка – терапевт, считалась одним из ведущих специалистов в Москве. Вот и мама решила выбрать профессию врача, продолжив династию по женской линии. О карьере медика мечтал и мой папа. Он, кстати, тоже был отличником в школе и в принципе мог продолжить учебу в любой стране, но выбрал СССР, поскольку советское образование тогда высоко котировалось в мире, а дипломы медицинских вузов  в особенности. Отец – из зажиточной семьи, его роду принадлежали большие земельные плантации, на которых выращивали рис, бананы, другие фрукты и овощи. Папа приехал в Москву и встретил здесь свое счастье. Мама была писаной русской красавицей – блондинка со светло-карими глазами и гладкой, бархатистой кожей. А отец – черный как смоль и высокий, под два метра ростом.

– Гремучая смесь!
– Папа был веселый, заводной, прекрасно готовил, любил смеяться, танцевать, никто не мог устоять перед его обаянием. Вот и мама пала жертвой чар темнокожего красавца, обожавшего носить яркие национальные наряды, включая чалму на голове. Настоящий африканский король! Родители расписались, когда мама уже была беременна мною.

– Родня из Камеруна на свадьбу пожаловала?
– В большом количестве! Погуляли широко, с размахом. Потом продолжилась обычная студенческая жизнь. После окончания института мама с папой остались в Москве, их взяли на работу в 4-е управление Минздрава, так называемую Кремлевку. Через пять лет родилась моя младшая сестра Селивана. На лето меня отправляли в Камерун, а я еще и подружек с собой прихватывала.

– Из числа тех, кто любит погорячее?
– Ну да, 55 градусов в тени – погодка не для каждого. Но при этом никто не жаловался. Романтика!
Карьера родителей шла в гору, все складывалось прекрасно, пока… не случилась беда. Сначала тяжело заболел отец: возникли серьезные проблемы с печенью. Лечиться он поехал в Париж к другу-хирургу, которому абсолютно доверял. Но тот сделал неудачную операцию, и спустя несколько дней папа умер. Это случилось 13 апреля, накануне моего дня рождения. А еще через месяц мама приняла большую дозу лекарств и добровольно ушла из жизни. Так в двенадцать лет я стала сиротой… Из родни в Москве жила бабушка, но наше заботливое государство не могло доверить пожилому человеку опеку над малолетней внучкой, поэтому меня отправили в детдом. Видимо, это рассматривалось как более гуманный шаг.

– И?
– Началась настоящая борьба за выживание. Даже не представляете, каково домашнему, любимому и обласканному ребенку оказаться в детдоме… Я поменяла несколько подобных заведений, нигде подолгу не задерживаясь из-за часто возникавших конфликтов. Сначала был 50-й детдом на «Полежаевской», потом меня переправили в Кузьминки, оттуда – в спецшколу-интернат для трудных подростков под Солнечногорском.

– А в чем заключалась ваша «трудность»?
– Считалось, что у меня расшатанная психика. А какой она еще могла быть после потери родителей и постоянных стычек с окружающим миром? Но я не сломалась. В первом же детдоме оформилась уборщицей, вставала в полшестого утра и шла драить полы, получая за это зарплату – 99 рублей.

– На что тратили немалые по тем временам деньги?
– На конфетки! Старалась сделать жизнь слаще, ведь нередко единственным способом самозащиты оказывались мои крепкие кулаки. Через какое-то время я попала в 8-й детдом на Вучетича, где, на мое счастье, был оркестр «Серебряные трубы». Руководил им замечательный человек Альфред Григорян. Он заметил, что у меня есть музыкальный слух, и позвал в свой коллектив, в котором было еще тридцать пацанов.

– На чем играли?
– На тубе. Альфред Гургенович рассудил, что мне будет проще продувать большой мундштук. Моими-то толстыми губами.

– Долго дудели?
– Если бы не забирали инструмент на ночь, наверное, не расставалась бы с ним сутками. Жизнь дала шанс. Сначала я только играла, потом рискнула запеть со сцены. Помню первый концерт вместе с Димой Вяхиным, ныне народным артистом России, классическим тенором, а тогда – таким же воспитанником Григоряна, как я. Мы пели перед членами Всероссийского театрального общества. После выступления к нам подошла тетушка и сказала: «Деточка, вам надо учиться вокалу». А я уже и сама поняла, что музыка – моя судьба. Не все сложилось легко и просто, но в итоге мне ведь удалось стать российской королевой блюза!

– Полагаете, это сложнее, чем быть чемпионом Бразилии по хоккею с шайбой?
– Не знаю, не проверяла.

– Я к тому, что едва ли в Латинской Америке найдется много поклонников северной игры. И об армии русских блюзменов мне тоже слышать не приходилось.
– Вы Колю Арутюнова не знаете? Его «Лигу блюза»? И Шевчук с «ДДТ» примерно в той же стилистике работает. Да, это не назовешь чистым жанром, но все-таки… Мне проще, поскольку гены дают о себе знать. Многие африканцы музыкальны от природы, их низкий грудной регистр и своеобразный тембр голоса нельзя скопировать. Может, слово «королева» и звучит вызывающе, но это игра, которую  я придумала для себя. Почему бы, собственно, и нет?